Он был страшен, как черт!

Высокий, наверное, не ниже метра девяносто. Здоровенный. Одет в какие-то лохмотья. Зверская физиономия с густой растрепанной бородой. Безумный взгляд черных глаз.

А самое страшное – в руках бензопила. И держал он ее очень угрожающе.

Я пискнула, едва дыша, и попятилась, не отводя от него взгляда.

Я не хочу умирать, пожалуйста!

Тут же фантазия подкинула кровавую картинку расчлененки со мной в главной роли, и стало совсем жутко.

Мужик меж тем сделал шаг в мою сторону, отчего в груди все оборвалось. В ушах звенело, адреналин зашкаливал. Я была словно натянутая струна.

Он снова шагнул ко мне, перехватывая поудобнее свое оружие, протянул вперед руку со скрученными пальцами, будто пытаясь меня схватить и зарычал:

– Оащнуа!

Я заорала во весь голос, спугнув птиц с деревьев. Они взвились сумрачной тучей и закружились над нами, наполнив все вокруг громким гомоном.

Мужик нахмурился и снова зарычал. По-моему, он собирался меня сожрать.

Обезумев от страха, я развернулась и бросилась прочь, вопя и зовя на помощь.

***

Полдня я провозился, воюя с повалившимся ночью кряжистый вязом. Пока распилил, пока по одному перетащил к хижине увесистые чурбаны – измучился в хлам. Физически тяжело – зато в голове и в груди штиль и полнейшее удовлетворение. Точно уеду в деревню, в глушь, подальше от суеты. Пошлю все к черту и уеду. Заведу себе бабу деревенскую, такую чтоб кровь с молоком, чтоб она горящие избы тушила и коней на скаку подковывала. И заживем… Детей настрогаем. Троих. Нет, пятерых. Да что уж мелочится – десяток! Хозяйство заведем. Куры, утки, коровы, поросята. Вот это я понимаю – жизнь!

Горло неприятно драло, словно кто-то битого стекла насыпал. Зря позавчера в озере столько просидел. К вечеру того же дня голос пропал, а с утра только сипы да хрипы получались, и сегодня улучшений нет. И, как назло, ни единой таблетки, только молоком теплым отпаивался.

Прикатив очередной чурбан к поленнице, с трудом разогнулся, удовлетворенно посмотрел на результаты своих трудов. Оставалась последняя ходка, поэтому снова повесил на плечо пилу и пошел обратно, туда, где покоились остатки вяза.

Едва закончил с распилом, уловил отдаленный рев двигателя. Кого это занесло в нашу глушь? Прислушался. Машина начала затихать, а потом и вовсе умолкла. Остановилась.

Я недовольно нахмурился. Кого там принесло? Грибников? Эти еще ничего – шарятся, как тени, по лесу, не шумят, даже особо не пакостят. Хотя какие грибы? Солнце уже садится! Может, это любители пожрать шашлыков? От этих вечно одни проблемы – шум, ор, мусор. А может, браконьеры?

Надо разобраться. Я хоть и не настоящий лесник, но шугнуть могу так, что мало не покажется.

Пилу поудобнее перехватил и осторожно, стараясь не шуметь, побрел в сторону, с которой доносились звуки. Тут недалеко. Три минуты ходьбы.

Вскоре сквозь просветы между деревьев показалась дорога. На обочине скромно пристроился небольшой черный автомобиль.

Я подкрался еще ближе, притаился за густым кусом, опустил ветку и продолжил наблюдать. Сначала ничего не происходило, потом дверца распахнулась, и из машины выскочила девушка. Нахмурилась и начала озираться по сторонам. Юбка короткая, едва зад прикрывающая, каблучищи высоченные. По плечам крупными локонами струились длинные русые волосы. На грибника она совсем не похожа, на браконьера тем более. Вся такая худенькая, тоненькая, почти прозрачная. Точно не кровь с молоком, но очень даже ничего.

Она постояла возле автомобиля, а потом уныло поплелась вперед к повороту. Не знаю, чего она там ожидала увидеть, но явно разочаровалась. Плечи понуро опустила, обхватила себя руками и побрела обратно.

В беду явно попала. Машина, наверное, заглохла, и теперь бедная девочка не знает, что делать.

Надо помочь – решил я. И пошел помогать.

Ринулся, как носорог, сквозь кусты и выскочил на дорогу рядом с ее машиной. Девчонка замерла, выпучила на меня и без того огромные глаза, рот глупо открыла.

– Помощь нужна? – попытался улыбнуться и руку ей протянул.

Она попятилась. Странная какая-то. Радоваться надо, что помощник подоспел, а она только глазами хлопает.

Пилу перехватил поудобнее и шагнул к ней.

– Меня Павел зовут, – попытался выговорить, но получился только хрип, или сип, или рычание.

– Маньяк! – внезапно заорала она.

«Сумасшедшая», – рассеянно подумал я.

Девица побежала прочь на своих блестящих, словно новогодняя мишура, копытах. Неуклюже побежала, подворачивая ноги. Я стоял, продолжая наблюдать за ее побегом, гадая, когда она повалится. Десять метров, двадцать, а потом хрясь! Запуталась в своих лабутенах и рухнула на дорогу, театрально всплеснув руками.

Поморщился. Даже смотреть на это было больно. Коленки свои острые точно об асфальт ободрала. Бедолага.

Она оглянулась на меня через плечо и поползла прочь.

– Ты там как жива? – просипел сдавленно.

Получилось что-то типа «ыыыааажжжжыаа».

Она пискнула и поползла быстрее. Точно сумасшедшая.

– Ботинки сними, бестолочь, – прошептал под нос.

Конечно, Безумная ничего не услышала, продолжала ползти.

Я вздохнул и пошел за ней следом, намереваясь помочь подняться и, наконец, нормально объясниться.

При моем приближении она замычала, плюхнулась на асфальт и начала пятиться, помогая себе локтями и пятками. Тощие загорелые коленки ободраны. Тонкая, ярко-синяя юбка задралась, открывая обзор на черные кружева, при виде которых аж в пах кольнуло. Черт. Я в этой глуши совсем одичал, раз мимолетного взгляда на чужие трусы хватает, чтобы кровь закипела.

Безумная мой взгляд перехватила, побелела еще побольше. Попыталась поправить юбку, снова запуталась, повалилась и истошно завопила:

– Не подходи ко мне!

– Я аочою, – снова просипел я, напугав ее еще больше.

От безобидного «я хочу помочь» в моем исполнении она заверещала, а потом обмякла и, закатив глаза, повалилась навзничь.

Да ё-моё! И что теперь делать?

Присел рядом с ней и тихо потрепал по плечу.

– Эй!

В ответ тишина. Еще потрепал, по щекам аккуратно похлопал. Девица находилась в глубокой отключке и не реагировала ни на что.

Вот только этого не хватало. Слабоумная, твою мать. Чего разоралась-то? Вот и помогай после этого людям!

И тут я словно со стороны увидел всю картину. Лес, вечерние сумерки, никого. И тут из зарослей бородатый мужик вылезает. С бензопилой. Не говорит, только мычит. Все как в фильме ужасов. Да я бы сам обделался, окажись на ее месте. Где там у нас чокнутый мужик с пилой всех четвертовал? Надо будет опробоваться на главную роль в сиквеле.

Едва сдержал неуместный ржач. Ни черта не смешно.

Хотя нет, конечно же, смешно, но… Делать-то что теперь прикажете? Оставить ее здесь? Сбежать, типа и не было меня тут? Так ведь мало ли что случится. Дорога абсолютно пустая, но вдруг по закону подлости кто-то появится? И вовсе не с благими намерениями? Ножки-то у девочки красивые, а кокетливое кружево так и притягивает взгляд, словно специально на неприличные мысли наталкивает. Кроме двуногих хищников здесь еще и настоящее зверье водится. Как-то ночью далекий вой слышал. А один раз прямо за дверью ворчание медвежье. Нет. Нельзя Безумную бросать. Никак нельзя. Пропадет.

В машину ее затолкать и закрыть? Тоже, наверное, не стоит. Придет в себя, испугается, снова истерить начнет, куда-нибудь побежит на своих ходулях, опять навернется.

Оставалось только одно – забрать ее собой.

Постоял над ней, макушку почесал, думая, зачем оно мне все сдалось, но делать нечего. Раз я ее до обморока довел, мне ее и спасать. С тяжким вздохом пилу повесил на плечо, девку с земли поднял – легкая, как мотылек – и поплелся обратно, недоумевая, как умудрился влезь в это «приключение».

По дороге в машину ее заглянул, чтобы убедиться в неисправности. Ношу свою бесчувственную пока на заднее сиденье примостил. Попробовал завести – машина даже не дернулась. Бензин на нуле. Что за бестолочь?! Залезла в такую глушь с пустым баком!

На приборной панели валялся новенький розовый смартфон. Конечно же, полностью разряженный. Все в лучших традициях фильмов ужасов.

М-да. Таки придется забирать ее с собой.

Придя к такому неутешительному выводу, я выбрался из машины, достал бесчувственное тело, на всякий случай прихватил сумку, что небрежно валялась на сиденье. Дверцу запер и пошел домой – в чащу.

Ну вылитый пещерный человек, поймавший себе строптивую самку.

Самка, кстати, пахла вкусно. Легкими, явно недешевыми духами, чем-то теплым, нежным. Точно пещерный человек. Мало что напугал и в пещеру к себе понес, так еще и обнюхал хорошенько.

Снова пробило на смех. Видели бы меня приятели. Респектабельный Павел Горлов, который обычно из деловых костюмов не вылезает семь дней в неделю, теперь продирается сквозь лесную чащу. В руках незнакомая девка, которую он успел обнюхать, по бедру бьет тяжелая бензопила. На морде борода. Почему-то рыжая. Наверное, прабабка с викингом согрешила.

А жизнь-то налаживается! Прав был докторишка.

***

Через полчаса вдали меж деревьев показалась неказистая избушка.

Наконец-то! Не очень-то удобно пробираться по лесу с такой ношей. Я ее пару раз едва не выронил, шаркнул о березу, да еще и в куст с крапивой случайно макнул. Пила оттягивала одно плечо, девица норовила сползти с другого. Приходилось ее постоянно поправлять, подкидывать, а потом и вовсе за задницу придерживать. Неандерталец хренов.

Задница, кстати, ничего. Мягонькая.

Навстречу мне выбежал серый взлохмаченный волкодав.

–– Здорово, Бродский, – прошептал едва слышно.

Пес услышал, махнул тяжелым хвостом и радостно уткнулся носом в волосы нашей гости. Понюхал, пару раз фыркнул, попытался обслюнявить.

– Да уйди ты! – зашелестел я на него.

Здоровенная собака путалась под ногами, вообразив себя маленьким уютным котом. Стоило мне отпереть скрипучий замок и распахнуть дверь, как он вперед меня ринулся внутрь, едва не свалив с ног, и тут же сунул нос в свою миску.

Жрет больше, чем я, а толку никакого. На редкость трусливое создание.

Свою вынужденную гостью я занес в маленькую комнатку и свалил на скрипучий, покореженный от старости диван. Тот протестующе крякнул, но устоял.

Девчонка плюхнулась ничком, лицом в старую твердую, как кирпич, подушку и ни на что не среагировала – лежала, не шевелясь.

Блин, задохнется еще на хрен, а мне потом тело закапывай. Недолго думая, повернул ее лицом вверх, уложил повыше. Юбку бесцеремонно одёрнул, чтобы труселями своими не светила. Мелкие ветки из волос повытаскивал, паутину с лица небрежно смахнул. Подумал и сложил ее тоненькие ручки на груди и залюбовался. Ресницы длинные, носик маленький, аккуратный, а губы, наоборот, сочные, пухлые. Прямо спящая красавица.

Подошел Бродский и смачно лизнул ее в щеку, оставляя слюнявый след.

– Отстань! – я оттеснил его к двери, потому что лохматый явно решил забраться на диван и пристроиться у Безумной под боком.

Он уперся, заворчал, но я силой выволок его в коридор и прикрыл дверь.

Пусть отсыпается бедная. У нее сегодня такой стресс.

А какой стресс ее ждет, когда в себя придет…

Одна, в лесу, в хижине с маньяком и его огромным псом. Представляю, что она там напридумывает. Как бы бросаться не начала. Надо все колюще-режущее припрятать. Может, связать для надежности? С сомнение посмотрел на дверь, за которой спала гостья. Да ну, глупости какие-то.

Надеюсь, завтра голос вернется, а то придется ей записки писать.

Блин, кому расскажи – не поверят.