– Дай тебе Бог, начальник.

– А почему начальник? – усмехнулся Вадим.

– А я вас, которые из розыска, рисую сразу. Держитесь вы больно уверенно.

– Любопытно.

– Вот подумай на досуге. Как хозяева везде держитесь, потому как везде верх ваш.

– Давно освободился?

– Сегодня.

– Самолет ждешь?

– В цвет.

– Домой?

– Знаешь, у меня их сколько, начальник. За восемь лет заочницами обзавелся.

– Ну-ну.

– А вон и машина за тобой пылит. От нашего хозяина. Так что спасибо. Бывай, начальник.

Он повернулся и зашагал к товарищу.

Зеленый уазик лихо развернулся рядом с Вадимом. Из кабины выскочил молодой лейтенант в выгоревшей полевой форме.

– Товарищ Орлов?

Вадим вытащил удостоверение. Лейтенант взглянул на раскрытую книжечку стремительно и цепко.

– Лейтенант Рево, товарищ подполковник. Прошу.

Уазик рванулся с места, уходя к горизонту. Один из сидящих на лавочке выплюнул окурок, посмотрел вслед машине и сказал врастяжку:

– Ишь ты, подполковник.

Теперь степь была другой. Она словно на широком экране легла в лобовом стекле машины и казалась нескончаемо длинной. Словно весь мир сегодня состоит именно из этой необычайно гладкой степи.

В однообразии ее была какая-то щемящая, неуловимая красота. То же самое Вадим чувствовал, когда впервые увидел море в Прибалтике. День был пасмурный, облака так низко висели над морем, что казалось, волны слизывают их и несут серой пеной к берегу. И все-таки море было прекрасным именно в своем суровом однообразии.

Родившийся и выросший в Москве, Орлов открывал для себя мир постепенно, и каждая новая встреча была для него праздником.

Лейтенант, видимо, понял состояние гостя.

– Нравится, товарищ подполковник?

– Очень.

– Места у нас хорошие. Зимой, конечно, грустновато, но зато летом красота. Учреждение наше удачно расположено – лес, степь, горы, два озера рядом. Зимой охота богатая. Вы бы тогда приезжали.

– Куда ни приедешь, – Вадим засмеялся, – все говорят, что не ко времени. Зимой приедешь – советуют летом заглянуть, а летом – зимой.

– Это точно, – Рево повернулся на секунду к Орлову, – вы это точно подметили. Но ведь от души люди предлагают, хотят гостя лучше принять.

«Гостя, – подумал Вадим, – гостя. В гробу бы я видел таких гостей из столицы. От них головная боль да беспокойство одно».

Нет, не в гости сюда приехал начальник отдела МУРа подполковник Орлов, совсем не в гости. Дело заставило его среди ночи подняться, связаться с дежурным Управления милиции на воздушном транспорте и первым же рейсом вылететь в Казахстан.

Дело. Важное дело. Очень важное.

Суть дела

Небо было похоже на картинку на пачке от сигарет.

Такое же пронзительно-синее, и летел по нему неестественно серебряный самолет. Вторая половина августа радовала безветрием, теплотой. Над дачным поселком висела прозрачная тишина, нарушаемая печальным криком электрички.

С балкона второго этажа была видна пустая улица, прозванная кем-то «аллеей классиков», косой срез крыши и застекленная веранда соседней дачи. Пахло елью и самоварным дымом. Это значит, что сестра опять ждет к шести часам гостей «на самовар». Вадим перегнулся через перильца балкона и увидел Славу, своего шурина, раздувавшего самовар при помощи старого сапога.

Вадим посмотрел на часы. Четыре. Пора собираться.

Он вошел в маленькую недостроенную комнату, потолком которой служили скаты крыши, а одной стены просто не было, ее заменяла яркая циновка, на ней летел куда-то по своим делам свирепый многоголовый дракон.

Вечерами, когда Вадим зажигал старенькую лампу под зеленым колпаком, глаза у дракона начинали светиться сумасшедшим огнем, а все шесть голов смотрели хитровато и яростно. Но в общем-то в остальном они жили дружно. Вадим именовал дракона Федором Федоровичем, приходя, здоровался с ним, а уходя, прощался. При дневном свете Федор Федорович становился поникшим, грустным и совсем не страшным.

Вадим присел в старое плетеное кресло-качалку, взял сигарету, чиркнул зажигалкой. Уезжать не хотелось. Он редко приезжал сюда, в Переделкино, на дачу к сестре. Во-первых, почти никогда не было времени, а во-вторых, он боялся кипучей энергии Аллы, которая основной своей задачей считала его немедленную женитьбу. После смерти матери они разменяли большую родительскую квартиру. Меняли долго. Вернее, меняла Алла. Наконец в результате невероятного, так называемого тройного обмена Алла со Славой и дочерью Нинкой получили шикарную трехкомнатную квартиру на Фрунзенской набережной, а ему досталась восемнадцатиметровая комната в коммуналке в Столешниковом переулке.

Но Вадим был несказанно рад и этому. Ему до чертиков надоели какие-то таинственные старички, по-мышиному шастающие по квартире, громогласная Дина Семеновна, курившая «Казбек» и гремящая монистами. Все они беспрерывно звонили, приходили, пили чай, обедали, громко, до хрипоты, обсуждая возможные варианты обмена.

Каждое утро перед его уходом на работу сестра все собиралась и никак не могла начать с ним разговор. Вадим догадывался, о чем она хочет поговорить. Ему было заранее неловко за сестру, и он, наскоро выпив чай с бутербродом, выскакивал на улицу.

Алла сильно изменилась за те годы, пока он служил в армии. А потом, после смерти матери, они вообще не могли найти общего языка.

Теперь в доме распоряжалась она. Каждый четверг собирались гости. В их кругу так и называлось: «Аллочкины четверги». Приходили ее и Славины бывшие соученики по Институту кинематографии, писатели, актеры, какие-то важные седые мужики, дорого одетые, с плавными, барскими манерами. Вадима не приглашали, даже если он бывал дома. Впрочем, он и не рвался приобщаться к современному искусству, он работал тогда оперуполномоченным в отделении, находился в «развеселом чине» младшего лейтенанта милиции, и его служба и общественное положение явно диссонировали с Аллочкиными представлениями о светскости.

Поздно вечером, когда он, чуть не падая от усталости, жевал на кухне котлеты, появлялись под благовидным предлогом Аллочкины подруги и рассматривали его с видимым интересом.

– Знакомьтесь, – с нотками иронического трагизма в голосе говорила сестра, – это и есть мой младшенький, Вадим, весьма непутевый молодой человек.

Он вставал и кивал, жал чьи-то руки.

Однажды они брали двух рецидивистов из Батуми, он заскочил домой переодеть рубашку. Забыв, что под мышкой у него кобура, из которой торчала рукоятка ТТ, скинув пиджак, пил кефир на кухне.

Сначала заглянула Маша, учившаяся с Аллой на одном курсе. Очкастая Маша, верный Аллочкин адъютант.

Она остолбенело поглядела на Вадима и захлопнула дверь.

Потом началось паломничество. С грязными чашками вбежали две дамы, имен которых Вадим не помнил. Они были одинаково высокомерно красивы. Мазнув по нему глазами, они скрылись, и наступила очередь мужчин.

В кухню вошел гость «в генеральском чине» Олег Сергеевич. Он был сценарист, лауреат, член худсоветов и бесчисленных редколлегий.

Олег Сергеевич по-хозяйски вошел на кухню и сел напротив Вадима.

– Ну-с, – многозначительно изрек он.

Вадим с недоумением посмотрел на него.

– Что хорошего? – Олег Сергеевич раскурил погасшую трубку.

– То есть? – удивился Вадим.

– Я хочу услышать о вашей жизни: о погонях, перестрелках, схватках.

Вадим поставил на стол чашку, потянулся к пиджаку.

– Перестрелок нет, – ответил он зло, – а вот погони были. Вчера ловил хулигана во дворе.

– Шутка? – высокомерно спросил Олег Сергеевич.

– Жизнь, – Вадим надел пиджак, – а что касается перестрелок, так вам лучше узнать об этом в МУРе, я же работаю в отделении. В обычном номерном отделении милиции. Знаете, как когда-то в армии были номерные захолустные полки и гвардия, так вот наша гвардия – МУР.

Потом сестра, придя к нему в комнату, долго и витиевато выговаривала ему, укоряла и стыдила. А он, уставший, не спавший почти целую ночь, смотрел на нее и думал: «Когда же ты уйдешь?»

Но вместо этого он сказал ей:

– Давай меняться, я согласен на любую площадь.

Алла о чем-то радостно говорила, но он уже не слышал ее. Он спал.

Через месяц Вадим переехал в коммуналку в Столешников. Аллу он видел редко. В дни рождения, годовщину смерти родителей. Отношения наладились позже, когда он был уже начальником отдела и получил звание подполковника.

Работать в милиции стало модно. Тем более в МУРе.

О них писали книги, ежегодно на экраны выходили фильмы об уголовном розыске. Телесериал о «Знатоках» стал любимым зрелищем миллионов людей.

Теперь уже Алла говорила:

– Мой брат подполковник, служит в угрозыске, у него два ордена.

Она и ее друзья по сей день думали, что работа в милиции состоит только из погонь и перестрелок. Думали и писали об этом.

…Уезжать не хотелось. Но все-таки надо одеваться и шагать через весь поселок к станции Мичуринец на электричку, которая печально-протяжно кричала над лесом.

Вадим спустился на первый этаж и увидел Нинку, забравшуюся с ногами на диван. В руках ее глянцем отливала обложка очередного французского детектива.

– Ты уезжаешь? – Племянница оценивающе посмотрела на него.

– Да, малыш, мне пора.

– Значит, опять сорвется твое сватовство.

– Вот как?

– Вот так. – Племянница потянулась на диване.

Глазастая, тоненькая, длинноногая, она, пожалуй, единственная из всей семьи была искренне привязана к нему.

– Как твои дела, малыш? Что в институте?

– Никак пока. Колыбель знаний на картошке, а меня освободили после гриппа.

– А что они там делают? – искренне удивился Вадим.

В прошлом году он заезжал на день рождения Нины и видел большинство ее сокурсников – тоненьких, хрупких девочек и длинноволосых молодых людей, мало похожих на мужчин, способных поднять мешок картошки.

– Работают, дядька, работают. Соприкасаются с жизнью. Наш мастер говорит, что будущему актеру просто необходимо соприкасаться с жизнью.

– Ваш мастер, девочка, большой теоретик.

– Ты его плохо знаешь.

– Возможно. Но я твердо знаю одно, что студенты должны учиться, рабочие работать, а колхозники убирать картошку.

– А милиционеры? Хватать и не пущать?

– А это уж как придется. Мы действуем не по системе Станиславского, а по обстановке.

– Ох, дядька, лучше бы вам ввести систему.

– А она у нас есть, у всех у нас. У меня, у тебя, у твоих сокурсников.

– Что же это?

– Закон, девочка.

– Ты старый, и с тобой спорить неинтересно. Ты всегда прав.

– Нет, девочка, я далеко не всегда прав, к сожалению. Кланяйся родичам.

– Когда ты приедешь?

– Как получится.

– Я позвоню тебе, ладно? – Племянница опять уткнулась в книгу.

Конечно, можно было вызвать машину. Вполне можно было. Но на отдел им полагалась всего одна машина, которая вечно была в разгоне. Как часто бывает, режим экономии вводился не там, где нужно.

Вадим шел по узкой лесной тропинке и думал о том, что ждет его в Москве, в управлении, еще дел, к сожалению, хватало. Когда он вышел на площадь Киевского вокзала, часы показывали пять. Человек, ради которого Орлов приехал в Москву, ждал его только в восемь. Оставшиеся три часа он хотел посвятить уборке комнаты и разбору новых книг, но многолетняя привычка заставила его зайти в автомат и набрать телефон своего заместителя.

– Минаев, – услышал Вадим в трубке чуть хрипловатый голос.

– Это я, Александр Петрович.

– Вадим Николаевич?

– Именно.

– Где вы?

– На Киевском вокзале.

– Сейчас машину пошлю, вас начальник управления ждет.

– Что случилось?

– Не знаю.

– Пусть водитель подъедет к пригородным кассам.

Орлов опустил трубку, привычно проверил, не выпала ли обратно монетка, вышел на улицу и закурил.