Однако рисковать столь ценным и теперь единственным аэростатоносцем, к тому же, как выяснилось, чрезвычайно уязвимым, Небогатов не решился, определив в буксировщики именно его. Так достигалась максимальная безопасность, поскольку при формировании походного ордера сцепка пароходов-крейсеров в любом случае окажется в самом его центре, надежно опекаемая со всех сторон.

К тому же машины на нем были самые мощные, да и размеры сопоставимые, так что должен справиться, еще и общую скорость обеспечит приемлемую. А для разведки впереди по курсу теперь и пятнадцати узлов «Амура» за глаза хватит.

Глава 7

Закончив спасательные работы, приступили к заводке буксира. Благодаря заранее проведенным подготовительным мероприятиям, управились достаточно быстро, потихоньку двинувшись на север, постепенно удаляясь от побережья. Вытравленная почти на всю длину якорная цепь успешно гасила рывки от зыби. Даже начали набирать обороты.

Еще когда «практиковались в стрельбе», всех пленных свезли на флагманский броненосец и предварительно допросили. Но сведений добыли чуть. При этом отмечалось нездоровое возбуждение японских офицеров, один из которых обмолвился о каком-то божественном ветре, который совсем скоро сметет корабли русских варваров. Добиться чего-то менее мистического и более-менее внятного от них так и не удалось. Решили, что контуженые или просто тронулись чуток на почве нереализованной жажды мщения. Бывает.

Опрошенные матросы оказались не столь заносчивы, но смогли пояснить только про божественный ветер, разметавший когда-то давно флот монгольских завоевателей. Это у них что-то вроде народного предания, передаваемого из поколения в поколение. Назывался тот ветер – камикадзе. Но увязать это с отрядом и локализовать потенциальную угрозу, если она действительно есть, пока не получалось.

Переводчики, работавшие с прочими японцами, отмечали, что все гражданские шкиперы и члены их команд, которых пока еще не опрашивали, выглядели встревоженно. Это же заметил и командир «Николая» капитан первого ранга Шульц, лично проверявший размещение «пассажиров».

Из лоций было известно, что в сентябре – октябре в этих местах случаются сильные штормы, весьма опасные для любых кораблей. Явные предвестники ухудшения погоды в виде падающего барометра, быстро растущей влажности, наползающей плотной облачности и усиления ветра и волнения уже были налицо. Но что делать, чтобы не оказаться на пути этой стихии?

Людей, хорошо знавших северные японские воды, на эскадре не было. Но и так понимали, что пора убираться. Учитывая наличие тяжело поврежденного корабля, признавалось желательным срочно где-то укрыться. Но подходящих нам гаваней на маршруте отхода до самого пролива Цугару не имелось.

На всякий случай флагманский штурман отряда Федотьев приказал вызвать на допрос японского капитана Хасегаву с потопленного «Амуром» судна. Тот всю свою жизнь ходил сначала под парусом, а потом на пароходе вдоль тихоокеанского побережья Японских островов и наверняка знал, что нужно делать сейчас.

На вопрос о причине его беспокойства седой моряк после небольшой заминки ответил, что вся эскадра идет сейчас навстречу сильному шторму. Это очень опасно. Он бы уже давно приказал поворачивать к юго-востоку. Только так пока еще можно избежать беды. Но скоро может стать совсем поздно.

Ему, естественно, не поверили, решив, что пытается заманить нас в ловушку, но после недолгого размышления эта версия была отвергнута. Капитан небольшого каботажника с самого начала содержался отдельно и не имел возможности общаться с последними пленными военными моряками. Поэтому просто не мог знать, куда нужно нас заманивать. На человека, способного умереть, лишь бы погубить захвативших его врагов, он совершенно не был похож. С предстоящим пленом вполне смирился, он ведь не самурай. Главное, жив остался. А война кончится – вернется к семье. К тому же он вполне убедительно объяснил свои опасения.

Самым первым признаком приближения мощного шторма была необычно тихая и душная погода, что держалась в первой половине дня. Багровый рассвет также относился к характерным приметам. Это, так сказать, признаки общего плана, но есть и конкретика. По словам Хасегавы, по положению и направлению движения кучевых и перьевых облаков, появившихся еще вчера на закате, можно определить направление на самое сильное место шторма. Кроме того, о направлении его движения можно судить по зыби. Сегодня утром она шла с юго-востока, а сейчас уже довольно давно развернулась и идет с севера. Направление ветра тоже сменилось на западное. А теперь еще и дождь собирается. Как утверждал японец, сейчас шторм находится немного юго-восточнее входа в Цугару и идет именно к проливу. На входе в него, вероятно, сейчас сильная гроза с ветром и ливень. К тому времени, когда эскадра доберется туда, он как раз наберет максимальную силу.

На словах о сильной грозе и ливне флагманский штурман и командир броненосца невольно переглянулись, так как еще три часа назад была получена телеграмма из Хакотдате о быстром ухудшении погоды. О ней японец точно ничего не знал. Более связаться с базой не удавалось, а сейчас все станции принимают исключительно треск мощных атмосферных электрических разрядов.

Оставив шкипера в каюте под охраной двух матросов, оба офицера отправились к Небогатову с намерением убедить его изменить курс. Контр-адмирал сначала был категорически против, так как считал, что следует возвращаться, причем как можно скорее, а значит, идти по самому короткому маршруту. Он прекрасно видел, что погода портится, но считал, что шторм не столь опасен, как возможные минные атаки противника. Учитывая, что в составе отряда нет малых кораблей, считалось, что непогоду, если не успеем укрыться в проливе, можно переждать и в море. Но доводы Федотьева показались ему убедительными и заронили в душу сомнение.

Прежде чем принять окончательное решение, он решил сам пообщаться с Хасегавой. В ходе короткого разговора скорее пытался выяснить, имеет ли японец сведения о расположении японского флота в Тихом океане в данный момент, а также какие способы связи используются противником на побережье и между судами в море.

Однако ответить на подобные вопросы старый шкипер не мог, так как никогда не имел дела с военным флотом, а все переговоры его судна сводились к флажному семафору и морзянке фонарем. Да, сигнальные книги и карты он уничтожил, но такова инструкция в военное время. Однако все прочие судовые документы предоставил по требованию командира остановившего его корабля. Делится сейчас знаниями о поведении штормов только потому, что отвечает за каждого моряка из своего экипажа перед их семьями и не хочет напрасной гибели кормильцев.

Для окончательного решения Небогатов приказал опросить также штурмана с этого парохода и других гражданских моряков. Все они с момента попадания на наши корабли содержались в трех разных кубриках отдельно от военных и под постоянным наблюдением, так что не могли сговориться. Этот перекрестный опрос через час с небольшим также выдал рекомендуемый курс на юг, юго-восток или восток, но категорически не на север. Все допрашиваемые были единодушны в утверждении, что в такую погоду лезть в самую середину бури небезопасно даже самым большим кораблям.

К этому времени быстро крепчавший ветер уже достиг девяти баллов и продолжал набирать силу. Волнение также заметно усилилось. Все на эскадре не раз помянули добрым словом старшего механика «Днепра», распорядившегося сразу подавать для буксировки якорную цепь, а не простой канат. Да, возились дольше, зато теперь, заведенная за кормовую надстройку и грузовое хозяйство заднего трюма «Урала», дополнительно расстропленная всем, чем только смогли, она с лязгом и грохотом доламывала ему палубу юта, но на волнах не рвалась, гася провисом своих стальных тонн особо сильные рывки.

К счастью, пушку с поврежденного фундамента на высокой корме буксировщика сняли еще до выхода в море, пустив на усиление батарей Хакотдате, а то бы она уже давно улетела в волны, срезанная рывками мотавшегося в разные стороны в кильватере среди пенных гребней заметно осевшего кормой «инвалида».

Беспомощно волочившийся на «лямке» «Днепр» старался облегчить работу собрату, как мог. В останках ангара кипела работа. Все тяжелое, но пришедшее сейчас в полнейшую негодность, несмотря на болтанку, откручивали либо срезали и сплавляли за борт. Помимо максимальной разгрузки поврежденной оконечности пытались еще и подрабатывать исправной правой машиной.

Но хорошего из этой затеи вышло мало. Слишком сильно при этом начинали рыскать на курсе, а волны, словно играясь, еще дальше откидывали задравшийся нос влево. Большая парусность из-за высокого борта также не улучшала управляемости при таком мощном встречном ветре. Только когда всем отрядом приняли немного вправо, волна, накатывавшая теперь в левую скулу, стала частично гасить разворачивающий момент от винта, медленно проворачивавшегося на малом ходу. Скорость движения хоть чуть, но возросла.

Уже в сумерках по эскадре передали приказ еще больше принять вправо и ложиться курсом на юго-восток. Ходовые огни держать зажженными до улучшения погоды. Строй разомкнутый. В голове «Амур», за ним «Сунгари», потом «Урал» с «Днепром». «Николай» на левом фланге, «Нахимов» на правом. Дистанцию вскоре приказали увеличить до пяти-шести кабельтовых.

После смены курса «Днепр» начало разворачивать лагом к волне. Машину пришлось остановить, что несколько улучшило ситуацию. Волна и ветер теперь подгоняли, но особой радости это никому не доставляло, поскольку все дальше уходили в океан. Риск не успеть потом проскочить в Хакотдате засветло увеличивался. А ночью их, ползущих со скоростью черепахи, наверняка будут ждать. В то же время болтаться еще одну ночь в неспокойном море было чревато. Шторм уверенно крепчал, а от непогоды подбитый бедолага, набравший немало воды в кормовые отсеки, страдал явно больше всех остальных и мог такого просто не пережить. Отяжелевшая от принятой воды кормовая часть отказывалась всходить на догонявшую волну. Но благодаря возвышавшейся на один уровень палубе позади кормовых трюмов и большому развалу шпангоутов, уцелевшие крышки, люки и палубные надстройки пока не сорвало, и значительных дополнительных затоплений удавалось избежать, удерживая судно на плаву.

До самого рассвета эскадра боролась со штормом и ураганным ветром, достигавшим силы десять-одиннадцать баллов. По мере изменения направления движения волны, высота которой порою превышала семь метров, вынужденно меняли и свой курс, предпочитая теперь встречать ее носом или хотя бы скулой с углом градусов в тридцать, не более. Появилась неприятная дрожь, шедшая от днища, вызываемая бьющимися в него волнами. Такое явление у моряков зовется слеммингом. Пришлось снизить ход, чтобы ослабить его влияние.

Утро не принесло облегчения. Отмечалось, что цвет воды стал зловеще темным. Почти черным. Зафиксировали скорость ветра двадцать семь метров в секунду, а при порывах – до сорока трех. При этом периодически проходили необычайно высокие, крутые и короткие волны, отличавшиеся большой шириной. Имея длину, сопоставимую с длиной корпусов вспомогательных крейсеров, при высоте под двенадцать метров, они были наиболее опасны и заставляли дрожать и стонать набор корпуса. Брызги, струи и даже целые потоки воды, взбиваемые форштевнем, летели на палубы и мостики, срывая парусиновые обвесы с лееров, тенты со сходных люков и шлюпок, а порою и их самих. Более короткие, но грузные «Нахимов» и «Николай» подпрыгивали на огромных водяных валах, как поплавки, размашисто кивая мачтами, временами зарываясь в воду почти до середины корпуса. На них тоже без устали качали воду.

Только ближе к полудню погода начала улучшаться, хотя стрелка барометра замерла в раздумьях на цифрах 743 еще ночью. Теперь же давление уверенно росло, толкая ее в благоприятную сторону. Дождь прекратился совсем. В тучах появились разрывы. Стало ясно, что шторм уходит.