Капитан шхуны «Бабочка» Илай Фокс квартировал тут же, в гостинице Стомадора – так он называл «Сушу и море». За ним должны были прислать шлюпку, когда судно покончит с погрузкой и бумажными формальностями. Золотые имперские монеты, перекочевавшие в карман грязного капитанского кителя, были достаточно убедительным аргументом, чтобы он согласился взять с собой одного корреспондента из далёкой северной страны.

С сожалением поглядев ещё раз на удаляющийся вдаль по дороге фургон и на далёкие предгорья, теряющиеся в туманной дымке, я зашагал к гостинице. Здесь, за столиками под навесом, восседали завсегдатаи, и капитан Фокс в их числе.

Учитывая мой опыт общения с вышколенными и опрятными офицерами и матросами с «Гленарвана», воспринимать растрёпанного, потасканного и вечно взмыленного моряка всерьёз было сложно. Фокс приглаживал свои сальные волосы пятернёй, курил сигариллу и спорил о чём-то с пошарпанного вида интеллигентом в круглых очках.

– …они в итоге всё равно придут к этому. Только концерны, только федерация, только подчинение себе основных источников ресурсов. Здесь, на Южном, мы единственный оплот цивилизации, единственный островок культуры в море дикости. Историческая миссия городов Колонии – показать всему миру пример построения общества нового типа, а для этого нам необходима ресурсная база и жизненное пространство… – вещал интеллигент.

От словосочетания «жизненное пространство» меня передёрнуло, и захотелось врезать по уху этому очкастому.

– А гемайны? – Фокс налил в свой стакан ещё порцию выпивки из мутной бутылки и отхлебнул добрый глоток.

– Гемайны – пережиток прошлого. Рабство – отвратительный рудимент, с помощью которого не построишь эффективной экономики, – пожал плечами его собеседник. – Или они изменятся, или Наталь исчезнет с карты мира.

– Между тем на фабриках, которые работают на натальском угле, мы перерабатываем натальский хлопок, подкрепляя силы на обеденных перерывах натальским мясом, натальским хлебом и натальскими фруктами… – Фокс пошевелил стаканом, и алкоголь закрутился по стенкам, образуя воронку. – Вы не помните, и я не помню, но дед мне рассказывал, что такое воевать с гемайнами. Они там винтовку на десятилетие в подарок получают и всю жизнь воюют с каннибалами. При мне тринадцатилетний мальчишка-гемайн одним выстрелом уложил льва, потом достал из-за пояса нож и пошёл свежевать его, а когда оказалось, что хищник жив, – вступил в схватку и прикончил зверя, перерезав ему горло. Знаешь, что сказал ему отец? «Молодец, что сэкономил пулю!»

– Пф-ф-ф-ф! – сделал вялое движение ладонью интеллигент и отпил из чашечки кофе. Чашку он держал, оттопырив мизинчик, конечно же. – Сколько там населения в Натале? Пятьсот тысяч? Что сделают пятьсот тысяч против полутора миллионов городского ополчения?

Илай Фокс мрачно посмотрел на него, выхлебал из стакана мутное пойло и стукнул донышком по столу:

– По три выстрела, сэр! Они сделают по три выстрела. – Завидев, что я подошёл поближе, он помахал рукой, подзывая к столу. – Вот, человек военный, да ещё и из империи. Ну хоть вы скажите этому энтузиасту – война с гемайнами ведь сущий бред, да?

– Любая война – это самый худший кошмар, который только можно себе вообразить, – с готовностью подтвердил я. – Но люди существа напрочь иррациональные и готовы осуществлять бред с завидной регулярностью.

– Война есть продолжение политики другими средствами, – проговорил интеллигент. – Нация куётся в горниле сражений и испытаний, а не за столом переговоров.

Это звучало слишком по-лоялистски, и я сжал кулаки. Фокс заметил моё состояние и с усилием поднялся из-за стола.

– Пойдёмте собираться. Вон «Бабочка» уже на подходе.

И как его пьяные глаза рассмотрели, что едва заметный парусник на морской глади – это «Бабочка»? Я забрал в комнате фотоаппарат и ранец и вышел в коридор, дожидаясь Илая Фокса. Капитан шхуны, хлопнув дверью, вывалился в коридор и подошёл ко мне:

– Не якшайся с Грегори, парень, слышишь? Дрянной он человек!

Это он об этом интеллигенте, наверное. Я и не собирался с ним якшаться. Вообще-то это Фокс распивал с ним напитки в тенёчке, а не я. Пинком ноги капитан распахнул дверь наружу, сунул в руки подбежавшему хозяину гостиницы деньги и дохнул ему в лицо перегаром:

– Передай Бетси, что она свет моих очей и огонь моих чресел! – И зашагал к морю прямо через дорогу, не глядя на внезапно ставший оживлённым транспортный поток. Телеги с углём, почтовый дилижанс, авто с открытым верхом – капитан петлял между ними, вызывая возмущённые крики, хлопанье бича и гудки клаксона.

– Идиот самый настоящий! – прокомментировал хозяин. – Дрянной человек!

Я дождался, пока на шоссе станет посвободнее, в несколько шагов догнал дрянного человека и подхватил его под локоть. Лестница к морю выглядела опасной, а мне совершенно точно нужно было попасть в Лисс – и желательно уже завтра.

* * *

– Поднять якорь, черти! – Как только Фокс оказался на палубе, в него будто бесы вселились. Он топал ногами, грязно бранился и потрясал кулаками: – Свистать всех наверх, поднять брамселя, держать курс по ветру, бездельники!

Эти командные выкрики звучали бы грозно и внушительно, если бы весь экипаж не состоял из десятка таких же потасканных забулдыг под стать своему капитану, которые при этом отменно знали своё дело и никуда свистать не желали, уже находясь на верхней палубе и живо управляясь с косыми парусами.

– А-а-а-а, вот я вас! – Илай Фокс швырнул пустую бутылку за борт и оттолкнул рулевого плечом от штурвала: – Поди прочь, Джимми Коллинз, пока я тебя не вздул!

Джимми Коллинз, ушлый парень в сбитой набекрень зюйдвестке, только усмехнулся, шмыгнул носом, ловким движением вытянул из бокового кармана капитанского кителя вторую початую бутылку и вильнул в сторону, уклоняясь от агрессии Фокса.

– Наш капитан золотой человек, когда не пьёт. – Матрос подмигнул мне, подтянул штаны и исчез из виду.

– Ар-р-р-ргх марселя! – прорычал золотой дрянной человек, и команда его поняла, и раскрылись новые паруса, улавливая ветер.

Лохмы Фокса растрепались, китель был расстёгнут, глаза – слегка навыкате, руки – на штурвале. Картина живописная, что уж тут сказать. Я понятия не имел, где мне разместиться и что делать, и потому присел на баке на какой-то моток канатов. В груди ещё теплилась надежда, что капитан помнил, что мы плывём в Лисс, и что, если я буду находиться на открытом воздухе всё время плавания, морская болезнь не доконает меня.

Внезапно чуть ли не из воздуха рядом нарисовался Джимми Коллинз.

– С кем пил старина Илай? – уточнил он.

– С каким-то Грегори. Такой, в очках и разглагольствует…

– Сраный ублюдок. Из этих, как их… а-бо-ли-ци-о-нис-тов, вот! Всё радеет за права кафров, даже вроде как несколько лет назад осмелился пересечь Руанту и агитировать натальских кафров на восстание против своих хозяев…

– И что?

– Кафры его слушать не стали и сдали гемайнам. Ну а те тоже его слушать не стали – вываляли в дёгте и перьях и отправили восвояси. С тех пор он тут против рабства ведёт борьбу, в основном по кабакам… Сволочь такая.

– А почему сволочь? Ты что, сторонник рабовладения? Против освобождения кафров?

Джимми Коллинз посмотрел на меня своими ясными голубыми глазами, которые ярко горели на его чумазом простом лице, и твёрдо сказал:

– Я против того, чтобы ублюдок, который купил себе жену прямо на пирсе, прямо с борта корабля, а потом угробил её за два года, вёл речи о рабстве, свободе и высоких материях, сэр!

Такая здравая мысль, прозвучавшая на грязном парусном корыте между воплями поймавшего белую горячку капитана, была подобна грому среди ясного неба. Этот Коллинз был в доску свой, настоящий имперец, такой, как Лемешев или Демьяница, или его превосходительство, и я не замедлил ему об этом сказать.

– Не знаю, похвала это или хула, сэр, про вашу Новую империю у нас всякое рассказывают…

– У нас про Колонию и про Наталь тоже. Но знаешь, в чём разница?

Юноша дёрнул подбородком, ожидая продолжения.

– В том, что меня сюда послали, чтобы там, в империи народ начал понимать, что тут вообще происходит, кто вы все такие есть и как нам себя в связи с этим вести. А этот Грегори, как я понял, сразу полез со своими идеями к кафрам, не разобравшись, да?

– Разумные вещи вы говорите, сэр, очень разумные. Жаль, что у нас такое мало кто понимает, большая часть парней предпочитают слушать балаболов вроде Грегори, горланить и грозиться пойти в Наталь учить уму-разуму гемайнов. До добра это не доведёт, это уж точно, – проговорил Джимми Коллинз и вытянул из рукава капитанскую бутылку с выпивкой. – Отдадите капитану Фоксу, сэр. Если он поймёт, что это я стащил пойло, то поколотит меня. Как пить дать поколотит!

И отправился к своим товарищам. Нужно было зарифить паруса, надвигалась непогода.

Небо темнело, ветер крепчал, матросы с тревогой поглядывали на пенные барашки волн и клочковатые тёмные облака, а капитан, вцепившись в штурвал, орал во всю глотку про Гертон, топсели и деревянную ногу.

И я полез за фотокамерой, потому что всё это было жутко и прекрасно одновременно.

Глава 5
Карнавал

Лисс вырвался из плена шторма, представ перед нами во всей своей красе в последних лучах закатного солнца. Живописные холмы, усыпанные гроздьями милых маленьких домиков; буйная зелень; белые лестницы и парапеты; полный жизни портовый район с многочисленными фонарями, свет которых заполонил собой пространство в тот самый момент, когда солнце утонуло в море; десяток парусных кораблей в гавани; снующие туда-сюда лодки; звуки скрипки; бренчание гитарных струн и весёлый женский смех.

– Будь я проклят, в Лиссе снова карнавал! – Хмель постепенно отпускал капитана Фокса, и, по всей видимости, у него начинала трещать голова. – Джимми Коллинз, сукин сын, поди сюда, возьми штурвал! Сам Бит-Бой не смог бы провести «Бабочку» в гавань, будь ему так погано… Где моя бутылка?! А? У меня была вторая бутылка!

Глаза Илая Фокса были красными, губы пересохшими, голос сипел.

Соскользнувший на палубу по вантам Коллинз умоляюще уставился на меня, и я тут же протянул капитану священный сосуд. Тот присосался к горлышку, как младенец к груди матери. Глаза его постепенно приобретали нормальное выражение.

– Эй, как там тебя… – Он пощёлкал пальцами, пытаясь припомнить моё имя.

У него не получалось – мы договаривались о доставке меня в Лисс в момент практически полного беспамятства, да и далее капитан пребывал в состоянии практически постоянного подпития. Поэтому, отчаявшись, он махнул рукой, сел на ступеньки лестницы, которая вела с юта на шканцы, и похлопал рядом с собой.

Я сел как можно дальше.

– …понятия не имею, какого хрена тебе нужно в Колонии. Времена нынче неспокойные, дрянные времена – пахнет войной. Вот, посмотри туда, – он ткнул пальцем в огни Лисса, которые, мерцая, становились всё ярче и ярче. Палец его трясся, вся рука тоже. – Они не знают другой жизни. Карнавалы, ярмарки, чистое небо над головой, корабли в гавани… Они не видели настоящей беды, не бывали там, где бывали мы с тобой… Я по глазам вижу, ты хлебнул лиха. А для этих людей фраза «Только б не было войны» – пустой звук. Они мыслят категориями фантазий и мечтаний, готовы напялить на своих мужчин мундиры и отправить маршировать стройными рядами на пулемёты – освобождать кафров от рабства и отвоёвывать жизненное пространство для Колонии… Строить дивный новый мир – здесь и сейчас. Они не понимают, что теперь, в этот самый момент живут в условиях несказанных благ и счастья. В каждом доме водопровод и канализация, полные прилавки еды, работы хватит на всех, недавно построили вторую больницу, открыли лицей для девочек… Это Лисс! Сказка… Сказка, которую они хотят превратить в сагу о Нибелунгах… Ты знаешь, кто такие нибелунги? Я понятия не имею, но звучит красиво. Они и хотят красиво. На белых конях, под звуки труб и барабанов… Их поимеют, я клянусь. Не знаю как, но поимеют. Кто-то нагреется на их мечтах…