7

До машины Камиля мы идем в гробовой тишине, словно нам предстоит не двадцатиминутный путь до моего дома, а операция по ограблению. В молчании садимся, в молчании трогаемся с места. Осталось только вязаные маски на лица натянуть.

– Можешь температуру прибавить? – прошу я, выразительно потерев предплечья. Не сказать, что в салоне холодно, но ладони у меня ледяные, а тело немного знобит.

Протянув руку, Камиль регулирует датчик климат-контроля с моей стороны, и тогда я понимаю, что могла сделать это и сама.

– Так нормально?

Я чувствую, что он на меня смотрит, но сама предпочитаю увлеченно разглядывать консоль.

– Угу. Спасибо.

Странно ехать с ним рядом после всего. С одной стороны, не так уж и много времени прошло с момента, как Камиль в последний раз встречал меня после работы, а с другой, есть ощущение, будто все это было в другой жизни. В той, где я была более легкой, дерзкой и самоуверенной и считала, что в создании отношений нет ничего сложного: нужно просто симпатизировать партнеру в достаточной мере и стараться делать так, чтобы ему было с тобой весело и хорошо. Ага. Как бы не так.

– Хорошо провела время? – вновь подает голос Камиль.

Выпитое шампанское помогает принять удивительный факт, что он продолжает проявлять инициативу, в то время как трезвая часть рассудка подсказывает не слишком этим очаровываться. Возможно, он просто чувствует себя виноватым и таким образом пытается реабилитироваться.

– Да, славно. Рядом с Таисией очень тепло. И друзья ей под стать – замечательные.

– Ты ей очень нравишься.

– Как я могу не нравиться? – не удержавшись, хмыкаю я. – Я ведь самая настоящая прелесть.

Камиль усмехается, однако, ничего не отвечает.

– Не похоже, что ты с этим согласен, – язвлю я, неожиданно задетая его молчанием. Если уж решил быть милым – так пусть будет таким хотя бы до моего дома. – Но вообще-то я пошутила. Прелестью я быть не пытаюсь, и нравится каждому – тоже.

– С тобой все более, чем отлично. Просто ты не для всех.

Последняя фраза повисает в воздухе, наполняя его чем-то ностальгически-сладким, хоть и слегка болезненным. Этот короткий диалог словно вырван из контекста нашего недавнего прошлого, где я пребывала в ошибочной уверенности, что между нами есть отношения и что Камиль заинтересован в них так же, как и я. А когда он говорил что-то только обо мне, как сейчас, я верила в это еще сильнее.

– Я имела возможность в этом убедиться, – буркаю я, отвернувшись к окну. Черт дернул меня поехать с ним, а не на такси. Таксисты обычно не роняют значимые фразы и не пытаются лезть в душу. А если и пытаются, то всегда можно накатать на них жалобу в службу поддержки.

– До сих пор злишься на меня?

Я стискиваю зубы. Злюсь ли я на него? Разве злость – это подходящее слово, когда что-то значимое безвозвратно сломалось? Да, злюсь еще, наверное. Потому что не представляю, как это можно починить.

– Я еду в твоей машине и разговариваю. Что еще нужно? Просто блюду дистанцию. Шутить, как раньше, точно не буду. Тот юмор был рассчитан на избранных, коим ты больше не являешься.

– Еще раз извини за день рождения, – будто не расслышав вызов в моих словах, говорит он. – Кому-то в тот день в любом случае было бы больно.

Горько усмехнувшись, я киваю.

– И, разумеется, этим кем-то должна была стать я. Ведь я не состою с тобой в кровном родстве, и я по натуре сильная. Сильных можно и подвинуть.

– В каком-то смысле ты права. Если встает выбор, двигают тех, кто с большей вероятностью вывезет. А жалеют тех, кого жалко.

– Считаешь, это справедливо?

– Жизнь вообще несправедливая штука, – парирует Камиль. – Еще раз прошу прощения за то, что испортил тебе день рождения. И что после не нашел слов, чтобы нормально извиниться. Порой мне требуется время, что верно оценить ситуацию.

Я обнимаю себя руками. Шампанское растеряло свой обезболивающий эффект, в глазах немного зудит. Да хоть сто раз ты прощения попроси – мое двадцатипятилетие уже прошло и больше не повторится.

– Остановись вот здесь, – глухо прошу я, когда впереди показывается крыша знакомой пятиэтажки. – Хочу пройтись.

Ауди проезжает еще десяток метров и послушно тормозит у обочины. Я сразу же берусь за дверную ручку. Не хочу и не буду на него смотреть.

– Спасибо и…

– Дина. – Рука Камиля перехватывает мое колено и крепко сжимает, останавливая.

По-прежнему не поворачиваясь в его сторону, я глубоко дышу. Один вдох, второй, третий… На четвертом нужно сбросить его ладонь и выходить.

– Вот что тебе нужно?! – со слезами рявкаю я, впиваясь глазами в его лицо.

А дальше все, как в тумане: подлокотник, впившийся мне в ребра, его руки на мне, легкий запах сигарет и крепкий – одеколона, и забытое, но такое жадное трение щетины о подбородок.

8

Так все неправильно, неправильно, – барабанит в голове. Но кто же ее слышит, эту умную голову, когда вскрылись едва подернутые корочками раны и единственный шанс остановить кровь – это позволить себе слабость?

Позвоночник больно упирается в руль, левая туфля слетает со ступни. Хорошо, что темно, и о себе все еще дает знать выпитое шампанское. Темнота и алкоголь – мои союзники.

Запустив пальцы в волосы Камиля, я сжимаю их так, что ему наверняка становится больно. Как же мало, мало… Мало сигаретного запаха, мало прикосновения его тела, трения щетины… Сейчас даже и не верится, что я целых два месяца без них жила и даже сумела убедить себя, что не слишком-то в них и нуждаюсь. Нуждаюсь, и еще как. Потому что ни с кем, ни с одним из парней, никогда…

– Ну и что тебе нужно? – хрипло осведомляюсь я, дергая бедрами. – Соскучился?

Мой голос – совсем не тот, каким был еще недавно. В нем нет злости, нет отчаяния. За каких-то несколько секунд я превратилась в старую Дину, язвительную, уверенную, соблазняющую.

– Да, соскучился, – глухо подтверждает Камиль, поднимая глаза. В полумраке салона сложно разглядеть его выражение его лица, но яркое мерцание зрачков пропустить невозможно.

Не разрывая нашего зрительного контакта, я дергаю бедрами еще и еще, пока не убеждаюсь в ответной реакции. Камиль сбивчиво дышит, и он меня хочет.

Его руки скользят по моей пояснице, гладят бедра, и затем наши губы сами собой сталкиваются. Если существует точное определение страсти – это про нас сейчас. Бездумная, неконтролируемая, ни имеющая ничего общего с достоинством и здравым смыслом. Когда руки двигаются лишь для того, чтобы ощупать как можно больше в попытке насытиться, в порыве оставить свою метку. Когда голос нужен просто для того чтобы издавать нечленораздельные звуки, и легкие работают только на выдох, но никак не на вдох.

Обхватив мои бедра, Камиль толкает их себе навстречу. Пусть на обоих из нас по-прежнему есть одежда, это не отменяет того факта, что мы уже трахаемся. Я так отчетливо помню, как ощущался его член – возможно, поэтому от нашего столкновения из горла вырывается почти крик. Может быть, поэтому рана внутри меня пока никак не заживет: не просто забыть свой первый оргазм и лучший секс. Как нелегко забыть боль и обиду.

Его руки уже не находятся поверх моего платья: они под ним, трогают мою голую задницу. Я запускаю свои под ворот его толстовки и царапаю ключицы, одновременно прикусывая шею. Взять как можно больше, оставить свой след, может быть даже разозлить. Страсть идеально совместима с болью.

Готова ли я к сексу с ним? Скорее да, чем нет. Всему виной шампанское, вскрывшиеся раны, его внезапная инициатива и темнота.

Откуда позади вдруг появляется вспышка света, и из динамиков звучит стандартная телефонная мелодия. Я помню, что мобильный Камиля всегда синхронизирован с магнитолой.

Придерживая рукой мою поясницу, он подается вперед, и навязчивая трель моментально смолкает. В салоне вновь становится темно.

Ему мог позвонить кто угодно, но я почему-то отчетливо представляю на экране прыгающее имя Ильдара. И этот факт отрезвляет почище нашатыря и ледяной воды.

– Пусти, – выходит из меня шершавым шепотом. В доказательство, что это не часть ролевой игры, я упираюсь ладонями в грудь Камиля. – А то что-то меня занесло.

Оттолкнувшись, я перекидываю ногу через подлокотник, и на мгновение чувствую, как его руки крепче сжимают мою талию, будто желая удержать.

– Подай, пожалуйста, туфлю, – механически выговариваю я, пока вернувшись на пассажирское кресло, поправляю задравшееся платье и приглаживаю безвозвратно испорченную прическу.

– Держи.

Не глядя, я забираю из рук Камиля глянцевую лодочку и просовываю в нее ногу. Союзники перестали выполнять свою миссию, так что единственное, о чем я сейчас мечтаю – это поскорее выйти из машины и очутиться дома. Для самобичевания еще не пришло время. Оно, вероятно, наступит завтра.

– Спасибо, что подвез, – бросаю я напоследок я и, все так же не глядя в сторону водительского кресла, вылетаю из машины.

Порыв холодного ветра обжигает икры, щиплет шею, забивается в нос и треплет волосы. Грохот каблуков разлетается по пустынной вечерней улице, делая ее еще более пустой и мертвой. Дура, дура, – беззвучно шевелятся губы, явно не желая откладывать экзекуцию на завтра.

На автомате я захожу в подъезд, на автомате отпираю дверь в квартиру и, заперевшись в ванной, на автомате смываю макияж. Даже зубная щетка во рту не мешает повторять: дура, дура, дура.

«Я хотел поговорить, – сообщает мой телефон спустя пятнадцать минут. – Секс в машине точно не входил в мои планы».

Я не меньше минуты разглядываю эти черные строчки, после чего гашу экран. В мои планы не входило обменяться с тобой более, чем парой фраз за вечер.

Все, нужно лечь спать. Утро вечера, надеюсь, действительно окажется мудренее.

9

Глаза следующим утром я открываю с настороженностью и даже вставать не спешу, чтобы позволить себе полноценно осмыслить вчерашнее. Проматываю в голове приветствие Камиля на дне рождении, мимолетные взгляды, предложение подвезти… Как только переключаюсь на полумрак салона – кожу покрывают мурашки. И нет, дело было вовсе не в шампанском – я помню все в мелочах и досконально. Как схватил за руку, как к себе притянул, и как я поддалась. И все, что чувствовала в этот момент, помню прекрасно: желание, взрыв эмоций, горчащую эйфорию, потребность снова быть дерзкой и смелой. Боже, спасибо, что мне хватило мозгов все это прекратить!

И кстати, утро вечера гораздо мудренее! Самобичевание, настигшее меня вчера, сегодня поутихло, обмякло, лениво бросив: «Ну остановилась же. Чего теперь макушку пеплом посыпать? Всякое бывает». Куда больший резонанс имеет присланное Камилем сообщение. Осторожно, словно пытаясь обезвредить тикающую бомбу, я открываю его и несколько раз перечитываю.

Хотел поговорить… Секс не входил в планы…

Я заношу палец, чтобы написать ответ, и снова его убираю. Заношу снова, печатаю: «Ок. Давай поговорим», но, подумав, удаляю. Нелепо отвечать с таким запозданием.

Так и не решив, что делать с этим сообщением, я в конце концов выбираюсь из кровати и, почистив зубы, иду на тренировку. Усиленное кардио имеет свойство отлично прочищать мозги. Этим я и спасалась последние два месяца.

Никаких мук совести и голоса ущемленной гордости так и не появилось. К концу тренировки я воспряла духом и даже начала думать, что встреча с Камилем расставила все по своим местам, и я окончательно освободилась от этой странной, медленно точащей меня изнутри зависимости. Но как бы не так. Потому что стоило мне оказаться вдали от шума тренажеров и усесться в кафе, как события вчерашнего вечера вновь стали проворачиваться в голове, только гораздо подробнее: оттенки его взгляда, интонации, паузы между фразами – все стало иметь значение. Это же повторилось по пути домой, и еще раз – когда я сидела перед телевизором за любимым сериалом.