Клинок Ворона (страница 36)
Последний лестничный пролет почти полностью скрывала костяная насыпь, только в самом низу темнел крохотный кусочек каменного арочного проема. Осторожно спустившись по этой горке, я, сжав зубы, стала отгребать кости в сторону, освобождая дорогу и изо всех сил стараясь не паниковать.
Первое, что я увидела, протиснувшись под низким сводом и насыпью, это черный обелиск. Такой же матово-бархатный, как мой меч, но более прозрачный. Он стоял посреди идеально круглого зала, памятником самому себе. Радиальный орнамент на плитах пола лишь подчеркивал эту обособленность.
«Кажись, добрались, – скептически крякнул внутренний голос. – Только шею не сверни от радости, до пола все-таки метра два! »
Послушавшись совета, я, прежде чем спрыгнуть, подсветила место будущей посадки факелом. Нет, зря я ругала свой внутренний голос, какой бы он не был зануда, но чаще всего его рекомендации были как нельзя более своевременны: пола не существовало – куда ни посмотри, вниз уходили лишь отвесные стены. Обелиск просто висел в центре этой пропасти, поддерживаемый магией и фосфорно-светящимися, толстыми линиями огромной паутины, которую я сначала приняла за орнамент мозаики.
Пришлось оставить факел и, рискуя головой, сползти вниз по насыпи, пробкой затыкавшей арку, благо, кости спрессовались за долгие века и не осыпались под руками – и осторожно поставить ногу на одну из линий паутины. Выждать несколько секунд, окончательно уверившись, что паутина материальна и способна выдержать мой вес, поставить вторую ногу и, наконец, отцепиться от костей. Нити слегка завибрировали, но даже не прогнулись.
Дальше я, как канатоходец, осторожно двинулась вперед – сетка линий была довольно частой, что утешало: если начну падать, главное как следует раскорячиться, тогда точно за что-нибудь затеплюсь.
Таким черепашьим манером я медленно продвигалась вперед, останавливаясь на каждом перекрестье паутины перевести дыхание. Чем ближе к обелиску, тем чаще становилась паутина. Последние пару метров мне удалось пройти, как по ровному полу. Теперь я могла подробней рассмотреть черный камень.
На первый взгляд, он казался абсолютно монолитным и однородным, но через несколько секунд пристального вглядывания я различила еще более черный сгусток в центре. Почти прижавшись к холодному камню и вцепившись в гранитный постамент (паутина, конечно, прочная, но мало ли), я старалась различить что-то еще. Перед моим взглядом обелиск словно терял цвет и становился прозрачным – теперь стала видна фигура человека. Она проступала все отчетливей, и вскоре стало возможным различить, что это мужчина. Довольно высокий и широкоплечий, безволосая голова опущена на грудь – так, словно он спит стоя. Я протерла заслезившиеся от напряжения глаза. Что-то в его фигуре казалось странным и неправильным.
Через несколько секунд, когда камень стал почти полностью прозрачным, я поняла, что: с оборотня содрали кожу. Были прекрасно видны линии мышц, серые веревки связок. Кое-где (видимо, кожу сдирали неосторожно) полностью обнажились кости. Кошмарней всего смотрелся когда-то яркий и блестящий медальон, который теперь покрылся бурыми пятнами ржавчины и врос в грудь оборотня, раздвинув в стороны мешавшие ему ребра, под которыми живым куском мяса пульсировало сердце. Плоть вокруг медальона почернела и бугрилась темными нарывами.
– Мамочки… – прошептала я. – Так вот как сабиры командира своего делали…
Этот шепот словно проник через толщу камня, и мужчина пошевелился – медленно, очень медленно он поднял голову. От созерцания лишенного кожи и половины мышц лица меня чуть наизнанку не вывернуло. Поборов тошноту, я заставила себя посмотреть прямо в глаза тому, кого столько лет называли Предавшим. Наверно, они с Айсом действительно были когда-то похожи – сейчас об этом напоминал только темно-серый, с легким ртутным отблеском цвет радужки – единственное, что осталось неизменным на изуродованном лице.
Атор чуть наклонил голову, рассматривая меня, потом перевел взгляд на клинок и медленно кивнул. Я непонимающе подняла брови, но меч, который соображал в тридцать раз быстрее, решительно дернулся.
– Не понимаю! Надо разбить камень? – выкрикнула я.
Последовал второй кивок.
– Но ведь тогда ты умре… – я замолчала от нахлынувших чужих воспоминаний. Минуты, часы, дни, годы – почти полная неподвижность, адская боль, от которой уже сотни раз сошел с ума, темнота везде – внутри, снаружи; сотни лет одиночества, сотни лет чувства вины, бешеной злости и жажды мщения, и снова темнота, и скитание измученного разума на грани бреда; сожаление о несделанном и несказанном, какая-то женщина, подкладывающая сучья в костер, звон стали, искаженное в муках лицо совсем молодого сабира, и опять темнота, боль и ожидание смерти, которая не торопится приходить…
– Прекрати! Не надо, пожалуйста! – я безостановочно просила, умоляла, убеждала, но все было тщетно – воспоминания продолжали мелькать одно за другим, и каждое оставляло в памяти кровоточащую зарубку. – Не надо! Ты хочешь умереть?! Хорошо, я все сделаю! Я все сделаю, только прекрати! – уже ничего не соображая, я нащупала рукоять клинка и со всех сил ударила по обелиску.
Взрыв, который последовал за ударом, откинул меня в сторону и швырнул о камень, славно приложив затылком. От боли в глазах потемнело. Мелькнула мысль, что паутина не выдержала и лопнула, и я уже лечу, как сказочная Алиса, в бездонную пропасть.
Внезапно я ощутила, что на меня смотрят. Взгляд был почти осязаемым, он словно шелком обласкал щеку, потом плечо. Затем на смену взгляду пришли чьи-то теплые и нежные руки. Сделав колоссальное усилие, я открыла глаза – собственные веки казались мне чугунными гирями, которыми так лихо перебрасываются в цирке силачи. Сначала ничего не было видно, кроме серой туманной пелены, потом сквозь нее, как контур на проявляемой фотографии, проступила тень склонившегося надо мной оборотня. Атор. Такой же, как и в моем сне: на плечах темный плащ, потертая дорожная одежда покрыта пылью, серо-черная грива волос растрепана, над бровями каньонами залегли глубокие морщины. Я, как завороженная, уставилась в темные спокойные глаза, на дне которых притаилась легкая грусть.
– Ты живой? – во рту внезапно пересохло, и собственный язык показался самым непослушным и неловким существом на свете.
Оборотень улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Значит, я тоже?..
Еще одна улыбка и движение, означающее «нет». Оборотень осторожно погладил меня по голове. Странно, разве у мертвых бывают такие теплые руки?
– Атор, ты… – моя говорливость была остановлена самым банальным образом – мне просто прикрыли рот ладонью. Затем оборотень еще раз улыбнулся, вложил мне в руку тот самый медальон, что когда-то был у него на груди, и легко, словно крыльями мотылька, коснулся поцелуем виска.
– Вы так похожи, – еле слышно прошептала я. – Ты все знаешь, скажи, что мне делать? Я хочу вернуться домой…
Улыбка исчезла с лица Атора, как исчезают пустынные миражи, стоит только подойти к ним ближе. На смену ей явилась гримаса боли, словно мои слова ударили оборотня по самому уязвимому месту. Он как-то беззащитно и горестно усмехнулся, пожал плечами и еще раз погладил меня по голове.
«Нечего ему тебе сказать. И помочь он не может. Это просто призрак, по странному распоряжению судьбы задержавшийся в мире живых. Привидение. Фантом с теплыми и ласковыми руками», – от этой правды стало еще горше, и я почувствовала, что вот-вот самым бесстыдным образом расплачусь.
Тем временем оборотень поднялся с колен, поправил на плечах потрепанный плащ, проверил, легко ли выходит меч из ножен, взмахнул на прощанье рукой и, развернувшись, растворился в густом тумане. Не исчез, не ушел в серую муть, а именно растворился – словно сам состоял из того же тумана.
Ушел к своему Ворону. Теперь уже насовсем. Пророчество из книги сабира начало сбываться: Предавший обрел смерть, а вместе с ней и свободу.
Боль воспользовалась тем, что некому ее отогнать, и стала безнаказанно вгонять в затылок железные сваи. Наконец-то можно было закрыть глаза, покрепче сжать в кулаке медальон и позволить себе потерять сознание. Первый раз за всю жизнь я погружалась в беспамятство с такой радостью.
Глава 21.
Ворота медленно выплывали навстречу из вечернего тумана, как гигантский силуэт «Титаника», – совершенно идентичные тем, первым, на пустоши, через которые мне довелось пройти целую вечность назад. Возвращаться обратно в замок решили именно через них, плюнув на предосторожности. Для того чтобы оживить каменного дракона, не было ни крови, ни сил, ни времени, а возвращаться нужно было обязательно. И быстро.
– Нас будут ждать, – Дэв остановился, чтобы снять вконец развалившиеся сапоги. – Как думаешь, нас сходу на костер отправят или немного попытают для порядка?
– Нет. Это произойдет не сразу, – ответила я. – Предполагаю, что они нам позволят выйти из ворот и даже сделать пару шагов по мосту, а может и дальше. Знаешь, почему нам так везет?
– Везет? Это ты называешь удачей?
– А что? – от взгляда на тонкие босые ступни сэта, которым были нипочем снег и холод, меня пробрала дрожь. – Мы до сих пор живы, отряд Патруля стал кормом для червей, пророчество начало сбываться. Аллилуйя! Чем ты недоволен? – я пожала плечами и продолжила менторским тоном: – А везет нам только потому, что командор, при всем своем уме, страдает двумя грехами – он тщеславен и чертовски любопытен. Вместо того чтобы тихо и незаметно убить такую подозрительную личность, как я, Стайн устроил цирк. Хотя, наверно, его можно понять. Впервые за долгое время появилась тень угрозы, а сабиры всего лишь люди, пусть и наделенные силой. А людям очень хочется, чтобы враг был, ну хоть самый завалящийся. Вы на эту роль уже не подходите. Вот командор и вцепился в меня, как кот, который всю жизнь играл только с плюшевыми мышами и вдруг увидел живую. Ему стало любопытно: Стайн верит, что пророчество может сбыться, но, одновременно с этим, полностью уверен, что способен в любой миг прекратить надоевшую игру.
– Возможно, но зачем ему это?
– Командору скучно. Тяжело искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет. Для проверки своих подозрений он изобрел изощренный план. Как в овечьем стаде найти маскирующегося волка, если зверь хитер и осторожен? Просто запустить туда своего, прикормленного и верного, а еще лучше – созданного своими руками. Тогда настоящий зверь тут же ринется в драку. Сильно сомневаюсь, что бродяга, с таким успехом выдающий себя за Ворона, состоит из крови и плоти – скорее это просто колдовство, глиняный голем. Один раз сабиры уже провернули этот фокус с подменой – тогда жертвой стал предок Айса, но командор решил пойти еще дальше и создал лже-Ворона, чтобы заставить меня действовать.
– Если ты все заранее знала, тогда зачем…
– Да не знала я ничего! Командор ошибся, понимаешь?! Я не Ворон, никогда не была им и никогда не стану!
– Но ты и не сабира, – констатировал Суод.
– Кстати, все время забываю спросить: а откуда у вас такая уверенность? Вы единственные, кто в это поверил.
Дэв осклабился:
– Все просто. У тебя кровь солонее.
– Что, было невкусно? – обиделась я. – Тоже мне, гурманы!
– При чем здесь это? У оборотня нюх – второе зрение, для него ты пахнешь человеком, для ольта, способного видеть сквозь камни крупинку золота – ты выглядишь как человек, и только мы смотрим глубже, – философски рассудил Дэв. – Кровь не лжет: ты не сабир. Да и на человека не тянешь.
Перед воротами вышла короткая заминка – сэты поспорили, кому идти первым. Вскоре мне надоело слушать препирательства, и я, рявкнув «Довольно!», шагнула в распахнутый проем.
Расстрельной команды поблизости не наблюдалось. Мост был пуст, только алые полотнища знамен на башнях слабо шевелились на ветру, создавая иллюзию жизни.