– Да? – интерес вампира приобрел живейшие нотки. – И что же именно вам это подсказывает?

– Боль в шее, например…

У вампирского тысячника медленно поползла вверх одна бровь. Левая. Над которой проявился шрам, и это странно, потому что обычно на вампирах все заживает даже лучше, чем на собаках. Однако, сочувствия к ближним у них на порядок меньше, чем даже у зверей.

– И? – вопросил Навьен.

Я постояла, разрываясь между чувством стыда и самоуважения, затем представила ту проплешину, что останется на моей голове, если я таки психану и вырву эту тиару с корнями… причем корнями моих волос, и самоуважение стремительно ретировалось.

– Ппомммогите ее снять, ппппожалуйста, – попросила я вампира.

Вампирюга хмыкнул и сообщил:

– Я бы с гораздо большим удовольствием свернул вам шею.

– Если честно, я бы вам тоже, – призналась в свою очередь.

Навьен молча оттянул воротник водолазки, демонстрируя весьма мускулистый орган поддержания его сильно напомаженной головы. Да, его шея раз в пять была существеннее моей, но:

– Мечтать же не вредно, да?

Он повел плечом, выражая некоторую солидарность в данном вопросе.

У меня же возникло предложение:

– А давайте вы сначала снимите с меня тиару леди Ивгены Женьер, а потом мы уже продолжим совместно мечтать о взаимном непреодолимом желании между нами?

У вампира медленно приподнялись на сей раз обе брови.

– Как интересно, даже не знал, что между нами возможны столь непреодолимо желанные отношения, – сказано было с сарказмом. Но далее последовал вопрос: – С чего вы решили, что эта тиара принадлежит леди Ивгене Женьер?

– Полицейская интуиция, – гордо ответила я.

– У вашей интуиции явно тоже геморрой на весь головной мозг, – вампир издевательски улыбнулся.

Мне было не до улыбок, шея болела все сильнее и нестерпимее.

– Послушайте, – я уже начала придерживать это бриллиантовое орудие пыток, – я, конечно, была в полубессознательном состоянии, но я видела, с кого ее сняли. Или догадалась. В любом случае или вы мне поможете снять этот ужас, или шею мне свернет диадема, а ваши мечты останутся нереализованными.

– Да, это действительно достойный повод избавить вас от родовой тиары княжеского рода Даркан. Между прочим, этой диадеме две тысячи лет.

– Я бы с удовольствием еще две тысячи лет не знала бы о ее существовании!

Навьен укоризненно посмотрел на меня и произнес:

– Княгиня, вам следовало с гораздо большим уважением относиться к родовым реликвиям.

– Извините, – мои нервы начали сдавать, – но тут одно из двух, либо вы ее снимаете, либо эта штуковина оставит вас без княгини, а меня без скальпа!

Вампир скорбно вздохнул и произнес:

– Да, княгини без скальпа в нашем роду еще не было. Ладно, так и быть, помогу вам во имя сохранения надежды на скорую возможность свернуть вашу шею. Отодвиньтесь.

И отодвинув меня самостоятельно, Навьен для начала вошел, после закрыл дверь, затем прошел в мою комнатку с полутораместной кроватью, поискал стул, обнаружил, вытащил в середину комнаты и указал мне на предмет мебели. Делать было нечего. Я прошла и села.

Вампирский шкаф занял позицию за моей спиной.

И начал меня откровенно пытать.

Пытки сопровождались моими возгласами.

– Аай!

– Больно!

– Да, вот так!

– Чуть осторожнее!

– Да, так лучше…

– Ооо, спасибо…

– Еще так, и так да, у вас замечательные руки, продолжайте…

– Ооо, дааа…

– Мммм, мне еще никогда не было так хорошо…

Мне действительно было так хорошо, как только может быть человеку, с головы которого, наконец, сняли херню весом килограмм пять, а то и все семь. Это было божественно. Это было настолько хорошо, что я даже забыла, что помощь мне оказывает вампир…

Ровно до того момента, как дверь распахнулась и на пороге показался вампир номер два!

И это был тот самый уродский князь, который мне эту самую херню на голову и нахлобучил!

– Вы! – прошипела я.

Князь Даркан на мое «Вы!» никак не отреагировал, сейчас он смотрел исключительно на тысячника, который, держа злополучную тиару, отшатнулся от меня шага на два, едва начальство распахнуло дверь с таким зверским выражением, что я всерьез заподозрила, что у этого вампира явные проблемы с управлением гневом.

И этот вот тысячник, бледнее так стремительно, что я даже подумала, а может не чистокровный он вампир, нервно выговорил:

– Я не тронул ее и пальцем.

Со стороны невменяемого князя расстался глухой полный ярости рык.

С моей стороны ярость тоже присутствовала, а потому я, подскочив, одной рукой отобрала двухтысячный раритет у Навьена, второй схватанула стул, подтащила его к озверевшему вампирскому князю, взобралась и нахлобучила диадему с фатой на Даркана.

– Держи, сволочь, наслаждайся! Или как ты там мне сказал, «Добро пожаловать в ад»? – прошипела я.

И спрыгнув со стула, я на всякий случай отошла подальше, оставив сам стул как хоть какую-то преграду, на пути монстра.

Монстр пребывал в ступоре секунды две, после прошипел что-то, схватился за тиару, хотя на мой личный взгляд ему очень шло и это скопление бриллиантов, и фата в целом, и попытался сорвать ее со своей головы.

Ключевое слово – попытался.

Князь рванул тиару раз… рванул второй раз… гнев на его лице медленно сменился бешенством… рванул третий раз! Я восторженно наслаждалась мучениями врага, Навьен смущенно переступил с ноги на ногу и произнес:

– Давайте помогу, князь, опыт уже имеется.

Черные глаза вампира сверкнули багровым отсветом.

– Я думаю, лучше оставить, – решила я, – все-таки кому как не князю носить родовой реликт целой двухтысячной давности!

Но вампиры решили иначе. Один взял стул, протащил его в центр комнаты и сел, второй принялся осторожно высвобождать пряди начальства из тисков родового реликта. Волосы у князя были куда как на порядок лучше моих, гладкие, ухоженные, послушные, а потому дело пошло куда быстрее, чем со мной, и уже через минуту, Даркан поднялся, с лютым бешенством глядя на меня.

– Так, все что угодно, только не эта тиара, – попросила я, осторожно отступая как можно дальше, и, к сожалению «дальше» было ограничено пространством комнаты.

Даркан разъяренно посмотрел на меня, потом на тиару в своей руке, снова на меня… очень пристально на меня…

– Мама… – прошептала я.

И взгляд князя изменился мгновенно. И взгляд, и выражение лица, на котором проскользнула настолько садистская усмешка, что я тут же поняла – сейчас не будет у меня мамы.

– Вввв смысле «папа»! – мгновенно исправилась я. – Вы знаете, так люблю своего папу! Мой самый любимый человек на свете! Самый дорогой! Самый важный! А с матерью у меня вообще отношения не очень…

Усмешка Даркана стала еще более жуткой, он сжал тиару, развернулся и вышел, оглушительно хлопнув дверью.

Я же не сдержала облегченного вздоха, и, отперевшись спиной о стену, чуть не сползла по ней вниз.

– Не ожидал, – произнес вдруг все так же стоящий в комнате Навьен. – Мне казалось, вы умнее. И человечнее.

И произнес он это с нескрываемым осуждением.

Я мрачно глянув на него, ответила:

– Вот кто бы говорил о человечности.

Не вампир точно, но Навьена это не остановило.

– Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет.

Я просто молча посмотрела на него. Молча и равнодушно.

Навьен, глянув на меня так, что стало сходу ясно – свернуть мою шею теперь стало его заветной мечтой, развернулся и вышел. В отличие от князя он хотя бы дверью не хлопнул, но едва вышел, из меня словно стержень вынули, и по стенке вниз я все-таки сползла, осев на пол.

В висках стучали слова вампира «Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».

Мой отец…

Мой отец погиб в автокатастрофе, когда мне было пять. Его сбил неизвестный, скрывшийся с места преступления урод, и расследование не дало ничего. Мама после смерти отца начала угасать, из счастливой жизнерадостной женщины, она превратилась в полутруп, постоянно лежавший лицом к стене… целыми днями. Она вставала только чтобы пойти в полицейский участок, к следователю, чтобы узнать – кто убил моего папу.

Это было очень тяжелое время, но потом все стало хуже.

Намного хуже.

С моим отчимом мать познакомилась все там же, в полицейском участке. Его вели на допрос к тому самому следователю, к которому пришли и мы и сидели на скамье напротив двери. Бандюган, шестерка на побегушках у вампиров, он сразил мою мать хамоватой уверенностью, и тем, что сказал: «О, какая малАя забавная. Куколка, хочешь стану твоим папой?». Мне было пять лет, но уже тогда единственное чувство, которое вызвал этот человек, был ужас. Панический ужас. Я сердцем почувствовала, что это был очень плохой человек. А мать… в детстве я придумала для себя такую отговорку – мамино сердце умерло вместе с папой, поэтому она и не почувствовала ничего.

Его посадили. Убийство с отягчающими, должны были дать от пятнадцати, но вампиры… Отчим вышел через год, весь этот год переписываясь с моей матерью. Она как с ума сошла, жила этими письмами, перечитывала по сто раз на дню, и говорила, что «Каи, у тебя скоро будет папа».

Папа…

Этот «папа» присылал подарки только мне, и это насторожило бабушку, но не маму.

В день освобождения мы поехали встречать «моего нового папу». Я выдиралась, как могла, но «папа» прижимал и зацеловал меня, меня, а не маму! Сидя в машине на заднем сиденье, я вытирала слезы и пыталась стереть все поцелуи, а мама вела машину, что-то весело рассказывая отчиму, который почти всю дорогу не сводил с меня глаз.

Мне повезло, что бабушка забрала к себе в тот же день, заявив матери, что раз у нее теперь новый муж, то им как раз не помешает совместный медовый месяц, и ребенок будет только мешать, причем это же чужой ребенок, так что…

Чужой я перестала быть через месяц.

Странное дело, отчим не женился на моей матери, зато удочерил меня. В семь лет я шла в школу с новой фамилией. Но зато еще в шесть в секцию карате. Бабушки, и со стороны мамы и со стороны отца, оплачивали уроки как могли, обе, несмотря на преклонный возраст, взяли дополнительную работу и выбивались из сил, в попытке защитить меня хоть как-то, потому что мать… моя мать перестала быть собой. «Новый папа» не стал даже хорошим сожителем, он пропадал неделями и месяцами, менял любовниц, и затыкал матери рот тем, что семья без ребенка не полная, и он вернется только тогда, когда я буду дома.

В школу записал меня он, причем в ближайшую к дому, который купил максимально далеко от моих бабушек. Так что за день до школы мы с мамой переехали в новый дом.

Самый страшный день в моей жизни.

У меня было все – комната, мечта любой девочки, с платьями как у принцессы, с живым пони в конюшне, с кукольными домиками, и искренней «любовью» «нового папочки». Меня он обожал, не скрывая этого. Мать… даже не взглянул на нее, все было для меня – прислуга, подарки, украшения.

И сказки на ночь, с обязательным «отцовским поцелуем».

Меня поймали при попытке побега в первую же ночь. Охрана стоящая по периметру стены, окружающей дом. Отчим не ругал, о нет… нежно подхватил на руки вырывающуюся меня, и понес спатки… с обязательным поцелуем на ночь.

На следующий день я пошла в школу и сбежала.

Мне повезло – женщина социальный работник, к которой меня привели полицейские, остановившие шатающегося ночью по городу семилетнего ребенка, не стала ругать, воспитывать или говорить, что убегать из дома плохо. Она выслушала. Выслушала, и подняла дело отчима. Он оказался педофилом со стажем. С очень внушительным стажем из потерянных жизней маленьких девочек.

Отличие в моем случае оказалось лишь одно – меня он удочерил.