Все вместе мы сели вокруг неторопливо разгоравшегося костра с поставленным на кирпичи закопчённым чайником. Я показала ему листки из найденного им планшета:

– Камни надо не просто отнести к стене, но и как то их там закрепить.

Иван согласился:

–Ты права. Как именно закрепить, не представляю, ну не клеем же, и потом там написано, что зарастёт всё. Может и зарастёт, мы ведь не пробовали. А ещё к Татьяне надо съездить, дочери нашей знахарки. Поговорить с ней, она человек отзывчивый и добрый. Может мать ей и рассказала поболее, чем другим, посоветует чего.

–Давай дождёмся Илью, он сегодня приедет. Вчера Дениске вечером сказал, что не один приедет.

– Хорошо. Оля, скажи, а как ты поняла, что свиток этот находится в Выселках?

–Так накануне вот что произошло. Заходит вечером ко мне в аптеку старушка, беленькая такая вся, шляпка с алым цветочком, юбка длинная и такого яркого красного цвета, словно костёр полыхает. Ходит вокруг витрин, бормочет что-то. Дождалась, когда в аптеке не осталось никого, подходит к окошечку с кассой, достаёт из сумочки своей кошелёк, из него бумажку свёрнутую и мне протягивает. Я беру, разворачиваю и читаю "Деревня Выселки ". Я, думая, что бабуля перепутала рецепт с какой-то своей памяткой, обратно протянула ей и говорю: «Бабуля, это не рецепт. У вас другой должен быть». Она сразу заойкала, в сумке начала возиться, потом и говорит: «Дома, наверное, оставила! Потом приду». Повернулась и пошла. А я ей вслед: «А эту-то бумажку возьмите, она же ваша, вдруг что важное». Она ко мне поворачивается и серьёзно так говорит: « Да, это очень важно. Очень. Очень важно для тебя». И вышла из аптеки. Я так и осталась стоять с протянутой рукой. После работы прихожу домой, а сама только и думаю об этом. Включила компьютер, набираю «деревня Выселки» – и сразу быстрый ответ: « Выселки – деревня в таком-то городском округе такой-то области России. Расположена там-то и там-то, на правом берегу реки Вьюшка. В окрестностях деревни расположен ботанический природный памятник – Чернышовский бор». И карта. И даже несколько фотографий. Старых, чёрно-белых. И фотография этого самого дома. Не знаю почему, но я сразу поняла, что это именно тот дом, который мне нужен. Той же ночью аптеку затопило. На случайность это не похоже. И главное, столько совпадений – во-первых, бабушкина записка с наименованием деревни, во-вторых, сразу отпуск дали из-за потопа в аптеке, в-третьих, Илья и Дениской сразу же собрались, и мне их не пришлось долго уговаривать. Вот такие вот дела.

–Похоже, у всех совпадения. Ко мне вон тоже на участок направили парней, ребята толковые, с пониманием отнеслись к проблеме. Я утром вчера им задание дал, чтобы начали высаживать саженцы сосны, вечером пришёл, они девять ящиков рассадили. Молодцы ребята. Сегодня встал, на карте им путь показал, сказал, на что особо обратить внимание, какие замеры сделать, какие записи в журнале, так они вперёд меня уже в лес выдвинулись. И напоследок ещё сказали, что если какая помощь в нашем деле нужна будет, чтоб не стеснялись, обращались, помогут.

–А ничего, что тебя с ними нет?– спросила я.

–Я в отпуске лет пятнадцать не был, и выходных почти нет, так что, я думаю, заслужил пару дней с вами поездить. Вроде отпуска. Да и мне самому интересно. Дело-то совсем не обычное. – Потом спросил – Во сколько Илья приедет?

–Я, думаю, не раньше двенадцати.

–Предлагаю зря времени не терять и съездить к Татьяне, дочери знахарки. Поговорим с ней. Может, какую новую информацию узнаем.

Мы попили чайку, собрали свои артефакты, я взяла свой блокнот, чтобы записать, если возникнет необходимость. Полкан запрыгнул в машину и сел у задней двери, видимо это было его место. Дениска сел впереди, я на заднее сиденье и мы поехали. Дождик ночью, похоже, прошёл основательный. Дорогу так развезло, что мы порадовались, что едем на русском вездеходе, хотя, в одном месте он так надрывно рычал, что я было подумала, что придётся толкать. Но молодец, выехал. Заехали в деревню. Иван остановился возле магазина, купил конфет в гостинец и мы поехали дальше. Татьянин дом стоял на последней улице. Домишко был старенький, покосившийся, забор тоже пережил своё лучшее время, завалился в сторону огорода и его, похоже, держали только подпорки из толстых жердей. Ворота были не заперты, мы, для порядка, постучали железным кольцом, прибитым к калитке, и зашли внутрь ограды. Во дворе ходили куры и коричневый гордый петух, которые сразу же, увидев нас, встрепенулись и разбежались в разные стороны. Из-под крыльца вылез огромный рыжий кот, начал потягаться, потом сел на крыльцо и уставился на нас своими жёлтыми глазами. Иван крикнул:

–Тётя Таня! Ты дома?

Никто не ответил. Иван прошёл мимо крыльца и дровенника к невысокому заборчику. Заглянув через него, повернулся к нам и сказал:

–Здесь она, в огороде копается – и крикнул – Тётя Таня, встречай гостей!

Через некоторое время за заборчиком показалась голова в светлом платочке, скрипнула дверка и к нам вышла сама хозяйка. Тётя Таня была невысокой худой старушкой с небесно-голубыми глазами, руки которой и фартук были все в земле. Она посмотрела на Ивана, потом на нас, улыбнулась, сказала тихим, певучим голосом:

–Хорошо, что гости. Гостям я всегда рада. Сейчас вымою руки и в дом пойдём.

Она подошла к бочке, наполненной водой, сполоснула руки и лицо, сняла фартук и пригласила нас в дом. В доме у неё было чисто и светло. На полу лежали половики, на всех полочках, сундуках, комоде и стульях лежали вязаные круглые салфетки. Большой стол был застелен тяжёлой скатертью с вышитыми по краю петухами, на окнах были занавески с васильковым орнаментом, проём в кухню был завешан шторами с вышитыми на них птицами немыслимой красоты. Кровать украшали три подушки гигантских размеров, взбитые и положенные друг на друга, заброшенные огромной узорчатой накидушкой. Всё просто светилось от накрахмаленной белизны, пахло свежестью и сладкими травами. Я не смогла сдержать восхищённый возглас:

–Как у вас красиво!

–Так чем ещё заниматься старухе зимой в деревне – засмеялась тётя Таня – вот и вяжу, да и от мамки много чего осталось. Она у меня была рукодельница и меня научила. Последние годы только она не вязала – зрение подвело, ничего уже не видела, да и руки уже не те были. Очень она из-за этого расстраивалась!

Она пригласила нас к столу, сама пошла на свою кухоньку, включила чайник, достала с полки красивые чайные кружки с блюдцами, поставила посреди стола блюдо с пирожками, чашки с вареньем. Пока она накрывала на стол, рассказывала про свою мать:

–А больше всего она расстраивалась, что не могла больше помогать никому, сокрушалась: «Если нет зубов, лечить уже нельзя, не поможет». А потом она уж не стала никого узнавать. Бывало, сижу с ней рядом, а она встрепенётся и меня спрашивает: «Таня, а что Андрея так долго нет, он всё ещё в поле?». Это она мужа своего, отца моего, вспоминала. Он с войны без одной ноги пришёл, недолго пожил – в пятьдесят третьем его уже не стало. А она его перед своей смертью всё чаще и чаще вспоминала. Однажды мне и говорит: «Сегодня Андрей приходил, говорил, что завтра поедем в новый дом, чтобы я собиралась». Я на следующий день батюшку из соседнего села к ней привезла, она вот на этой кровати лежала, а я в кухне сидела и не слышала, что она ему говорила, да только очень горько плакала. А через два дня её не стало. Любили её в деревне, горевали по ней очень.

–Тётя Таня – спросила я – а с вашими родственниками, которые на Одине жили, вы поддерживаете связь?

–Сейчас иногда перезваниваемся. А раньше, когда не было телефонов, мамка им писала письма, и они ей тоже писали. Меня ещё на свете не было, когда они уехали в Абрамово, это в Тобольском районе. Поэтому бабку с дедом своих я ни разу не видела. Мамка, как придёт письмо от них, уйдёт в кухню, сядет там возле печи, читает и плачет. Некоторые письма в печку бросала. Два старших брата её на войне погибли, один в сорок первом, под Москвой, а другой в сорок четвёртом, в Польше. Младшего брата убили в сорок девятом в Абрамово, затеял драку с приезжими, они его и закололи. Сестра ещё одна у неё была, так повесилась, на сеновале, никто не знает, что произошло. Вот такая несчастливая судьба у семьи. Мамка, вообще, часто мне рассказывала про свою родню. Кержаки они были.

–Кержаки? А кто это?

–Старообрядцы. Предки их ещё в восемнадцатом веке, после разгрома Керженских скитов, бежали сначала в Пермскую губернию, потом всё дальше и дальше на восток уходили. Преследовали их всегда – то местные власти, то церковники. Видишь ли, кержаки всегда свою веру хранили, в православную церковь не ходили, только на свои иконы молились, чужим никому не показывали их и мало с кем чужим общались. И верили всегда в различных нечистых духов: домовых, водяных, леших. Семьи у них были большие. Проживали в одной семье сразу по три поколения и порядки у них были строгие. Главой всегда был старший мужчина – больша̀к, помогала ему хозяйка – большуха. Молодые невестки без разрешения большухи никогда ничего не делали и продолжали своё послушание, пока не родится первый ребенок. Потом только можно было отделиться. Когда бабка с дедом приехали сюда, с ними было ещё три семьи: два родных брата деда и двоюродный. Самый старший брат, мой дед, он и был большаком. У деда было пятеро детей. У среднего его брата с его женой двое детей, у младшего – один ребёнок был, он только год назад женился. И двоюродный брат Николай с дочерью. Семью его убили ещё на прежнем месте, где они жили. Он на работе был, а жена его с сынишкой и дочкой дома были, жена его только-только родила дочку и та в колыбельке спала. Завалился пьяный солдат к ним в дом, что там было, не знаю. Но когда Николай домой вернулся, жена и сынишка трёхлетний зарезанные лежали. Вот только дочка и осталась. Мамка говорила, что он нашёл того солдата, кто это сделал и отрезал ему руки. После этого они спешно ночью и уехали все. Боялись мести властей.

–А сейчас где они?

–Так и живут в Абрамово. Надоело им мыкаться, вот и остались там, прижились.

–А почему они отсюда уехали?

–Так пришло письмо из райкома, что надо в коммунисты да в колхоз вступать, и, когда представитель приехал к ним, увидел иконы кругом, тут и началось. Угрожали, что мужиков в лагеря отправят, а детей в приюты. Да и с местными тоже ладу не было. Люди здесь открытые, живут в деревне, словно одна семья. Поэтому и не поняли их, решили, что сторонятся их, каждому ведь не объяснишь, что воспитаны они в такой вере. У них даже в одной семье у всякого была своя чашка и ложка. Вот откуда и непонимание. Люди ведь часто, когда что не понимают, начинают это ненавидеть. Да ещё в это же время, начал скот у людей в Лепихино пропадать, вот и подумали они на них. А они никогда на чужое не зарились, не грешны были.

–А как они решились маму вашу здесь оставить, вера ведь у её мужа другая?

–Когда всем миром дом моему деду строили, помогал им среди прочих Андрей Пустовалов, он в ту пору уже из армии пришёл, отслужил. Вот и полюбил мою мамку. И он ей понравился, хоть и родители её против были. Но у неё характер был упрямый и отец сдался. После свадьбы они начали жить у родителей моего отца, в одном с ними доме. Потом бабка Пустовалова умерла, они в её дом переехали, в котором я теперь и живу. В Выселках ещё одни Пустоваловы жили, брат моего отца с семьёй.

–Пустовалов? Про какого Пустовалова здесь написано – про вашего деда или про Пустовалова из Выселок? – Я достала письмо, которое было в планшете, и отдала его тёте Тане – Вот что мы нашли вчера.

Она прочитала и говорит: