– Хочу, чтоб вы сняли с меня эту порчу. Надоело. Хочу как все – спокойно, тихо и буднично. Что бы никаких ножей! – чуть не плача, я закончила свой рассказ и уставилась в пол. Почему-то было очень стыдно: пришла к постороннему человеку, вывалила на его плечи проблему, о которой не рассказывала даже самым близким подругам, и еще ожидаю помощи.

– Очень интересно, очень, – бормотание старухи потонуло в звоне стекла. Я подняла взгляд. Хозяйка квартиры, со скоростью, не достойной ее почтенного возраста, снимала со стола всю свою лабораторию. – Первый раз с таким сталкиваюсь. Нет, люди разные приходят. Беды разные – сын или муж запил, завистники на работе заели, машину угнали, близкий человек без вести пропал. Все ко мне идут и у каждого проблемы, но вот чтобы такие… Очень интересно! – перенос колбочек на пол завершился. На темную столешницу были водружены: витой подсвечник с двумя рожками, катушка ниток и простенькое алюминиевое колечко. – Когда последний раз что-то находила?

– Сегодня, – пропавшая робость снова накатила на меня. С этой бабушкой определенно было что-то не так: пропадающий деревенский говор, резкая смена поведения, невесть откуда появившаяся в голосе приветливость – я уже ничего не понимала. – Прямо в вашем подъезде. Вот, – я вытянула из кармана маленький перочинный ножик с яркой ручкой из красной пластмассы, – на ступеньках лежал.

– Очень хорошо! Давай сюда, – старушка буквально выхватила у меня из рук швейцарскую безделушку. – Никогда о таком не слышала. Нет, есть у меня знакомая, так она людей помогает найти. Посмотрит на фотографию пропавшего и скажет, жив ли он и где примерно находиться может. Да что в этом толку? К примеру, скажет: севернее города, в районе пяти-десяти километров. Не побежит милиция обыскивать такую территорию, у нее своих хлопот до горла. Да и кто гадалке поверит? Вот если родственники у человека богатые окажутся, сами поиски организуют – вот тогда и пропавший находится. В пяти случаях из десяти ее предсказания верны. Статистика, конечно, неточная, но что поделаешь, ворожба не математика: формул нет, расчетов и теорем тоже, только тонкая ниточка. Ошибся раз – она и порвалась.

Старушка расположила подсвечник ровно в центре стола, достала из кармана вязаной кофты две свечи из коричневого воска и стала неспешно обматывать одну из них ниткой.

– У многих дар такой, нестойкий. У меня, к примеру, тоже. Вроде и беда одинаковая: одному помогла, а второму – хоть лоб расшиби – не получается и все тут. А у тебя другое, – нитка ровными рядами ложилась на свечу, глубоко врезаясь в мягкий воск, а бабушка продолжала рассуждать. – Если не обманываешь, а я по глазам вижу – правду говоришь, то значит у тебя дар постоянный. Просто выражен иначе. И не смей такой талант порчей называть. Сглазишь еще. Чудеса – они не любят, когда про них дурное думают. Пропадают, словно их и не было.

– Так мне и надо, чтоб пропало, – возражать было немного боязно, но я решилась. – Сколько можно? Весь дом, как филиал музея холодного оружия. Тем более примета есть…

– Вот ты о чем, – старушка бросила на меня быстрый взгляд и снова вернулась к своему занятию, – примета… Много их, примет. Ты про какую? Нельзя сталь дарить – беду в чужой дом приведешь? Или боишься, что оборотень на огонек заглянет, если семь ножей вкруг лягут? Или, – старушка перекусила нитку и наткнула ставшую черной свечку на штырек, – нож найти – любовь потерять? Глупости это. Брешут завистники, а ты мучаешься.

– Сбывается ведь, – пробормотала я, понимая, что уж об этом постороннему человеку знать совершенно не обязательно.

С самого начала все пошло наперекосяк. Идея дурацкая, колдунья ненормальная, да и я не лучше.

– Что сбывается? Мальчик бросил? Так это с кем угодно приключиться может. Думаешь, одна ты такая? Ко мне за день десяток девчонок приходит, и половина из них куда посимпатичней тебя будет, – бестактно заметила старушка, – а проблемы все те же. Обидел, разлюбил, увели… У тебя не пустяк, не шелуха луковая, а дар! Настоящий, не стекляшка-пустышка.

– Хочу, чтоб не было этого «дара». Совсем. Не нужны мне такие чудеса, – упрямо повторила я.

– Ну, дело твое, – старушка внимательно оглядела вторую свечку и, удовлетворившись качеством обмотки, наткнула ее на штырек. – А мое дело – понять, откуда в тебе дар взялся ж как его убрать можно. Дурную ты мне работу предлагаешь, бессовестную… Кстати, как тебя по имени?

– Аня. Аня Семенова.

– А меня Аглаей Андреевной звать. Ну, вот, Анюта, все готово. Сейчас я свечи зажгу, а ты ровно между ними смотри и постарайся не моргать.

Чиркнула спичка, и к многочисленным ароматам комнаты добавился едкий запах сгоревшей серы. Фитильки свеч занимались неохотно, и старушке приходилось подолгу держать спичку рядом с каждым из них. Я послушно смотрела между двух неярких язычков пламени, изо всех сил стараясь не моргать. Опыт, приобретенный в младших классах во время постоянных игр в «гляделки», пришелся как нельзя кстати. В противоположной стене комнаты, которую я была вынуждена рассматривать, ничего примечательного не было: старенькие обои в когда-то жизнерадостный, а теперь покрытый пятнами и трещинами узорчик, пучок сушеной крапивы и простенькое бра с плафоном, покрытым пылью.

Краем глаза я заметила, как старушка, пробормотав что-то себе под нос, поводила руками над ножиком и осторожно положила его прямо на свечи, немного с краю, чтоб пламя не касалось лезвия и пластмассовой ручки.

– Не надо… – начала я, полностью уверенная в том, что делать этого ни в коем случае нельзя. Договорить я не успела: резкая боль раскаленной иголкой прошила сзади шею, потом стежками спустилась по позвоночнику и завязалась узлом в животе. Сердце гулко стукнуло о ребра и забилось в сумасшедшем ритме. Комната перед глазами поплыла: склянки на темном паркете, встревоженное лицо старушки, которая что-то мне кричала, шторы, опять склянки и очень яркие, словно звезды сентябрьской ночью, язычки пламени на свечах. Потом все смазалось, слилось и только огоньки продолжали оставаться такими же ослепительными, лишь цвет поменяли на изумрудно-зеленый.

Очнулась я от резкого запаха нашатырного спирта и попыталась убрать руку, державшую пузырек около моего носа. Язык ворочался с трудом, но все же оказался способен на связное предложение.

– Что случилось? – приподнявшись на локтях, я поняла, что все также нахожусь в пропахшей комнате колдуньи, только не сижу, а лежу на ее диване. О чем мне тут же напомнили зловредные пружины – им было ровным счетом наплевать на мое самочувствие, в отличие от самой старушки.

– Анечка… Ты как? В порядке? Как мертвая лежала… Я, старая, перепугалась… Чуть не бросилась неотложку вызывать… Деточка, скажи что-нибудь…

– Со мной все хорошо, – самое интересное, что со мной действительно было все отлично: голова больше не кружилась, от боли не осталось и следа, а сердце билось спокойно и размеренно, как и положено нормальному сердцу. – Я живая. А что случилось-то?

Аглая Андреевна вздохнула и завинтила пузырек с нашатырем:

– Сбой произошел, – проворчала она уже привычным, недовольным голосом. – Я подумала, простым способом вычислю, как к тебе дар привязан и откуда он возник, а диагностику провести забыла…

– И что?

– Что, что… Не могу я тебе ничем помочь. Ни убрать, ни прибавить. Никогда такого не встречала. Дар – как река. Имеет исток, из которого течет, с годами усиливается, а потом застывает на пике. У тебя сложный случай: представь, что на эту реку плотину поставили, усмирили поток, заставили успокоиться. В одну сторону вода бьется, напирает, грозит разрушить, а с другой – тишь да гладь, тонкий ручей. Вот ты плотиной своему дару служишь, не даешь ему вырваться. А уж откуда он взялся, и как ты на его пути оказалась – не знаю. Твои способности на пять порядков выше моих и не мне в твоем деле разбираться. Видишь, слабое чужое вмешательство сознания лишило, а если бы я глубже попыталась пролезть… Даже подумать страшно!

– И что мне теперь делать? – странно, вроде от старушкиных слов должно стать горько и обидно, но я приободрилась, вроде как галочку в голове поставила, в графе «все что могла – сделала».

– Почем я знаю? Талант у тебя странный, но не смертельный. Люди еще и не с таким живут и радуются. Денег с тебя не возьму – не за что. Так что иди-ка ты домой…

Я поднялась с дивана. Вредные пружины огорченно скрипнули, лишившись жертвы. Старушка проводила меня до дверей, и уже спускаясь по щербатым ступенькам лестниц, я все еще слышала, как она возится с замками.

Домой я пришла, держа в руках маленький сверток.

Так закончилась моя первая и последняя попытка борьбы со своим странным талантом. Нужно ли говорить, что через некоторое время родители обо всем узнали, и нагоняй я получила запоминающийся. Мама потом еще долго допытывалась, что сказала мне эта «шарлатанка», но я молчала, как партизан на допросе, стойко держась за версию «руками помахала, свечку зажгла и выгнала». Говорить правду не хотелось.

Приключение я забыла довольно быстро, только иногда, очень редко, мне снились два ярко-изумрудных огонька и я просыпалась оттого, что меня колотит дрожь. Но утром от ночных кошмаров не оставалось и следа. Свеженайденные ножи занимали почетное место в моем письменном столе. Папа строго заявил, что военный склад должен находиться в одном месте, и сослал острую братию на вечное поселение в мою комнату. Исключение было сделано только для кухни.