Его рука гладит мой живот, опускается все ниже, пока кончики пальцев не оказываются под трусиками.

Глава 5. Мирослава

– Ваня… – беспомощно шепчу я, то ли прося его остановиться, то ли умоляя продолжать.

– Я люблю твои стоны, Слава. – Его палец накрывает мой клитор, вырисовывает на нем восьмерки. – Так давно их не слышал.

– Это ничего между нами не изменит, – всхлипываю я и срываюсь на громкий тягучий стон.

Он вжимается в меня еще теснее, и я чувствую, как в бедро упирается его твердое, горячее возбуждение.

– Ничего, – подтверждает, целует меня за ушком, у границы с линией роста волос. – Просто разрядка. Можешь притвориться спящей. Можешь все свалить на меня. Все моя вина, Слав, – в его голосе я слышу обиду и гнев, которые он старательно подавляет. – Просто расслабься.

– Я не должна была врать про Сашеньку, – всхлипываю, трусь попкой о его стояк, льну к пальцам на своих нежных местах. – Прости…

– Замолчи, – почти приказывает Ваня и стаскивает с меня трусики. – Просто замолчи.

– Поцелуй меня, – почти умоляю я.

Я так соскучилась по его губам, по его вкусу. Утром пожалею о том, что сейчас произойдет, но это будет утром. Я и так столько дров наломала, хуже уже не будет. Наверное.

Ваня игнорирует мою просьбу. Ладонь его второй руки протискивается между моих бедер, и сразу два Ваниных пальца проникают в меня на все фаланги. Я вскрикиваю, вздрагиваю, и у меня из глаз брызжут слезу. Просто разрядка, как он и сказал. Наказание. Просто оргазм без зрительного контакта, его губ, нашей близости… Просто механическая разрядка.

– Я тебя хочу, – вылетает из моего рта вместе с громким стоном.

– Кончи, – хрипло, над моим ухом. Его пальцы все быстрее двигаются во мне, давят на переднюю стенку, просто сводя меня с ума. – Я так хочу снова тебя почувствовать, – в его голосе что-то похожее на отчаяние.

Почти невозможно почувствовать друг друга под этим ворохом застарелых обид, лжи и взаимной ненависти.

Еще пара движений во мне, еще пара пульсовых нажатий на твердый, сверхчувствительный бугорок, и я, дернувшись, рассыпаюсь на острые осколки в его руках. Лишь на мгновение меня окунает в какое-то безумное счастье, ведь он снова со мной, но, когда в голове снова проясняется, накатывает ужасная безысходность. Я лежу и беззвучно глотаю слезы. Он только что сделал все еще хуже.

Ваня резко поворачивает меня на спину, нависает сверху и врезается в мои губы поцелуем. Его язык проскальзывает по моим зубам, раздвигает их и врывается в мой рот, кормя меня его вкусом. Я запутываю пальцы в его волосах, дергаю их судорожно и ласкаю его язык у себя во рту. Боже, как же я по нему скучала, как бредила им наяву все эти пять лет.

Я ерзаю под ним нетерпеливо, вся изнываю от желания вновь почувствовать его в себе, но Ваня вдруг отстраняется от меня. Резко и болезненно. Просто смотрит мне в глаза, пытаясь отдышаться, гладит по волосам и ничего больше не делает. Я чуть не плачу от этой холодной паузы.

– Спи, – шепчет мне в губы, целует в лоб и поднимается. – Я же сказал, что ты тут не за этим.

– Ты издеваешься? – Я сажусь, обнимаю свои колени и прижимаю их к груди. – Не хочешь меня? Слишком шлюха для тебя?

Он усмехается так, словно я сморозила какую-то глупость.

– Я хочу, чтоб ты определилась со своими желаниями, Слав.

Он стоит предо мной полностью обнаженный, так близко, только руку протяни, и в то же время мой бывший муж бесконечно далек. Впрочем, так всегда было: прекрасен и недосягаем, сам по себе. В его взгляде вечно читалось: если тебя что-то не устраивает, дверь там, я лучше буду один, чем в неудобных для себя отношениях.

– Ты привез меня сюда как вещь, – напоминаю я, готовая разреветься от обиды.

– В этом главная наша проблема, да, – цедит сквозь стиснутые зубы. – Спокойной ночи.

Он разворачивается и просто уходит. Я хватаю подушку и с воплем швыряю ее в закрывшуюся за ним дверь. Мне кажется, я сейчас сойду с ума.

Остаток ночи я мучусь, ворочаясь в кровати, которая вся пропахла им. Несколько раз встаю, намереваясь уйти, но снова ложусь, сворачиваюсь в позе эмбриона и реву. Мне нужно вернуть моего ребенка. Мне нужно… Ну же, Мира, признайся. Ты не переболела, не разлюбила его…

Я смотрю в светлеющий потолок, пытаясь хотя бы с собой быть честной: я хочу вернуть не только Сашеньку, но и бывшего мужа. Люблю его, и, вероятно, не перестану никогда, что бы Ваня ни делал, каким бы отчужденным и холодным ни был.

Я ковыляю в душ. Нога еще болит, но уже могу передвигаться, хоть и хромая. Не сразу решаюсь встать под прохладные струи – жалко смывать с себя его запах.

Быстро принимаю душ, заворачиваюсь в пушистый белый халат, сушу волосы и быстро наношу легкий макияж. Спускаюсь и застываю на последней ступеньке лестницы. Из кухни доносятся звуки песенок из детских мультиков.

Он привез Сашеньку. Несусь туда, забыв про боль в ноге, про все наши разногласия, вообще обо всем.

Влетаю на кухню, и моя надежда со звоном разбивается, столкнувшись с реальностью. Конечно! А на что я, дура, надеялась? Что стану кем-то, кроме интрижки? Он же сказал, что хочет закрыть гештальт: вернуть сына и показать мне, что у него все есть, и я ему не нужна, даже чтобы трахнуть.

За кухонным столом молодая темноволосая женщина пытается накормить кашей девочку лет двух с кукольными голубыми глазками и кудрявыми как у ангелочка светлыми волосами. У моего сына такие же глаза.

Я пошатываюсь, хватаюсь за стену, чтоб не упасть. Он привез меня в дом к своей семье.

– Давай еще ложечку за папу, Анюта, – воркует женщина, изображая из ложки самолетик, а потом замечает меня. – Здравствуйте! Вы, наверное, гостья Ивана Александровича. Садитесь с нами завтракать.

– Спасибо, не хочу, – бормочу я, не зная, что теперь делать.

– Па-па! – радостно выкрикивает девочка, когда на пороге кухни появляется вернувшийся откуда-то Ваня.

Женщина помогает ребенку слезть с высокого стульчика для кормления, и девочка бежит к моему бывшему. Тот с готовностью подхватывает ее на руки и улыбается.

– Привет, дочь, – здоровается он с девочкой и обращается к женщине: – Вы уже позавтракали?

– Да, уже думаю, все, Иван Александрович, – отзывается она. – Приготовить вам кофе?

– Не нужно, – качает головой он, скользнув по мне взглядом, и отдает ребенка женщине. – Сходите, погуляйте с Аней.

– Конечно, – тут же соглашается она и уносит девочку наверх.

– Я пойду, – мямлю я. – Не хочу мешать твоему счастью.

– Я другого и не ожидал, – усмехается почти издевательски. – Тебя оскорбило, что я не жил монахом после нашего развода? Хочешь опять убежать? Или поговорим уже, как взрослые люди?

Глава 6. Мирослава

Ваня повседневным, спокойным жестом включает кофемашину, убирает звук у телевизора и бросает на меня еще один взгляд, от которого я вся съеживаюсь.

У них очаровательная дочка, так на него похожа, как и мой сын. Только она папу знает, растет в полной семье. Женился на своей секретарше, и все у него хорошо. Все это время, пока я умирала от тоски, пока жила в аду, он просто продолжал жить счастливой семейной жизнью, просто с другой женщиной.

– Роди мне дочь, – как-то попросил он, когда мы только начали попытки завести ребенка. – Такую же красивую, такую же совершенную, как ты.

Вероятно, ее он тоже посчитал совершенно-красивой, и она родила моему Ване дочь. Моему. Нет, Мира… Уже не твоему. Да и не был он никогда твоим.

– Мира, сядь, – его голос возвращает меня в настоящий момент, в котором хочется сдохнуть. –Кофе?

Я почти падаю на стул, придерживаясь за край стола.

– Нет, – моргаю быстро-быстро, чтоб не разреветься. – Так ты на ней женился, да? Ее дочка…

Я изъясняюсь, словно меня накачали тяжелыми препаратами – в голове такая каша, а в груди тлеет дыра.

– Нет, – качает головой, ставит на стол перед собой чашку черного кофе. – Я не видел ее больше с того дня. А Аня… – замолкает, воздевает взгляд к потолку и чуть усмехается. – Слава, ты жила все это время с тем мужиком, и у тебя от него вполне мог родиться еще ребенок. Я тоже пытался жить нормально. С мамой Ани ничего хорошего не вышло. Так, интрижка… Она не особо семейный человек, танцовщица.

Танцовщица. Он, что, ходил по клубам и снимал там подобных мне? Любил меня вообще хоть когда-то? Или и правда подсел на мое тело?

– В смысле, несемейный человек? – Я сглатываю горечь, навязшую на корне языка. – Она, что ли, бросила ребенка?

– Она была с Аней до года, а потом просто пришла и сказала, что ребенок не вписывается в ее жизнь, мешает строить карьеру. Подписала все бумажки, отказалась от родительских прав.

– Что за мать она такая, раз отдала своего ребенка мужику, с которым у нее была интрижка? – Я и сама чувствую, как из моего рта струится чистый яд. – Не понимаю таких…матерей.

Он чуть склоняет голову набок, смотрит на меня пристально. Опять с таким разочарованием во взгляде.

– Вероятна такая же, как и та, которая отняла у своего ребенка родного отца и записывает в ту самую графу левого мужика, – не теряется Ваня, резанув меня по мясу. – Я очень виноват перед тобой, Слав, за последние полгода нашей совместной жизни, и за тот отсос, несомненно, виноват больше всего, но и ты не святая. Как бы я ни относился к матери Ани, я не препятствовал их общению, и сейчас, даже с учетом того, что она лишена родительских прав, если Жанна захочет все же повидаться с дочкой, я не стану запрещать. Знаешь почему?

– Нет, – отвечаю почти беззвучно, еле выдерживая этот разговор, его тон, все его взгляды.

– Не знаешь, нет? – издевательские нотки впиваются прямо в сердце. – Потому что так лучше для Ани. Посмотри на меня, Слав. Я хочу, чтоб ты поняла, что ты сделала.

«Да понимаю я, понимаю!», – ору внутри себя, а ему ничего не могу ответить. Ваня прав, во всем прав.

Я поднимаю мокрые глаза, смотрю на него. С его взгляда, который прямо в душу, всегда было так тяжело соскочить. По выражению его глаз, которые будто заволокло синими чернилами, я понимаю, что вся Ванина выдержка летит сейчас к чертям.

– Наши обиды, все взаимные претензии, они между нами, Слав. Ты имела полное право разбираться со мной. Но ты втянула в это ребенка. Это между нами, блядь! – Он опускает голову, сжимает пальцы в кулаки до хруста суставов. – Я был тебе хуевым мужем, но это не значит, что ты имела право лишать меня сына. Ты же ребенку хуже сделала в первую очередь.

– Виновата, – всхлипываю я, чувствуя себя настоящим чудовищем. – Я так виновата… – сгибаюсь на своем стуле пополам, роняю лицо в ладони и реву беспомощно. – Перед тобой. Перед ребенком.

Его шаги. Приближаются, отдаются в моей грудной клетке. Присаживается передо мной на корточки, кладет горячую ладонь на мою спину и чуть поглаживает.

– Еще не поздно все исправить, – проговаривает тихо, и я поднимаю на него ничего не видящие от слез глаза. – Сейчас мне нужно, чтоб ты собралась, Слав. Мы сейчас поедем в офис, ты подпишешь пару бумаг, и я скажу «фас!» своей своре юристов. Определим место жительства ребенка с тобой и заберем. А потом подадим иск, оспаривающий отцовство этого мудака, и еще один, устанавливающий мое отцовство.

– Ваня, я так по нему скучаю, – судорожно хватаюсь за рубашку бывшего мужа – единственная точка опоры. – Я уже две недели его не видела.

– Слав, у тебя есть фотки моего сына? – шумно сглотнув, спрашивает Ваня, поглаживая большим пальцем мое запястье.

– Саша. Его зовут Саша, – пытаюсь выудить из кармана халата телефон. – В честь твоего папы. Чудесный был человек.

Ванин папа умер за несколько лет до нашего развода. Мне показалось, тогда Ванька очень сильно пошатнулся, что-то начало происходить, все прошло трещинами, да так и не пришло в норму.