Это его «тоже мечтаешь» как-то царапает. Ощущение такое, что перед глазами мужчины сотни таких «мечтающих о славе» прошли. Повисает пауза, которую я нарушаю.

– У меня нет вокальных данных.

– То есть о славе певицы ты не мечтаешь? В столице в основном все метят либо в актрисы, либо…

– Виолончель.

Прерываю жесткие слова мужчины. Неприятно его подобное отношение, хотя, судя по всему, оно базируется на опыте. И опять несложно прикинуть, что Исаев богатый человек, у которого в руках власть, иначе Виктор Викторович так бы не стелился и не боялся бы кавказца, а рядом с такими и вертятся эффектные женщины. Те самые модели, актрисы и певицы.

– Не понял, – бросает на меня опять косой взгляд и плавно входит в поворот.

– Я играю на виолончели, – поясняю спокойно.

Опять в салоне повисает пауза. Давящая. Которую я больше не решаюсь нарушить. Отворачиваюсь и смотрю в окно, центр города сейчас полон людей и машин, и я замечаю, как все прохожие цепляют взглядами хищный автомобиль Исаева.

– Надо же, – наконец, подобно хлысту молчание в салоне нарушает глубокий ироничный голос, – маленькая должница в курсе, какую именно симфонию я слушаю, да еще и виолончелистка. Я-то думал, что меня уже ничем удивить нельзя…

– Я ничего не воровала! – вспыхиваю и подаюсь вперед. – Я никогда чужого не брала, Виктор Викторович меня подставил! И никакого долга у меня нет.

На глазах вспыхивают слезы обиды. Воспоминание оглушает. Далекое. Родом из самого детства. Когда меня так же сделали без вины виноватой.

В школе кто-то украл куклу у моей соседки по парте, и она обвинила в этом меня, сказала, что хвасталась передо мной новыми туфлями, куклой и тем, что на буфет ее родители крупную сумму дали, а я отомстить решила.

Тогда дочку простых родителей затравили. Меня не слышали, когда я говорила, что не брала чужого.

Учитель заставил открыть портфель, а там… там была пропажа… только я ничего чужого не брала…

Уже потом, спустя время, когда родителям пришлось переводить меня в другую школу, я увидела свою одноклассницу, тогда она и сказала, что пошутила, положив свою вещь в мой рюкзак.

Мне жизнь сломали, а для кого-то было просто шуткой.

Отгоняю воспоминания и сжимаю кулаки, смотрю в глаза мужчине и цежу не своим голосом:

– Я никогда ничего не воровала… – повторяю, как мантру, и Исаев опять смотрит на меня так, что у меня душа в пятки уходит…

Мужчина не отвечает, а мелодия в салоне позволяет мне немного расслабиться. Давно заметила, что Моцарт успокаивает.

В самые тяжелые времена я садилась за виолончель и играла именно сонаты этого композитора, и к моменту, когда рука брала последний аккорд, я ощущала, как тяжелые думы, мучающие меня, уходят.

– Если бы я не вмешался и не дал понять, что ты теперь принадлежишь мне, та падаль бы тебя не отпустила…

Неожиданный голос и я вздрагиваю. Не думала, что Исаев ответит мне, не ожидала этого просто, а уж когда доходит суть сказанного, холодные мурашки начинают ползти вдоль спины и я прикусываю губы, все так же шокированно глядя на мужчину, который опять входит в поворот плавно и уверенно.

– Неужели ты думала, что все закончилось бы так легко?

– Но… меня же уволили… – подаю голос и мужчина ухмыляется, больше ничего не поясняет, а у меня лед в груди словно возникает, давит.

По всему выходит, что незнакомец меня спас? Страшные мысли проскальзывают, перебивают одна другую, а я вспоминаю сальные взгляды противного хряка, а еще в сознании яркой вспышкой полыхает понимание, что я сама дала всю информацию о себе, когда заполняла анкету. И что мешает моему бывшему работодателю продолжать преследовать меня и требовать несуществующий долг?!

Вероятно, все мои мысли проскальзывают на моем лице, потому что Исаев ухмыляется.

– Смотрю, начало доходить, Дашенька…

Сглатываю несуществующую слюну и будто ныряю в темную морскую гладь, когда задаю свой вопрос:

– Если вы спасли меня от хозяина бутика, то кто меня спасет от вас?

Опять проницательные глаза выстреливают в мою сторону, и мужчина приподнимает уголки губ в ухмылке:

– Умненькая девочка. Правильные вопросы задаешь, но если на то пошло, то от меня спасения нет…

Вроде и подмигивает, как бы шутит, только взгляд остается холодным, подобно лезвию бритвы, и, в принципе, я понимаю, что Исаев не лукавит, если разговаривать с позиции силы и влияния, которые он применил, чтобы избавить меня от хозяина цветочного магазина, то никого, кто заставит Исаева отпустить меня, я не знаю… Да и по этому мужчине видно, что нет того, кто сможет отбить у него то, что ему интересно.

Знакомы всего ничего, а вот характер и нрав кавказца я словно чувствую.

– Вы так и не сказали, куда меня везете.

Нервозность возвращается, сжимаю пальцы.

– В ресторан, – подмигивает, – или сразу в квартиру поедем?

Больше ничего не слушаю, резко разворачиваюсь и дергаю за ручку двери, действую на аффекте. Осознаю только одно, что мне нужно выбраться из этого автомобиля, и не думаю про то, что Исаев едет на приличной скорости, и я в лучшем случае окажусь на мостовой и переломаю кости, о худшем даже думать не стоит.

Мои манипуляции проходят в холостую. Дверь заперта.

– Угомонись. Дарья.

Холодный голос действует и я оборачиваюсь на мужчину, глаза щиплет и запоздало до сознания доходит, что щеки у меня мокрые от слез.

– Я ничего не делала плохого, чтобы так… так со мной…

Кивает на мои слова утвердительно.

– Я понял.

Больше ничего не говорит, а я протираю щеки ладошками, опять смотрю на то, как Исаев уверенно и мягко держит руль, как отслеживает ситуацию на дороге.

Смотрю на его чеканный профиль, на легкую небритость, которая придает мужчине только шарма. У него выразительные четкие скулы и смоляные волосы, чуть длинноватые. И одна прядка на лоб упала, а мне отчего-то захотелось ее убрать, прикоснуться, почувствовать мягкость блестящего шелка.

Так странно, но будто чувствуя мое стремление, мужчина проводит пятерней и убирает волосы обратно, словно зачесывает назад, а у меня тело простреливает, потому что на внутренней стороне запястья я замечаю набитую татуировку.

Жест быстрый, не успеваю рассмотреть, но замечаю также и сетку выделяющихся вен, отворачиваюсь опять к окну. Никогда не испытывала такой спектр эмоций, как сейчас, чтобы дрожь в коленках и желание сомкнуть их посильнее.

Ерзаю на пассажирском кресле и неудачно опираюсь на ногу, опять шиплю подобно кошке.

– Потерпи чуток, – реагирует на мое трепыхание, явно понимает, что больно.

Я не отвечаю. Это страшно – находиться в машине мужчины, которого не знаешь, который уверенно едет по дороге в неизвестном направлении и ты не знаешь, чего ожидать.

Все же Исаев не производит впечатления маньяка, а также я не чувствую в нем агрессии, да и зачем подобному мужчине проблемная девчонка. У таких мужчин много женщин и все как на подбор. Достаточно бросить на этого матерого хищника один взгляд и все становится понятным.

Оттого мне и страшно, потому что я не понимаю, зачем ему возиться со мной. Зачем насильно сажать в машину и везти не пойми куда.

Бросил бы на дороге. Благо, что не переехал, да еще и избавил от противного борова. Я бы была благодарна и как-нибудь бы добралась до комнаты, которую снимаю…

Но мужчина решил по-своему…

Однако я не теряю надежды и вновь пытаюсь разжалобить Исаева, добиться, чтобы он, наконец, высадил меня.

– Отпустите меня, пожалуйста. Мне нужно домой. Меня там ждут!

Выговариваю как на духу, и мужчина сильнее сжимает руль, словно мои слова вызываю негодование.

– И кто ждет? – спрашивает чуть ухмыльнувшись.

– Ждут и все! – нервирует такая манера общения Исаева.

– Ну не сильно, видать, ждут, раз отпустили пахать на мужика, который на тебя явные виды имеет и, как ты говорила, зажимал не раз. Послушай совет взрослого дяди и развяжись. Если мужик не может защитить свою женщину, чтобы ни один другой ее не то что тронуть, посмотреть не так боялся, то это уже ни о чем.

Жесткие слова. Безапелляционные, и я не рискую признаться, что ждет меня только морская свинка, которую мне сбагрила моя сокурсница, пока укатила в квартиру своего парня на совместное проживание, правда у меня оказалась аллергия о которой я не знала…

Поэтому пришлось отдавать животное бабуське – соседке через стенку, старая соседка подруга моей бабушки весьма покладистая и приютила мою неожиданную пушистого гостя. Бабушка Сима с самого начала воспринимала меня кем-то вроде племянницы. После смерти бабушки мы сблизились, поначалу было странно, что женщина спокойно входила в мою квартиру, имея свои ключи, чтобы взять из старого сундука какие-то вещи, но я быстро привыкла к этим странностям.

Несмотря на чудной нрав, Соседка всегда помогала, а я ей. Я бегала в аптеку за ее лекарствами, а бабушка Сима иногда готовила вкусные пирожки, которыми угощала меня, а еще женщина немного глуховата, поэтому мою игру на виолончели по четыре часа в день она сносила весьма неплохо, живя за стенкой от меня.

Так что сейчас, когда Исаев дает наставления относительно взаимоотношений с мужчинами, мне становится немного смешно, потому что единственный мужчина в моей жизни – это пушистая морская свинка по прозвищу Спин.

Вот он меня точно ждет, чтобы я ему воду поменяла и еды насыпала, хотя по этому поводу переживать не стоит, баба Сима также следит за моим питомцем.

Только мое негодование подстегивают слова Исаева, и я уперто повторяю:

– Я не поеду с вами ни в какие рестораны! Это похищение!

– Советую сбавить обороты и не нагнетать, я и так не в самом лучшем расположение духа, – отрезает кавказец и резко заворачивает на парковку.

Не успеваю понять, куда именно меня привезли, мужчина выходит из машины, обходит ее и резко распахивает передо мной дверь…

Мне вдруг становится очень страшно. В мозгу вспыхивают картины одна страшнее другой, когда мужчина наклоняется и заглядывает в салон. Смотрит пристально, будто осматривает.

И взгляд такой мужской, будто я без одежды. И вместе с тем то, как он смотрит, в этом есть что-то будоражащее, заставляющее сердце биться с перебоями.

– Не трясись, – чеканит слово, а я вдруг в себя прихожу.

Рассматриваю кавказца, наконец, начинаю подмечать детали его внешнего вида. Кашемировое пальто. Дорогой костюм, атласная черная сорочка, которая невероятно идет оливковой коже, подчеркивает экзотичность, и я не понимаю, это загар, привезенный с моря, или реальный цвет…

Себя рядом с таким мужчиной я представляю с трудом, смотрю на свою одежду в грязи и подмечаю ссадины на ладонях, тоже грязные.

Боюсь представить, в каком я сейчас виде. Вся взлохмаченная. Скорее всего, грязная, возможно, с потекшей от слез тушью…

Странно, что такой мужчина вообще позволил мне сесть в белоснежный салон автомобиля. Опускаю взгляд на свою обувь и понимаю, что мои подозрения подтвердились.

Потекшие следы и разводы от грязи…

Опять поднимаю взгляд на восточного мужчину.

– Я наследила… простите…

Вроде и не по своей воле я оказалась в шикарном авто, но вот портить имущество, пачкать своими ботинками чужое я не привыкла…

– Девочка, ты заморачиваешься не теми темами, – опять отвечает с иронией и протягивает мне руку, приглашает выйти из машины, а я медлю.

Врастаю в спинку сиденья.

– Ну хорош трухать, я тебя есть не собираюсь, – опять давит интонацией, – во всяком случае, прямо сейчас.

Понимает, что сама я не выйду, и, наконец, хватает меня и буквально вытаскивает из машины, а я в ужасе понимаю, что нога у меня продолжает пульсировать от боли и я, возможно, не смогу встать на свои две, но кавказец не отпускает меня, наоборот, опять берет меня на руки и идет куда-то в сторону огромного белоснежного здания.

Когда заворачивает за угол, я выдыхаю, потому что меня не в отель привезли, а в частную клинику…