– Услышал Господь мои молитвы. Поленька решила объявить о своем решении старикашке, уехала на съемки, ни разу мне не позвонила и пропала. В полдень, когда я уже почти разум потеряла от беспокойства, позвонили из морга в Малявино, сказали: «К нам поступило тело Полины Гонч. Вы ее мать?»

Валентина закрыла лицо ладонями.

– Не поверила им! Подумала, дурацкая шутка. Но нет, оказалось, правда. Девочка сообщила педофилу о решении уйти из кино, а тот в отместку убил ее, устроил пожар! Непременно арестуйте мерзавца Стасова! Вы поняли, вы…

Гончарова закатила глаза и уронила голову на стол. Я бросилась к посетительнице, Костин вызвал нашего медицинского эксперта, но Валентина Максимовна быстро пришла в себя.

– Какие мысли по этому поводу, Юра? – спросил Костин у Чернова.

– Сейчас отвечу на твой вопрос, но сначала выслушайте кое-что. Меня теперь зовут Павел, а жену – Софья.

– Интересно, – протянул Костин, – чем тебе не угодило имя Юрий?

– Вы знаете, как серьезно болеет моя супруга, – напомнил нам Чернов. – Спасибо, ребята, за поддержку, за то, что простили дураку его хамство, истерики…^[2]

– Прекрати, – велела я, – ты оказался в сложной ситуации, тут у любого нервная система в решето трансформируется.

– Когда жена вошла в ремиссию, – продолжил начальник отдела компьютерных технологий, – мы по совету одной знакомой объехали семь монастырей, раздали там милостыню. В одной церкви мы разговорились с пожилой женщиной, она сказала, что есть правило: если Господь спас тебя от очень страшной болезни, то, если не крещен, надо непременно креститься. И потом всю оставшуюся жизнь называться именем, которое получил в купели. Тогда недуг никогда не вернется. Теперь мы Павел и София.

Костин встал.

– В детстве вас не крестили? – уточнила я.

– Не знаю. Родителей в живых нет, спросить не у кого, но священник нас не прогнал, сказал: «Если не помните или не знаете про совершенное во младенчестве Таинство, то можно креститься!»

– Если решил стать Павлом, необходимо все документы поменять, – вздохнула я.

– Паспорта уже переделали.

– Но… – начал Костин.

– Ребята, это не тема для обсуждения, – помрачнел Чернов. – Вас петух в темечко не клевал, вам нас не понять! Мы с женой не выдержим рецидива.

– Возвращаемся к работе, – бойко произнес Костин. – Юра, то есть Павел, выясни что-нибудь про Полину Гонч. Лампа, вроде у тебя есть знакомый в «Сплетнике».

Я кивнула:

– Холдингом владеет Тимофей Обозов, мы с ним учились вместе в консерватории. Тима собирался стать оперным певцом, но голоса не хватило, поэтому ушел в музыкальное училище, работал под псевдонимом Энтони. С тех пор не встречались.

– Не знаю такого, – отозвался Чернов.

– В крупных городах он не выступал, катался по провинции. Когда интерес к творчеству Энтони упал совсем до нуля, он сменил деятельность.

Володя включил кофемашину.

– Можешь с ним поговорить?

– Конечно, прямо сейчас попрошу о встрече.

Я схватила свой телефон, и тут он отчаянно зазвенел.

– Лампа! – закричала Киса. – Здесь так здорово! Намного лучше, чем в Москве!

– Рада, что тебе понравилось, – ответила я.

– Познакомилась с Маргаритой, она живет неподалеку, у нее три кота. Нам тоже они нужны. Срочно!

– В доме есть Фира и Муся, – охладила я пыл Кисы. – У твоей новой приятельницы – кошки, у нас – собаки.

– А вот и нет! – вопила Арина. – У них еще четыре мопса! И котики! А у нас только два мопса! И больше никого!

– Можем завести рыбок, – предложила я.

И услышала:

– Лампа!!! Они не умеют разговаривать.

– Кошки тоже молчат, – парировала я.

– Василевс у тети Оли болтает постоянно, – возразила Киса.

И это правда. Котенок, которого приголубила Ляля, вырос в роскошного кота с серо-белой шерсткой. Вася очень ласковый, ни разу никого не оцарапал, любит, когда его берут на руки, всегда при этом громко исполняет кошачьи арии. Не кот, а подарок судьбы. Василий весьма разговорчив. Если вы у него спросите: «Дорогой, как дела?» – то услышите в ответ длинную арию из «мяу-мяу-мр-р-р». И вот удивление – у вас возникнет уверенность, что Василий честно рассказал о том, что сейчас происходит в его жизни, и все события у него только радостные.

– Мы навсегда теперь останемся в поселке? – не умолкала девочка.

– Надеюсь, да, – осторожно ответила я, понимая, что вопрос задан не просто так.

– Тогда кот необходим. Ксения Ивановна, мама Риты, сказала, что в дом часто приходят полевки!

Я вздрогнула. Мыши! Правда, в городе обитают крысы, которые могут пролезть в мусоропровод и подняться по нему на любой этаж. Но в тех домах, где когда-либо жила я, грызунов не водилось. Жильцы были аккуратными, отходы упаковывали в мешки.

– Кисуля, – вмешался в беседу Костин. – Извини, услышал ваш разговор с Лампой – она тебя на громкую связь поставила.

Я посмотрела на трубку. Точно! Понятия не имею, когда проделала такое!

– В нашем поселке серых разбойниц нет, – продолжил Володя, – за год ни одну не встретил!

– Тетя Ксения говорит, что в округе их полно! Обнаглели, нападают стаями. Но в дом к Никитиным не суются, у них коты.

– А моя жена, тетя Оля, уже неделю твердит, что видела у нас в саду крокодила, – засмеялся Костин. – У женщин случаются зрительные галлюцинации. Ляля встречает аллигаторов, а Ксения – мышей.

Я предложила:

– Давай договоримся так: если увижу в доме хоть одного грызуна…

– Ага! – не дала мне договорить Кисонька. – Поняла. Тогда мы возьмем кота. Лучше двух – вместе им веселее.

Глава шестая

– Она с собой покончила, – заявил с полным ртом Тимофей.

– Откуда такая информация? – поинтересовалась я.

– От верблюда, – огрызнулся Обозов.

– Фамилия, имя, отчество данного дромадера, пожалуйста.

Тима отрезал от стейка новый кусок.

– Романова, сто лет тебя не видел. Помню тебя, еще Фросю, трепетной, тихой девушкой, которая с остервенением нащипывала арфу. Признайся, ты ненавидела эту дальнюю родственницу лиры.

– Всем своим сердцем и душою в придачу, – честно призналась я.

– Мне нравилось, что ты тихая, – с набитым ртом продолжил Тимофей, – малоразговорчивая, не куришь, не пьешь, не ругаешься. Ну, прямо тургеневская барышня. Бриллиантик в компании вечно кудахтающих куриц.

– Бриллиантик невозможно заметить среди наседок, – засмеялась я.

– Кому надо, заметит, – возразил Обозов. – Были мысли за тобой приударить, но не решился пригласить тебя в кино.

– Почему? – удивилась я. – Может, я и согласилась бы!

– За тобой всегда после занятий приходила мама, оперная певица, – засмеялся Тимофей. – Она знала всех наших педагогов. Отец твой, генерал, на оборону работал. А у меня только мать. Правда, она актриса московского театра, но ей было не до меня. Она мужей меняла, как использованные бумажные салфетки. Надоел? Пошел вон. А я рос сам по себе.

– Повезло, – вздохнула я. – Фонтан неиссякаемой материнской любви – тяжелое испытание для ребенка.

– Меня выперли с первого курса перед летней сессией. Помнишь Модеста Львовича?

– Разве можно забыть Лифшица? – хихикнула я и процитировала педагога: – «На первом месте среди великих певцов мира – Лучано Паваротти. Потом я. Других гениев на свет не родилось».

Обозов рассмеялся:

– Верно. А я, дурак, когда он впервые нам во время занятий так заявил, удивился: «Пласидо Доминго, Владимир Атлантов, Александр Ведерников, Евгений Нестеренко, Евгений Кибкало, Иван Козловский – они не считаются? Вы в каком театре пели? В Большом?» Он на меня зло глянул, и я сессию не сдал.

– Не помню этого твоего выступления, но знаю, что Модеста Львовича отец назвал в честь композитора Мусоргского. Папа Лившица занимал большую должность в Министерстве культуры, поэтому сын преподавал в консерватории. Пел он ужасно – смерть ушам слушателей. Обладал комплексом сверхполноценности, считал себя лучшим из лучших. Ненавидел всех талантливых студентов. Но ко мне очень хорошо относился.

Тима наколол на вилку жареную картошку.

– Тому были две причины. Арфистка из тебя – как из медведя балерина, а Модя любил тех, у кого таланта нет. И твои родители могли защитить тебя. А я кто? Никто, и звать никак, поэтому оказался изгнан. Короче, думал сегодня увидеть скромную Фросю, глазки в пол. И кто сидит напротив? Евлампия! Откуда нечеловеческое имя взялось? А уж при виде удостоверения детектива чуть не упал. Ты полицейский? Ну, тогда я балерун, премьер Большого театра, принц Зигфрид^[3].

– Твоя метаморфоза тоже впечатляет, – не осталась я в долгу. – Студент консерватории, потом эстрадный певец и… владелец самого желтого из всех желтых холдингов прессы.

– Теперь, когда мы обменялись комплиментами, можем спокойно побеседовать о делах. Что надо нашей крошечке-Хаврошечке? Как к тебе обращаться можно? Евлампия – длинно, нудно и подходит только старухе.

– Лампа.

Обозов расхохотался:

– Ой, не могу! Настольная или потолочная?

Я молча пропустила шутку Тимофея.

– Подскажи, кто написал недавно информацию о смерти Полины Гонч?

– А что? – вопросом на вопрос ответил мой бывший однокурсник.

– Полину травили с детства, а ничего плохого девочка никому не делала. Тихая, скромная, ни в каких скандалах не замечена. Но сначала ее ненавидели одноклассники, потом – одногруппники, затем – коллеги-актеры. И папарацци соревновались, кто больше всех соврет о любимице режиссеров Стасовых.

– Зависть, – коротко объяснил Тимофей.

Я потянулась к миске с салатом.

– Это понятно. Когда мы прочитали информацию в «Сплетнике», возникли вопросы. Начинается статья красиво: «На обочине шоссе в дорогой новой иномарке обнаружена Полина Гонч. На актрисе…» И далее подробный рассказ об одежде и кольце на ее пальце.

– И что? – заморгал Обозов. – Наш читатель в восторге от описания тряпок.

– Кто рассказал корреспонденту про платье, туфли и прочее? Сомневаюсь, что его пустили на место происшествия. И как репортер ухитрился сделать снимок тела?

Тимофей скорчил рожу.

– Романова, ты сколько часов служишь детективом? Два, три? Сегодня твой первый рабочий день на поприще спасателя общества от преступников?

Я молча смотрела на мужчину, а тот продолжал изгаляться:

– Ты не слышала про народных корреспондентов?

– Ты о тех, кто за деньги сообщает журналистам служебную информацию? Это их сейчас красиво называют «народными репортерами», а не «стукачами за вознаграждение»?

– Государство платит полицейским, медикам и пожарным копейки, – бросился в атаку Тимофей, – а мы им помогаем.

– Следовательно, доклад об одежде, машине, описание места, где стоял автомобиль, – все это рассказ кого-то из дэпээсников или сотрудников, которые увозили труп, – кивнула я.

Обозов вдруг стал серьезным.

– У меня много своих людей, которые хорошо знают, что если принесут в клюве вкусное, через минуту получат денежки на телефон. Никогда не задерживаю выплату, не обманываю.

– С тобой приятно иметь дело, – улыбнулась я. – Информатор тоже молодец, подробно описал кольцо на пальце Полины. «Большой бриллиант в окружении сапфиров». Хочется поговорить с корреспондентом.

– Ладно, – вдруг согласился Обозов и взял свой мобильный.

Через короткое время я услышала веселый голос:

– Приветики, слушаю внимательно.

– Беседую сейчас с частным сыщиком, – начал Тимофей, – ей надо с тобой потолковать.

– Ух ты! – обрадовалась незнакомка. – Видеосвязь включаю.

Глава седьмая

– Добрый день, меня зовут Евлампия Романова, сокращенно – Лампа.

– Наташа Каскина, – улыбнулась круглолицая блондинка.

– Вы написали заметку о смерти актрисы Полины Гонч, – решила я сразу приступить к главной теме.

– И что? – насторожилась девушка.

– Вы выезжали на место происшествия?

Каскина округлила глаза.

– Зачем?

Настал мой черед удивляться.

– Для сбора материала.

Девушка засмеялась: