Ольховский почувствовал эту ее едва сдержанную злобу, готовую прорваться неконтролируемым скандалом, и мгновенно перестроился. Ссориться теперь с Натальей у него не было резона, особенно если учесть, что в этом чертовом поселке ему положиться было больше не на кого. Он молниеносно сменил тактику. Поднял на нее ласковый взгляд, и положил свою ладонь на ее руку.

– Ну чего ты…? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… Просто, у меня был тяжелый день. Все пошло наперекосяк! Еще понять бы с чего! Вроде бы все продумал, все предусмотрел, а тут на тебе! Ты у меня одна надежда и опора… – Он мысленно поморщился от своих фальшиво прозвучавших слов, но постарался это компенсировать, пожатием ладони Натальи и страстным взглядом.

Лицо женщины сразу поменяло выражение, взгляд сделался беспомощно-детским, даже каким-то жалким, обиженным. И она вдруг, встав перед ним на колени, страстно зашептала:

– Саша, Сашенька… Давай все бросим!! Уедем куда-нибудь подальше, все равно, куда!! Денег у нас достаточно!! Я буду любить тебя, как тогда, в Ленинграде, помнишь? Ребенка рожу, заживем, как люди… Ведь сил уже больше никаких нет… – В ее глазах мелькнули слезы.

Ольховский, не удержавшись, скривился. И довольно жестко ответил:

– Куда уедем, дура?! Или ты не знаешь, что с нашей конторы так просто не уходят?! Особенно теперь, когда наконец-то передо мной открылись ТАКИЕ перспективы!! А может тебе напомнить судьбу твоего отца, который тоже хотел уехать «подальше». Что ж… Это у него получилось. Благодаря этому ты сейчас здесь, в этой дыре! Или уже забыла, как я тебя из той ямы, куда загнал вас папаша вместе с матерью вытащил?! Поэтому, давай работать. – Увидев, как жестко сжались губы у Натальи, он постарался подсластить «пилюлю». – Если у меня все получится, тогда и поговорим об этом. А пока, мне нужно ехать. Время не терпит. Сдается мне, что не за кореньями они отправились, совсем не за кореньями… Хотя, выводы делать рано. Ты присмотри тут. И как только появятся, сразу дай знать… – Потом он с жалостью, граничившей с брезгливостью, посмотрел на женщину, все еще стоявшую перед ним на коленях, проговорил. – Прости. Остаться не могу. У меня сегодня ночью важная встреча в городе. А путь не близкий.

Он легко поднялся со стула, и направился к выходу. На самом пороге обернулся, и небрежным голосом проговорил:

– За ужин – спасибо. Все было очень вкусно.

И вышел за дверь, так и не увидев, взгляда, коим его проводила хозяйка дома, все еще стоявшая на коленях возле пустого стула.

Глава 4

Александр прибыл в город уже за полночь. Встреча была назначена на два часа ночи, и он очень торопился, боялся, что может опоздать, поэтому, гнал, не жалея машины, всю дорогу. О том, чтобы заехать домой и хотя бы принять душ, не было и речи. Времени оставалось только-только, чтобы доехать до места. Он чувствовал себя загнанным в угол. Из того, что сообщила ему Наталья, он не извлек ничего особо полезного, но очень надеялся, что полученная информация скажет чуть больше его боссу. И, он должен был себе признаться честно, что это его бесило больше всего. Босс обладал куда большим знанием обо всем происходящем, это было очевидно. Выходило, что его использовали практически в темную, как он использовал своих агентов. А это означало, что туда, куда он стремился ему еще ползти и ползти. Нужно было построить свою беседу с Улссоном так, чтобы тот сам захотел посвятить его в некоторые тайны. Чутьем, которым он обладал в достаточной мере для агента такого класса, он понимал, что Элиасу в дальнейшем понадобится его помощь, но только не в том статусе, в котором Ольховский находился сейчас. Простым языком выражаясь, если босс хотел получить больше, то он должен был больше дать, ему Ольховскому. И, разумеется, дело было, конечно, не в деньгах. Хотя и они были бы не лишними.

Уже, когда его машина мчалась по безлюдным, по-осеннему хмурым улицам города, Александр мысленно составлял доклад, пытаясь правильно расставить акценты. Ему показалось, что важными аспектами будет только три новости. Первая, что она (или они, это требовало еще уточнения), что-то сделали с его лучшим агентом, что тот оказался не просто бесполезным, но и мог причинить вред всему, что босс задумал. А значит, его нужно было убирать с доски. Жаль, конечно. Потому как, Циркач обладал всеми качествами высококлассного агента. Но, сейчас, это был уже отработанный материал. Кстати, в связи с этим, придется рассказать Улссону и о провале операции «дядюшка». Саше очень не хотелось этого делать, но в свете всего произошедшего с Циркачом это могло быть полезно. Выходило, что Стрелецкий обладает некими свойствами гипноза или чего-то подобного. И тут прослеживалась явная связь с тем, что случилось с Николаем.

Второе, что следовало рассказать, это то, что со своего хутора они все пропали. Конечно, есть шанс, что они вправду ушли за какими-нибудь своими корешками, но тут маячила связь и с третьей «новостью». Шкатулка и медальон, которые так заинтересовали босса, исчезли из дома означенной Вереи вместе со всеми людьми и собакой в придачу. И чутье ему подсказывало, что это не было обычным совпадением. Конечно, если бы он обладал полной информацией, выводы могли быть уже более конкретными. А так, он может лишь только догадываться, что произошло на самом деле. Вот это-то и нужно было довести до Элиаса как можно тоньше и, желательно, ненавязчиво. Чтобы до босса наконец-то дошло, что «зрячий» Ольховский ему будет намного полезнее, чем «слепой».

К месту встречи он доехал за десять минут до назначенного времени и совершенно взявший себя в руки. К нему вернулась былая уверенность. Ничего еще не потеряно. Он еще себя покажет! Оставив свой автомобиль в темной подворотне, проходными дворами он вышел в соседний переулок. Внимательно оглядевшись, он быстрым шагом направился в сторону центрального проспекта. Не доходя до него метров двести, свернул в темный дворик. Здесь стоял двухэтажный особнячок, построенный еще в прошлом веке, и, каким-то чудом, сумевший уцелеть под напором современного города. Позвонив у кованной чугунной калитки, он замер в ожидании. Красный глазок камеры, висевший над головой, моргнул плотоядно красным светом и раздался щелчок электронного замка. Отворив калитку, Саша прошел несколько метров, и очутился у высокого крыльца. Двери почти неслышно распахнулись, и на пороге возник уже знакомый ему водитель босса, и, как полагал Ольховский, он же являлся и охранником. Не произнося ни единого слова, он молча сделал жест следовать за ним.

Свет горел только в просторном холле, а весь остальной дом тонул во мраке. Александр уже не единожды бывал в этом доме, поэтому окружающая его темнота нисколько его не удивляла и не вызывала какого-либо любопытства. Они стали подниматься по широкой мраморной лестнице с дубовыми перилами, отполированными за долгие годы многими сотнями, а, может быть, и тысячами рук. Шаги гулко отдавались под высокими потолками с искусной лепниной, изображавшей каких-то пухлых ангелков и обнаженных древнегреческих богинь. Помнится, когда Александр попал сюда впервые, он с удивлением рассматривал всю эту роскошь, удивительные картины, скульптуры, мягкие ковры на разноцветных старинных паркетах. Раньше он думал, что такое возможно только в музеях, и люди не живут среди всего этого великолепия. Но быстро понял, что времена изменились и теперь, некоторым избранным доступно все это великолепие. И еще одну он вещь понял тогда. Если он, Александр Ольховский поведет себя правильно и умно, то тогда и его могут принять в число этих самых избранных.

Поднявшись на второй этаж, сопровождающий остановился у высокой двери, из-под которой пробивался тусклый свет. Саша уже знал, что здесь была библиотека. Все встречи господин Улссон проводил с ним именно здесь. В другие комнаты его никогда не приглашали. После негромкого стука, из комнаты послышалось отрывистое «Входите!». Сопровождающий его охранник, распахнул дверь, сам при этом отступил в сторону. И едва Саша переступил порог, как дверь за ним тут же бесшумно закрылась. Элиас сидел за большим старинным письменным столом вишневого дерева. Ножки в виде львиных лап были мастерски вырезаны неизвестным мастером пару столетий назад. Небольшая настольная лампа в виде двух опущенных кистей человеческих рук, прикрывающих лампочку, вносила некий диссонанс во всю обстановку кабинета, и смотрелась как-то отталкивающе, если не сказать, почти непристойно. Саша поморщился в досаде на свои несвоевременные оценки интерьера.

Босс был поглощен изучением какой-то старинной книги, в потертом кожаном переплете. Судя по пожелтевшим листам пергамента, книга была не просто старинной, она была древней. Элиас внимательно рассматривал текст через увеличительное стекло в тонкой серебряной оправе. И если бы не этот идиотский светильник, то его вполне бы можно было принять за какого-нибудь средневекового ученого.

На вошедшего Ольховского, казалось, он не обратил ни малейшего внимания. По крайней мере, своего занятия он не прервал. Утопая почти по щиколотку в мягком шелковистом ворсе Иранского ковра ручной работы, Александр неслышно приблизился к столу и присел в мягкое кожаное кресло, на самый его краешек, как и положено почтительному подчиненному. Осматриваться он не стал, пользуясь невниманием хозяина. Он уже видел этот кабинет раньше. Только в который раз подумал, что один этот ковер стоит дороже, чем вся его квартира вместе с мебелью. И это, по-прежнему, вызывало у него досаду, которую, впрочем, он искусно скрывал за невозмутимой физиономией. По-прежнему не отрываясь от древнего фолианта, Элиас спросил своим сочным баритоном, так несвойственным его тщедушной, почти подростковой угловатой фигуре.

– А вы знаете, Александр Евгеньевич, что такое «шепот богов»?

Ольховский в недоумении хлопнул пару раз ресницами, глядя на босса, и начал мямлить:

– Что-нибудь из терминологии наркоманов, я полагаю?

Господин Улссон презрительно фыркнул, наконец отложив в сторону лупу, и посмотрел на своего гостя холодным взглядом. Александр так и не смог бы точно сказать, какого цвета у того были глаза. Скорее, вовсе бесцветные, похожие на воду в луже в ноябре месяце, когда кромка воды подергивается тоненьким ледком. Почему-то ему в голову пришло именно это сравнение. А Элиас, с удобством расположившись в кресле, начал вещать менторским тоном.