Вскоре мы миновали проходную и оказались снаружи, оставив за спиной высоченную ограду, что окружала комплекс зданий МАК, и к нам немедля устремились надеющиеся хоть мельком увидеть одного из астронавтов дети с уже раскрытыми книжками для автографов. Они, разумеется, опознали в Натаниэле главного инженера космической Программы и окружили его, я же, отпустив его руку, отступила в сторону. Слава богу, жена кумира для них интереса не представляла.

После того как муж мой освободился от цепкого внимания детей – энтузиастов ракетостроения, мы молча прошагали целый квартал в направлении автобусной остановки, и лишь тогда он вернулся к своим новостям:

– Ну… – Он оглянулся. – Гостайны в том нет, и окончательный список астронавтов вскоре будет представлен публике, но все же…

– Я не заикнусь о нем ни словом до его официального опубликования, – заверила мужа я. – Ну говори же. Говори!

Я, конечно же, надеялась попасть в группу первых. Разумеется, с моими данными и зарегистрированными часами налетов такое казалось вполне возможным. Ну если уж не в число отобранных для первых полетов, то, уж по крайней мере, в группу дублеров.

– Директор Клемонс не выбрал ни единой женщины. Вообще ни одной.

Остановившись как вкопанная, я уставилась на него. Глава МАК, директор Норман Клемонс – человек, с которым я работала в течение многих лет и которого безмерно уважала, – не выбрал на роль астронавта ни единой женщины?

Мой рот помимо моей воли принялся открываться и закрываться, и передо мной заклубилось мое же собственное дыхание.

– С чего ты взял, что, услышав такое, я почувствую себя лучше? – наконец выдавила я.

– Ну… Ну теперь ты знаешь, что дело вовсе не в тебе и не твоих способностях. Отказано всем женщинам без исключения. Верно?

– Но в требованиях не было ни слова о том, что астронавтами станут только мужчины.

Натаниэль кивнул.

– Клемонс сказал, что, по его мнению, это очевидно. Из-за опасностей.

– Боже мой. Я скрепя сердце приняла бы этот образец патриархальной глупости, если бы речь шла только об испытательных полетах, но мы намерены в дальнейшем основать колонии. Так как же именно разлюбезный Клемонс, по твоему мнению, создаст колонии без женщин?

– Я полагаю…

Он заколебался и, прищурившись от встречного ветра, посмотрел вдоль улицы. Были случаи, когда Натаниэль действительно не имел права рассказать мне о чем-то, что было жутко засекречено, и тогда выглядел он так, будто его одолевает запор. Прямо сейчас, похоже, запор у него выдался просто грандиозным.

– Что?

Он облизнул губы и переступил с ноги на ногу.

– Был некоторый… В общем, было озвучено некое беспокойство по поводу стрессов в космосе.

– Стрессы, говоришь? Так женщины, скажу я тебе, справляются с перегрузками гораздо лучше мужчин. «ОСы» установили во время войны, что… – Я замолчала, внезапно разглядев, что он, будто сдерживая рвущиеся из него слова, до синевы сжал губы. – Ты издеваешься надо мной. Всерьез полагаешь, что мы заистерим в космосе?

Натаниэль покачал головой и, указав кивком подбородка на автобусную остановку, смущенно спросил:

– Может, сходим с тобой сегодня на танцы?

Стиснув зубы, я засунула руки в карманы пальто и поинтересовалась у него:

– А чего тянуть-то? Давай-ка спляшем на потеху публике прямо здесь и сейчас.

Если бы мне пришлось еще вчера, да даже и несколькими минутами ранее ставить деньги на то, кто станет возражать против пригодности женщин для космических полетов, то я бы выбрала лишь одного мужчину – Стетсона Паркера. Теперь же мне стало очевидно, что относительно умственных способностей большинства представителей противоположного пола я прежде глубоко заблуждалась.

* * *

Признаю, Натаниэль оказался прав, и грустно мне после его известия не стало. Вместо грусти вопреки всем его стараниям во мне поселился гнев, и даже к выходным гнев во мне ничуть не утих.

Очевидно, что Натаниэлю изначально было невдомек, что если бы я, стараясь изо всех сил, все же потерпела неудачу, то просто бы признала ее и постаралась в следующий раз проявить себя лучше. Обид ни на кого бы не держала.

Но теперь… Теперь все женщины были объявлены непригодными для полетов в космос!

Знай я это наперед!..

И что бы я сделала?

* * *

Если вы до сих пор не поняли, то поясню, что я не особо справляюсь с собственной «беспомощностью».

Поэтому-то я и направилась на частный аэродром, где, согласно регламенту, нынешним утром и собралось все наше местное отделение летного клуба «Девяносто Девять». Клуба, названного в честь того самого первого в Соединенных Штатах, который некогда и был основан девяносто девятью женщинами-пилотами, а теперь же нас были тысячи и тысячи в одноименных клубах по всей стране, и держу пари, что у большинства из нас были такие же, непомерные, на взгляд большинства мужчин, амбиции.

Первым правилом летного клуба было «безопасность – прежде всего», а следующим: «для суетного – Земля, а самолеты – для планирования», что в переводе на язык посторонних значило, что разговоры в воздухе средь нас на землю не опускаются.

Оттого-то и я начала свой разговор по существу на земле. Разумеется, желая в ближайшем будущем породить сплетни.

Я оглядела женщин вокруг себя.

– Кто из вас подавал заявление в корпус астронавтов? – спросила я их.

Руки подняли все. Вернее, почти все. Не подняли руку лишь Перл, которая была все еще весьма пухленькой после недавнего рождения тройни, да Хелен, у которой еще не было лицензии и которую я посадила за штурвал на вечеринке Четвертого июля в прошлом году, а ее отец меня за это все еще не простил.

Сегодня была очередь Бетти принести, согласно традиции, перекус для всех перед полетом, и она разродилась печеньем с лимоном и сахарной свеклой. Выпечка ей удалась на славу – терпкая, хрустящая, сладкая и восхитительно вкусная. Она поставила тарелку со своими искусами на грубый деревянный стол для пикника в углу ангара. Ее красные, как у кинозвезды, губы скривились в отрепетированной заранее гримасе, и она предположила:

– Я, очевидно, не прошла.

Я схватила с тарелки ярко-розовое печенье. Сообщила всем:

– Никто из нас не прошел.

Все разом обратили на меня взоры, и выражения их лиц варьировались от удивления до подозрения.

Перл, сморщив свой дерзкий маленький носик, вопросила:

– Откуда знаешь?

– Да просто знаю. – Я разломила печенье пополам. – Не взяли ни единой женщины.

Немедля послышалось:

– Почему?

– На каком основании?

Бетти фыркнула и, схватившись за свою роскошную грудь, предположила:

– Очевидно же, что такие штуки мешают управлению ракетой.

– Говори только за себя. – Хелен провела руками по своему летному костюму, который подчеркивал ее и без того мальчишескую фигуру.

– А серьезно, – раздался вдруг чей-то удивленный голос. – Я же полагала, грядет основание колонии. Почему в Программу не берут женщин?

Кивнув, я сообщила лишь то, что, по мнению Натаниэля, сообщить было дозволено:

– Официальное оглашение списка будет сделано на пресс-конференции дней через семь.

Немедленно оживилась Бетти. Вытащив свой репортерский блокнот из сумки, вопросила:

– Хотелось бы поподробнее.

Я прочистила горло и без зазрения совести заявила:

– Подробностей сама не знаю. Очевидно, на пресс-конференцию будут приглашены репортеры из крупнейших газет, и тогда-то все и…

– Да чтоб вас!.. – Бетти впилась взглядом в собственный блокнот. – Очевидно, место, как всегда, отдадут именно ему. Харту. Ему вечно из первых рук скармливают все первоклассные международные материалы. Клянусь богом, если мне опять придется освещать очередной садовый клуб, то я…

– То ты, как всегда, сделаешь о том отменный репортаж и будешь благодарна гонорару, что за него получишь. – Перл покрутила в руках перчатки.

Бетти тяжело вздохнула. Затем произнесла:

– Могла бы хоть немного подождать и лишь затем возвращать меня в реальность.

– Дело в том… – вмешалась в их диспут я и, указывая зажатым в руке печеньем на Бетти, спросила: – Как думаете, заметит ли кто-нибудь из присутствующих на пресс-конференции то, что в списке астронавтов – только мужчины?

Бетти прищурила глаза, и я почти явственно узрела, как она прокручивает в голове то, что намеревается использовать в предстоящей беседе со своим редактором.

– Могу ли я использовать услышанное от тебя сейчас в своей статье, упомянув лишь, что источником информации послужил сотрудник МАК? Не упоминая, конечно же, твоего имени.

– Я… Я не хочу, чтобы… Гм… Не хочу, чтобы исходный источник информации попал в беду.

Бетти выдернула кусочек печенья у меня из пальцев.

– Если ты так плохо думаешь о моем…

Я выхватила принадлежащую мне по праву печенюшку из ее руки. Полетели крошки. Смеясь, я отправила печенье в рот.

– Просто намерена убедиться, что исходные параметры ясны однозначно.

– Параметры подтверждены. – Она схватила свою летную куртку и встала. – Мы сегодня все же полетаем?

– Безусловно. – Я сунула еще одно печенье в карман своей летной куртки и взглянула на Хелен. – Полетишь со мной или с кем-нибудь еще?

– Грех было бы отказаться от полета с тобой.

Моя маленькая «Сессна 170 Б» вмещала четырех. У Бетти был «Техасец», и для разговора он, очевидно, не особо годился, и оттого мы забрались в кабину моей красавицы. Все приостановили галдеж, а я меж тем произвела предвзлетную процедуру.

Во взлетах есть что-то волшебное. Мне нравится, как инерция толкает тебя назад, вдавливает в спинку кресла, а вибрация струится по ладоням и ступням. Затем внезапно тряска прекращается, а земля стремительно проваливается вниз.

Искренне не понимаю, чем взлет пугает людей. Или, быть может, я не боюсь взлета потому, что мой отец летал в составе Военно-воздушных сил и не раз меня, совсем еще девочкой, брал на борт? Впервые взял, полагаю, когда мне было всего лишь года два. Мне потом рассказывали, что я весь полет смеялась. Ясное дело, я того не помню. Помню лишь, как, став постарше, умоляла отца сделать «бочку».

Большинство детей отцы в надлежащее время учат водить машину, мой же учил меня пилотировать самолет, и, полагаю, усилия его не оказались напрасными.

Мы поднялись в воздух, я немедленно повела нас прочь от аэродрома по ленивой спирали, а спираль я выбрала лишь ради того, чтобы почувствовать сегодняшний воздух. Бетти сидела в кресле второго пилота, а Хелен – в кресле позади нас.

Бетти повернула голову и, перекрикивая шум двигателя, обратилась к нам обеим:

– Считаю, что в силу уже вступили правила летного клуба. Права ли я, полагая, что Луну намереваются превратить в военную базу?

– Черт его знает, – ответила я. – Знаю лишь, что руководители проекта считают женщин слишком эмоциональными для полетов в космос.

Бетти покачала головой, и я была почти уверена, что она выругалась себе под нос, но проговоренное ею едва слышно ругательство оказалось заглушенным шумом мотора.

– Понятно. Очередной собачий бред, и нам необходимо изменить ситуацию.

– Как? – Хелен на своем сиденье наклонилась вперед.

– Попытаюсь представить своему редактору то, что ни одна из женщин без исключения не стала астронавтом, как дискриминацию по половому признаку, но это, разумеется, требует доказательств. – Бетти выразительно посмотрела на меня. – Я сделаю это так, что мои источники информации окажутся до поры до времени неизвестными, а затем… Затем источники станут не важны, поскольку с нашей подачи верный вопрос на пресс-конференции задаст сам Харт.

Я искоса взглянул на нее. Поинтересовалась:

– А какой именно вопрос он задаст?