– По-моему, да. Он будет оставаться в расцвете сил – как долго? Одному Богу известно. И ни малейшего износа. Автоматическое облучение нейтрализует все кенотоксины. Ну да, в отличие от мышечных тканей, клетки мозга не восстанавливаются, но мозгу Квента невозможно причинить ущерб, ведь он находится в специальной оболочке. Плазменный раствор исключает возможность артериосклероза, ведь кальций не оседает на стенках кровеносных сосудов. Короче говоря, физические показатели мозга контролируются автоматически – и самым наилучшим образом. Отныне Квенту не грозят никакие заболевания, кроме психических.

– Клаустрофобия? Вряд ли. По вашим словам, у него есть искусственные глаза, а следовательно, и ощущение пространства.

– Если заметите перемены, – сказал Саммерс, – любые, кроме укладывающихся в рамки семилетнего умственного развития, – дайте знать. Мне интересно. Что касается меня, я вырос среди пересадчиков. Уже не обращаю внимания на сменные механические тела, ведь врач не видит в своем приятеле клубок вен и нервов. Значение имеет только мыслящий разум, а он остается прежним.

– Как ни крути, – задумчиво произнес Тэлмен, – в некотором смысле вы их лечащий врач. Но у дилетанта может сложиться иное впечатление. Особенно если он привык видеть… человеческое лицо.

– Я не принимаю в расчет отсутствие лица.

– А Квент?

Саммерс помедлил.

– Нет, – наконец ответил он. – Уверен, что нет. Он замечательно приспособился. Пересадчик привыкает к новой жизни примерно год, а потом все идет как по маслу.

– Я видел, как они работают. На Венере, издали. Но за пределами Земли их не часто встретишь.

– У нас не хватает квалифицированных специалистов. Чтобы подготовить человека к трансплантации, полжизни уходит. В буквальном смысле. Еще до начала подготовки нужна степень инженера-электронщика. – Саммерс усмехнулся. – Хотя почти все первоначальные расходы покрываются страховкой.

– Как это? – не понял Тэлмен.

– Страховые компании берут на себя все обязательства. Профессиональный риск, бессмертие. Ядерные исследования – небезопасная штука, друг мой.

Они вышли из самолета в прохладную ночь. По пути к ожидавшему их автомобилю Тэлмен сказал:

– Мы с Квентином выросли вместе. Несчастье случилось через два года после того, как я покинул Землю. С тех пор я его не видел.

– В ипостаси пересадчика? Понятно. Что сказать, не самое удачное название. Какой-то осел поспешил наклеить этот ярлык, не посоветовавшись с пиарщиками. К сожалению, ярлык прилип намертво. Мы надеемся, что в конце концов сумеем их популяризовать – в смысле, пересадчиков. Ведь пока что мы в самом начале пути. Провели всего двести тридцать успешных трансплантаций.

– А неудач много?

– Уже нет. На ранних этапах было… непросто. Объединение коллоидной системы с электронной начинкой – начиная с трепанации и заканчивая подачей питания и реабилитацией – сплошная нервотрепка и небывалая головоломка для ученых. Но результат того стоит.

– С технической точки зрения – наверное. Но как же человеческие ценности?

– А, вы про психологию. Ну-у… о ней вам поведает сам Квентин. Что касается технологии, вы даже не представляете, насколько она сложна. До недавнего времени никто не разрабатывал коллоидных систем на базе человеческого мозга. И дело не только в технике. Синтез разумной живой ткани с чувствительной и быстрореагирующей электроникой – настоящее чудо.

– Но у этого синтеза есть свои недостатки. Ограничения, свойственные электронике – и человеческому мозгу.

– Сами все увидите. Мы уже приехали. Сегодня поужинаете с Квентом…

– Поужинаю?! – изумился Тэлмен.

– Ну да. – Во взгляде Саммерса искрилось веселье. – Нет-нет, он не питается железными опилками. Вообще-то…

При виде Линды Тэлмен вздрогнул от удивления. Не рассчитывал ее встретить. Только не теперь, не при таких обстоятельствах. Она почти не изменилась: все та же приветливая, дружелюбная женщина, весьма обходительная и невероятно красивая. Она всегда была само очарование. Стройная, высокая, с причудливой копной янтарно-медовых волос, а в карих глазах – ни тени напряжения, которое ожидал увидеть Тэлмен.

Он взял ее руки в свои:

– Так, только не начинай. Сам знаю, сколько лет прошло.

– Не будем считать годы, Ван. – Она с улыбкой подняла на него глаза. – Продолжим с того, на чем остановились. Выпьем по одной. Что скажешь?

– Я бы к вам присоединился, – влез в разговор Саммерс, – но пора к начальству на ковер. Забегу на минутку, поздороваюсь с Квентом. Где он?

– Вон там. – Кивнув на дверь, Линда повернулась к Тэлмену. – Значит, был на Венере? Теперь понятно, почему такой бледный. Расскажи, как там живется.

– Нормально живется. – Тэлмен забрал у нее шейкер и старательно встряхнул мартини.

Ему было неловко.

Линда изогнула бровь:

– Да-да, мы все еще женаты. Мы с Бартом. Как вижу, ты удивлен.

– Слегка.

– Он по-прежнему Барт, – тихо сказала она. – По виду не скажешь, но он тот самый человек, за которого я вышла замуж. Так что расслабься, Ван.

Тэлмен разлил мартини по бокалам. Не глядя на нее, сказал:

– Ну, раз уж ты довольна…

– Понимаю, что у тебя на уме. Мол, это все равно что быть замужем за машиной. Поначалу… Ну да ладно, я совладала с этим ощущением. Мы оба совладали, хоть и не сразу. Была некоторая натянутость. Наверное, ты тоже ее почувствуешь, когда увидишь его. Просто помни, что на самом деле это не имеет значения. Он… все тот же Барт.

Она придвинула третий бокал к Тэлмену, и тот удивленно посмотрел на нее:

– Да ну?

Она кивнула.

Ужинали втроем. Тэлмен рассматривал покоившийся на столе цилиндр два на два фута и пытался прочесть в сдвоенных линзах намек на разум и характер. Нельзя было не представить Линду в роли жрицы противоестественного божка, и этот образ оказался весьма неприятен. Тем временем Линда, ловко орудуя вилкой, выцепляла из соуса охлажденные креветки, отправляла их в металлический отсек и выгребала ложкой по сигналу звукового устройства.

Тэлмен ожидал услышать голос без каких-либо модуляций, безжизненный, но система «соновокс» придавала речи Квентина глубину и тембр.

– Креветки прекрасно усваиваются, Ван. Линда достает их из моего рта только по привычке. Вкус-то я чувствую, но слюнных желез у меня нет.

– Чувствуешь вкус…

– Хватит уже, Ван, – усмехнулся Квентин. – Не делай вид, что тебя ничего не смущает. Придется привыкнуть.

– Я долго привыкала, – добавила Линда. – Но через какое-то время стала относиться к этому как к очередной дурацкой выходке Барта. Помнишь, милый, как ты явился на чикагское собрание совета директоров в рыцарских латах?

– И тем самым донес суть моего мнения до окружающих, – ответил Квентин. – Так о чем мы говорили? Ах да, о вкусе. Я чувствую вкус креветок, Ван. Конечно, не всю палитру – тончайшие нюансы мне недоступны. Но я различаю множество оттенков, помимо сладкого, кислого, соленого и горького. Чувство вкуса появилось у машин давным-давно.

– Но никакого пищеварения…

– И никакого пилороспазма. Да, я теряю во вкусе, но выигрываю в свободе от желудочно-кишечных расстройств.

– И отрыжкой меня больше не мучаешь, – вставила Линда.

– К тому же могу говорить с набитым ртом, – продолжил Квентин. – Но если ты думаешь, что я супермозг в механической оболочке, спешу тебя разочаровать, дружище. Я не умею плеваться смертоносными лучами.

– Я что, о таком подумал? – Тэлмен улыбнулся, но ему стало не по себе.

– Готов спорить, что подумал. Нет, – тембр голоса изменился, – я не настолько могуч. В этой коробочке заключено обыкновенное существо. Поверь, иногда я скучаю по старым добрым денькам. Вспоминаю, как лежал на пляже, как солнышко ласкало кожу… ну и тому подобные мелочи. Как танцевал под музыку и…

– Милый, – перебила его Линда.

– Ну да. – Голос снова изменился. – Я не я без этих тривиальных мелочей. Но теперь у меня есть им замена, равноценные мелочи, реакции, не поддающиеся описанию, потому что они… ну, скажем так: электронные аналоги привычной нейротрансмиссии. У меня по-прежнему есть органы чувств, только теперь они механические. Когда импульс достигает мозга, он автоматически преобразуется в знакомый символ. Или… – Он помолчал. – Хотя теперь это случается все реже.

– Ты про манию величия? – Линда положила в отсек для пищи кусочек томленого рыбного филе.

– Я про манию трансформации, любимая. Вот только это не мания. Видишь ли, Ван, когда я стал пересадчиком, у меня не оказалось стандартов сравнения – за исключением тех произвольных, что уже имелись, подстроенных под человеческое тело – и только под него. Когда я чувствовал импульс обратной связи от бурильной установки, мне казалось, что я сижу за рулем и давлю ногой на педаль газа. Теперь же эти старые образы меркнут, и я… ощущаю все напрямую, без необходимости транслировать импульсы в знакомые символы.

– Ощущения ускоряются, – подсказал Тэлмен.

– Да, вот именно. Мне не надо вспоминать значение числа пи, когда поступает соответствующий сигнал. Не надо преобразовывать уравнение, поскольку я мгновенно осознаю его смысл.

– Ты про единение с машиной?

– Да, я робот. Но это никак не влияет на мою личность, на суть персоны Барта Квентина.

Какое-то время стояла тишина. Тэлмен заметил, что Линда бросила недовольный взгляд на цилиндр. Затем Квентин продолжил прежним тоном:

– Я обожаю решать всевозможные задачи. Всегда обожал. Теперь же занимаюсь этим не только на бумаге. Решаю всю задачу самостоятельно, от начала до конца, от концепции до реализации, подыскиваю ей практическое применение и… Ван, ведь я и есть машина!

– Машина? – переспросил Тэлмен.

– Не знаю, замечал ли ты этот феномен, но, когда ведешь автомобиль или пилотируешь самолет, ассоциируешь себя с машиной. Она становится продолжением твоего тела. Я же сделал следующий шаг, и это меня несказанно радует. Представь, что ты раздвинул бы границы эмпатии и отождествился с пациентом, решая его проблему. Это… экстаз!

Линда плеснула в отдельный отсек немного сотерна.

– Ну а захмелеть ты способен? – поинтересовался Тэлмен.

Линда фыркнула:

– Не от спиртного. Но поверь, Барт своего не упустит!

– Каким образом?

– Сам подумай, – сказал Квентин с легким самодовольством. – Алкоголь всасывается в кровь, а оттуда попадает в мозг. По сути, эквивалент внутривенной инъекции, так? Но я бы предпочел запустить в кровеносную систему яд кобры, – продолжил трансплантат. – У меня очень тонкое равновесие обмена веществ. Это идеальный баланс, и его нельзя нарушать посторонними веществами. Нет, я пользуюсь электростимуляцией, индуцированным током высокой частоты. Ты бы знал, как он на меня действует!

– Неужели это достойная замена? – изумился Тэлмен.

– Еще бы! Алкоголь и табачный дым – это раздражители, Ван. Если уж на то пошло, мысль – такой же раздражитель! Когда у меня возникает духовная потребность надраться и стравить пар, я пользуюсь специальным прибором, стимулирующим раздражение, – и, поверь, улетаю от него не хуже, чем ты улетел бы от кварты мескаля.

– Он цитирует Хаусмана, – объяснила Линда, – изображает разных животных. Голосовой модуль у него – просто чудо. – Она встала. – Прошу простить, но у меня кухонный наряд. Да, у нас все автоматизировано, однако кому-то надо нажимать на кнопки.

– Помочь? – предложил Тэлмен.

– Нет, спасибо. Лучше побудь с Бартом. Пристегнуть тебе руки, милый?

– Не-а, – ответил Квентин. – С моей жидкой диетой легко совладает Ван. Не задерживайся, Линда. Саммерс сказал, что мне скоро на работу.

– Корабль готов?

– Почти.

Линда, закусив губу, задержалась в дверном проеме:

– Никак не привыкну, что ты в одиночку управляешь космическим кораблем. Особенно таким.

– Да, штуковина нестандартная. Но до Каллисто доплетется.