В ее волосах красуется еще больше цветков сельдерея, а на ней надето бледно-голубое платье с рукавами три четверти. Она напоминает деревенскую девчушку, с пышными рукавами и оборками – в духе Бри, сама невинность. Руки сложены на животе, а ногти покрыты светло-розовым цветом. Бри любила красный или черный. Те три баночки лака для ногтей, которые она так жаждала получить от меня назад – они были разных оттенков красного, – которые она наносила только у меня дома и стирала всякий раз, когда приходила пора возвращаться к себе.

Бри лежит на лоскутном покрывале, эдаком сельском аксессуаре в стиле миссис Давмьюр. Я присматриваюсь к нему, и желудок сжимается, когда узнаю отдельные заплатки. Кусочек ткани с вышитыми желтыми цветами, прямо как платье Бри на десятом дне рождения Астрид: я помню, как она жаловалась, что пришла в платье, когда все кругом были одеты в джинсы. Серый квадрат, подозрительно напоминавший цвет нашей школьной формы. Мягкий потертый розовый лоскуток ткани с одеяла, в которое, я уверена, ее укутывали в детстве. Я пытаюсь вспомнить, как это называется – памятный квилт. Их шьют, пока ребенок растет, из его старых вещей, а затем дарят в день свадьбы или на рождение первенца. Ничего из этого не случится у Бри.

Горло саднит, и я сглатываю.

Посмертный макияж весьма неплох, но лицо смотрится неестественно. Вероятно, они использовали праймер, или тональный крем, или пудру, или что-то другое, что еще больше выделило прыщики на ее подбородке. Они каждый раз выскакивают у Бри накануне месячных, и осознание того, что она умерла в это время, потрясает меня. Потому что это означает, что наши циклы по-прежнему синхронизированы, но даже мысль об этом теперь кажется ненормальной.

На губах девушки лежит монетка для Лодочника.

До этого момента мне было сложно поверить в происходящее, казалось, будто это всего лишь дурацкий розыгрыш. Решающий этап в игре «Поплавок мертвеца» – последняя шутка, способ отвлечь всех от того, что она сделала со мной. Будто я не до конца верила, что Бри мертва, и ждала какого-то продолжения этой вымышленной истории. Но монетка – это доказательство. Монетка и квилт. Ее действительно больше нет.

О, Бри.

И поскольку никто и никогда не узнает, я делаю небольшой перерыв в своей ненависти к бывшей лучшей подруге во имя прежних времен и протягиваю руку, положив свою ладонь поверх ее.

Она холодная и словно восковая, и я отшатываюсь от нее, но, собравшись, пробую снова. Ради тех двух девчонок, называвших себя «Невестами Артемиды», чьи месячные шли в одно и то же время. Прежде чем она стала самым худшим человеком в мире, любить ее было так же естественно, как дышать.

Я долго стою там, а когда ноги перестают удерживать меня, сажусь на пол, опираясь спиной на подставку, на которой установлен гроб. Я отправлюсь домой через минуту. Еще одну минуту.

Толерантность

Я распахиваю глаза, когда кто-то трогает меня за плечо.

Жрица Логан, все еще одетая в повседневную одежду, опускается рядом со мной, и удивление ясно читается на ее лице при виде меня.

И я понимаю, что его освещает не свет сотни электрических свечей, а слабые лучи зимнего солнца.

Наступил рассвет.

– Кори? Что ты тут делаешь? Кто впустил тебя?

Я вскакиваю на ноги и бегу.

Добегаю до вершины холма позади храма и в изнеможении падаю на землю, пока ноги дрожат от столь стремительного восхождения. Обхватываю руками колени и устремляю взгляд на море.

Звуки колоколов достигают склона, и я принимаюсь считать. Шесть. Папа и Мерри скоро проснутся. Мне нужно успеть вернуться домой раньше этого.

Я медленно поднимаюсь на ноги и высматриваю свой дом, проверяя, не горит ли еще свет в окнах. Вот он – примостился на окраине Дейли, недалеко от полей, где проводятся Тесмофории. Взгляд скользит к озеру, и я резко отворачиваюсь.

Давненько я не поднималась сюда, на холм. Раньше мы приходили сюда по праздникам и на каникулах, подначивая друг друга посмотреть на запад через левое плечо. Согласно легенде, если проделать этот маневр, можно увидеть один из входов в Загробный мир. Очередной запрет наших родителей – не просто не пытаться, даже думать об этом нельзя. Что, конечно же, означало, что мы просто обязаны попробовать. Бри всегда решалась на это первой. Но сейчас ее здесь нет, поэтому решаюсь я. И смотрю.

На запад через левое плечо. Я не ожидаю там что-то увидеть.

Но вижу.

Каждый волосок на моем теле встает дыбом, когда я разглядываю маленький остров там, где секунду назад была гладь океана.

Я не шевелюсь, как будто малейшее движение способно спугнуть видение, но остров, появившийся буквально из ниоткуда, не исчезает и не погружается обратно под воду. Он остается, материальный и реальный, словно всегда стоял там, словно он и должен там быть. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом, боясь даже моргнуть.

Он настоящий. Действительно настоящий.

Этого не может быть.

Я закрываю глаза, считаю до трех и снова открываю их, ожидая, что мираж исчезнет, – надеясь, что он исчезнет.

Но остров на месте. Более того, теперь я вижу его четче, будто смотрю на него через бинокль.

Я наблюдаю, как лопаются молочно-белые пузырьки в морской пене, когда волны разбиваются о берег, как танцуют заросли водорослей, когда соленая вода омывает их. Галечный пляж ведет к густому лесу. Я даже могу разглядеть отдельно стоящие деревья – все хвойные – настолько детально, словно стою в нескольких футах от них, а не за несколько миль.

Я пытаюсь нащупать в кармане телефон – я должна запечатлеть или записать это на видео, мне нужно получить доказательство – но потом вспоминаю, что тот остался в комнате на зарядке. Тихо ругаясь на себя, я глазею на остров, стараясь отложить в памяти каждую деталь. Больше всего на свете мне хочется сбежать вниз с холма и поведать Бри о том, что я наконец-то его увидела, а она не…

И тут появляется она.

Выходит из леса в том же наряде, что и на Тесмофории: в клетчатом пальто и сапогах на каблуках. С блестящими каштановыми кудрями ее новой стрижки. У меня пересыхает во рту, пока я смотрю, как Бри спускается к побережью и опускается на гальку, набирая пригоршни мелких камушков, а волны омывают ее колени.

Я не сразу понимаю, как она может лежать в храме и сидеть там, на острове. Разве возможно находиться в двух местах одновременно? Но тут до меня доходит – это Загробный мир. Я вижу не Бри, а ее душу. Я наблюдаю за тем, что будет дальше.

С колотящимся сердцем жду, что она оглянется, поднимет голову и увидит меня. Мне хочется закричать, привлечь ее внимание. Отчаянно хочется воззвать к ней, но я не могу пошевелиться. Не могу говорить. Я застыла подобно статуе на вершине холма, как Ниоба, заточенная в камень, оставленная один на один со своим горем.

В лесу позади Бри колышутся тени, и мое сердце замирает, когда из-за деревьев появляется фигура.

Мужчина задумчиво смотрит на девушку, скрестив руки на груди. Он одет в черное: в футболку или свитер с длинными рукавами и брюки – довольно смертное одеяние. Его темные волосы развеваются на морском ветру. Он не так уж и стар, как мне показалось вначале, всего на пару лет старше меня. Скорее юноша, нежели мужчина.

Когда парень подходит к Бри, передвигаясь по гальке подобно змее, тени стекают с него, словно масло, и покрывают камни.

И тогда я понимаю, кто он. Нереальное и ужасное создание.

Аид.

Перед моими глазами стоит настоящий бог. Худший из богов.

Я смотрю, как он приближается к Бри, как тени вьются вокруг нее, и мне хочется предупредить, что Аид рядом, что ей нужно бежать. В этот самый миг забывается все плохое, что бывшая подруга сделала мне, – я спасла бы каждого от него, если бы это было в моих силах.

Затем Бри поднимается на ноги и поворачивается к Аиду. Когда они смотрят друг на друга, его лицо смягчается, наполняется скорбью. Что-то сжимается в моей груди. Почему она не убегает? Почему он так на нее смотрит?

Аид протягивает девушке руку, и она оборачивается и бросает прощальный, тоскливый взгляд на Остров, но так и не замечает меня. В тот момент, когда их руки наконец-то соприкасаются, мое оцепенение спадает, сердце бешено бьется о грудную клетку, и я кричу:

– Бри!

Мой голос пересекает океан, но не достигает ушей девушки.

Однако он слышит.

Он ведет Бри перед собой, даже когда оборачивается, чтобы найти источник крика.

Я прижимаюсь к земле, пытаясь распластаться по ней: чутье подсказывает мне, что бог не должен заметить меня, не должен знать, что я видела его или что я стою здесь. Сердце выскакивает из груди, пока я лежу на влажной холодной траве и считаю секунды, выжидая, смогу ли выкрутиться из сложившейся ситуации, смогу ли обмануть смерть.

– Что ты делаешь?

На минуту мне и правда кажется, что это он. И только потом понимаю, что это просто Али.

Я сажусь, поворачиваясь к воде.

Загробный мир исчез.

Я оглядываюсь через плечо, кручу головой во все стороны, но его там больше нет. Он растворился.

– Кори? Ты в порядке? – Пока я поднимаюсь, Али осматривает меня с ног до головы, смотрит на джинсы, грязные ботинки.

– Как ты здесь оказался? – спрашиваю я, озадаченная его внезапным появлением.

– Я шел в храм, чтобы наполнить лекиф^[8] для миссис Давмьюр, но увидел, как ты… что-то тут делаешь.

Я продолжаю вертеть головой, но остров не возникает из воздуха, оставляя меня с неприятным ощущением того, что Загробный мир, Аид и мертвая бывшая подруга мне привиделись. Возможно, дело в недостатке сна или в той таблетке снотворного, что я приняла. А может, отец был прав и у меня действительно нервное расстройство.

– Ты идешь на экфору? – интересуется Али. – Без обид, но, пожалуй, тебе стоит переодеться. И вероятно, принять душ.

Я пропускаю его слова мимо ушей и резко поворачиваюсь, будто могу застать остров врасплох, словно мы просто играем в прятки. Когда это не срабатывает, я пробую снова, разворачиваясь в другую сторону. Резко дергаю головой, чтобы посмотреть через плечо. Ничего. Значит, точно привиделось. Я смеюсь от того, что не понимаю, хорошо это или плохо. Что лучше – сойти с ума или увидеть царство мертвых?

– Кори? – Али хватает меня за руки и заставляет повернуться к нему лицом. – Что с тобой происходит?

Я вырываюсь из его хватки и отталкиваю парня.

– Не трогай меня.

На секунду он кажется потрясенным, словно я ударила его, а затем Али взрывается:

– О, ради Зевса. Серьезно? Бри там, внизу, в гробу, а ты продолжаешь на меня дуться.

– Дуться? – оторопело повторяю я.

– Из-за того что случилось, – говорит он так, будто я могла забыть об этом. – Мы типа расстались летом. Я думал, ты пережила это. Ты выглядела вполне смирившейся на Тесмофории, – нахмурившись, добавляет Али.

Триумф с привкусом горечи от того, что Астрид была права насчет его реакции на мой поцелуй с другим парнем, моментально перекрывается вспыхнувшим во мне гневом.

Кровь кипит, и я забываю о Бри, Загробном мире, обо всем на свете.

– Шутишь? Ты считаешь, я должна была забыть об этом только потому, что прошло какое-то время? Уже забыл, что сделал, Али? Что я сделала? – Он сглатывает, и я наклоняюсь ближе к нему, взволнованная от того, как бледнеет его кожа: – Ты пришел ко мне домой и сказал: «Давай прогуляемся». Но ни слова, ни единого слова не сказал о расставании, пока мы спускались к бухте. Ты болтал о школе, о каком-то дурацком фильме, который ты посмотрел, а потом позволил мне…

Я запинаюсь, когда перехожу к тому, что случилось дальше. Сбиваюсь с темпа, вспоминая о том, чему он позволил случиться прямо перед тем, как расстаться со мной. Когда я верила, что все хорошо, думала, что он по-прежнему хочет меня, увлечен мной. Голос дрожит, когда я продолжаю:

– Ты дождался, пока я закончу, а потом бросил меня. Помнишь, Али? Потому что я помню.

Он смотрит в землю.

– Я не просил тебя ничего делать.

– Но и не остановил меня. Позволил думать, что между нами все нормально. Ты сказал ей? Когда пришел к ней домой, ты рассказал ей об этом?