Ответа я не жду, но все равно разочаровываюсь. Чтобы подавить страх, единственное, что мне остается – это действовать, потому я снимаю с Аурен промокшие чулки. Потом ощупываю пальцы на руках и ногах, обхватываю их ладонями в перчатках и дышу на них, пытаясь согреть. Плевать, если сейчас, с наступлением утра, на меня воздействует ее сила. Мне лишь нужно согреть Аурен. И как только мне это удается, я снова укрываю одеялами и нежно стряхиваю с ее волос снежинки.

– Почему она не просыпается?

Я не слышал, как Райатт подошел ко мне сзади, но от его вопроса в плечах появляется напряжение. Я бросаю взгляд на ее лицо, чувствуя, как внутри свивается что-то холодное.

– Не знаю.

Мы смотрим на нее: она мерно дышит, а в свете потрескивающего пламени ее кожа приобретает оранжевый оттенок.

– Аурен.

Мой оклик остается без ответа.

Я слышу, как отходит Райатт, а потом мое внимание привлекает бренчание на кухне. Я заглядываю за арку и вижу, что брат стоит перед железной печью. Передняя решетка уже закрыта, и в ней полыхает огонь, а Райатт занимается стоящим на ней котелком. Буря на улице становится еще свирепее, а в пустотах пещеры завывания ветра отражаются эхом.

Вернувшись к Аурен, я снова обращаюсь к своей силе, когда вновь замечаю ту последнюю крупицу гнили. Но она все равно не поддается мне. Теперь я даже не могу за нее ухватиться. Она застряла в Аурен, как пустившее корни зернышко. И тем не менее ее сила так же чиста, тело функционирует, как прежде. Аурен ничуть не изменилась, если не считать этой одной-единственной крупицы.

Так почему же она не просыпается?

Я хмуро смотрю на ее умиротворенное лицо, и меня со всех сторон охватывает беспокойство. С ее шеи исчезли еле заметные вены гнили, а кожа вернула свой привычный цвет. Аурен как будто погружена в глубокий сон.

– Аурен, ты должна проснуться.

Но она, разумеется, не слышит. Она никогда меня не слушает. Только постоянно спорит, и в ней всегда виден тот задор, что я чертовски люблю.

– Проснись и поспорь со мной, Золотая пташка.

Еще минуту смотрю на ее спокойное лицо, а потом поворачиваюсь и опускаюсь рядом с ней на пол. Прислонившись спиной к дивану, подтягиваю колени к груди и опираюсь на них локтями. Тру лицо рукой, чувствуя, как от усталости подрагивают ноги.

Наклонившись, я стаскиваю мокрые сапоги, бросаю их к камину, а после стягиваю перчатки и подношу ладони к огню. Но тепла не чувствую.

Страх заморозил меня.

Я продолжаю смотреть на пламя, все равно ничего не чувствуя, как вдруг внезапно с грохотом распахивается входная дверь. В мгновение ока вскакиваю, готовый к нападению, но увидев, как в дом быстро заходят две насквозь промокшие фигуры, замираю.

Не веря своим глазам, смотрю на Лу и Дигби.

– А вы что тут делаете?

Лу скидывает капюшон. Тяжело дыша, она держит Дигби, закинувшего руку ей на плечо. С них обоих стекает ледяной дождь.

– Он уперся, что хочет остаться со Златовласой. Истерил, пока я не согласилась пойти за тобой, а заодно взять и его.

Я смотрю на угрюмого мужчину, но он только хмурится. От стекающей с него воды на полу образуется лужа. Несмотря на свирепый взгляд, он выглядит так, словно вот-вот рухнет оземь.

– Я останусь с ней.

– Хорошо, – вздохнув, говорю я.

Дигби недоуменно смотрит, словно удивлен, что я так легко уступил. Но я хочу для Аурен только лучшего и знаю, что она была бы не против, если бы рядом с ней находился Дигби.

При помощи Лу Дигби ковыляет к нам и смотрит на Аурен. У него на лбу залегает складка печали.

– Она так и не проснулась?

– Нет.

Похоже, зимний шторм не охладил пыл Дигби, потому что он так же сердито сверкает глазами, что и раньше.

– Этого вообще не должно было случиться, – гаркает он. – Ты якобы защищаешь ее? Якобы печешься о ней?

Я сжимаю руки в кулаки.

– Черт возьми, ну конечно, пекусь!

– Тогда почему ты позволил этому случиться? – возражает он, но эти вопросы я и сам не устаю себе задавать. – Разве ты не самый могущественный король в мире? Так сделай что-нибудь!

Если бы только мог, будь я проклят.

– Ей просто нужно отдохнуть, – снова говорю я без тени гнева в голосе.

Дигби, мокрый и негодующий, стоит напротив меня: щеки у него обветрились, а нос покраснел от холода.

– Ну же, успокойся. Ты ее видел, и Слейд прав. Ей нужно отдохнуть. – Лу решает увести Дигби. Всего секунду он противится, не сводя с Аурен взора. А потом поворачивается и послушно идет с Лу к коридору, ведущему в заднюю часть дома, где находятся несколько спален. – Давай-ка сделаем набег на комнату Озрика. Там точно что-нибудь подберем тебе из одежды.

Когда их шаги стихают, я снова смотрю на Аурен, но она все так же лежит недвижимая как труп. Единственное, что не дает мне сойти с ума от страха – золотая аура, которая парит вокруг ее тела. Она все еще слабая. Тусклая. Но я ее вижу, а потому хватаюсь за нее, как за единственную нить, которая удерживает камень.

Ей просто нужно отдохнуть.

Эта мантра непрерывно звучит у меня в голове.

Аурен использовала слишком много своей магии. Она выкачала из нее все силы, чуть не доведя до смертельного исхода. Но сильнее всего меня беспокоит, что Аурен воспользовалась иной стороной своей силы, которую раньше никогда не применяла. Кто знает, какой урон ей это нанесло?

– Держи.

Ко мне подходит Райатт и встает справа, протянув кружку с дымящимся варевом. Взяв, я заглядываю в нее и вижу водянистый бульон с несколькими кусочками лука и сельдерея.

– Больше ничего раздобыть так быстро не смог, – пожав плечами, говорит он. – Завтра нужно сходить в Погреб.

Я залпом выпиваю жидкость, не распробовав ее на вкус. Чувствую только, как горячий бульон обжигает язык и стекает в пустой желудок.

Райатт пьет из своей кружки гораздо медленнее, и я чувствую на себе его пристальный взгляд темно-зеленых глаз.

– Что? – спрашиваю я.

– Такого прежде не бывало.

Я смотрю на лицо Аурен.

– Да, не бывало.

– Не хочу показаться идиотом, поскольку уверен, что ты уже это сделал, но разве нельзя просто… вытащить из нее оставшуюся гниль?

– К несчастью, ты идиот, потому что я, черт возьми, пытался.

– Что изменилось?

Поставив пустую чашку на деревянную каминную доску, я опираюсь рукой на темное дерево, опускаю голову и смотрю на пламя.

– Не знаю. Может быть, я слишком резко применил к ней силу. А может, слишком надолго ее там оставил.

– То есть… А раньше ты оставлял в ком-нибудь гниль?

Я многозначительно смотрю на него.

– Разумеется, оставлял. Когда хотел кого-нибудь убить.

Он отмахивается.

– Нет, если как раз не пытался убить?

– Нет, – огрызаюсь я, с такой силой сжав каминную доску, что дерево протестующе скрипит. – Обычно гниль мне подчиняется. Она никогда так не поступала.

Я не понимаю, что случилось. Даже сейчас чувствую в Аурен это гнилое зернышко, но не могу за него ухватиться. Оно мне не поддается.

– Она проснется?

От ярости я ощетиниваюсь.

– Конечно, проснется! – кричу я. Кожа на руках вздувается, когда шипы стремятся прорваться сквозь нее. – Иди нахрен, раз вообще об этом спрашиваешь!

– Ну и ты иди, черт тебя подери. Вопрос-то обоснованный.

Я сжимаю руку, уже почти готовый хорошенько его ударить, но тут возвращается Лу.

– Уже шалите, мальчики? – Она переоделась, сняв мокрую одежду, и надела огромные меховые тапочки больше медвежьих лап. Здесь это самая любимая ее вещь, хотя тапки выглядит на ней нелепо. Дигби с ней нет.

– Он отдыхает. Пытается делать вид, что это не так, но состояние у него ужасное. Отдала ему кровать Озрика, – говорит Лу, и мне даже спрашивать не пришлось. Она подходит к нам и встает, уперев руки в боки. – Ну так что? В чем проблема?

– Я просто пытаюсь, мать его, поговорить, – бурчит Райатт.

– По поводу Златовласой? – догадывается Лу, фыркает и подходит к Аурен. – А может, лучше не дразнить гнилого медведя?

Брат закатывает глаза.

– Ты что делаешь? – спрашиваю я, когда она снимает с Аурен одеяла.

Она показывает мне сверток с одеждой.

– К ней можно прикасаться?

Меня охватывают сомнения.

– Не уверен. Вообще сейчас день, поэтому ее дар уже проснулся, но… – Я осекаюсь.

– Но она просто обезумела и ночью, когда это было невозможно, превратила замок в огромную золотую пасть, которая все поглотила? – отпускает Лу остроту.

– Но она не позолотила ни одеяла, ни диван.

– Какая жалость. Ненавижу этот зеленый цвет, – говорит она, окинув взглядом подушки, а потом передает пару толстых меховых чулок и носков. – Это для нее.

– Спасибо.

Лу поворачивается к Райатту и шлепает его по руке.

– Пойдем займемся чем-нибудь полезным: например, разожжем камин в спальнях и наберем побольше дров. Вряд ли в ближайшее время буря прекратится.

Они исчезают в коридоре, и их голоса постепенно стихают. Снова на всякий случай, надев перчатки, я осторожно поочередно поднимаю ступни Аурен и натягиваю на нее мягкие чулки. Осторожно двигаю ее, когда мне нужно ухитриться натянуть их до конца. Закончив, я снова аккуратно переворачиваю ее на бок, чтобы Аурен не лежала на спине.

Потом надеваю на нее носки и укрываю одеялами. Ее хрупкая рука свисает с дивана, и тут я подмечаю надорванные клочки отрезанной ленты, которая еще привязана к ее запястью.

От прилива удушающих чувств кружится голова, а печаль давит на меня, заполняя без остатка.

Едва касаясь, я поднимаю ее руку и вожу пальцами по обрубленному концу. Он лежит неподвижно и грузно отрезанным шелковистым трупом.

«Воспользуйся лентами».

«Я не могу».

«О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию».

От злости сводит скулы, гниль сдавливает шею карающими путами.

Я осторожно развязываю ленту и кладу ее в карман – единственное сухое место в одежде. Потом укладываю руку Аурен под одеяло и опускаюсь на пол. Когда Лу возвращается в комнату, не знаю, сколько прошло времени. От нее пахнет дровами и дымом, и она выглядит уставшей, но все равно садится на пол рядом со мной.

Если она сейчас спросит, почему я не могу помочь Аурен, боюсь, попросту сорвусь.

Однако она молчит. Мы просто смотрим на пламя, слушая его потрескивание, а снаружи завывает буря.

Когда Лу заговаривает, я настолько погружен в свои мысли, что почти вздрагиваю, позабыв, что она рядом.

– Помнишь, как я примкнула к твоей армии?

Я замираю и кошусь на нее краем глаза, заметив ее задумчивый вид. Лу никогда не обсуждает это, никогда не обсуждает себя в те времена. Мы всегда с уважением относились к ее пожеланиям, потому что у каждого есть мгновения прошлого, которые мы не хотели бы обсуждать. Когда кто-то из нас поднимал эту тему, Лу всегда ее пресекала, поэтому я потрясен тем, что она сейчас об этом заговорила.

Чувствуя, словно ступаю по льду, который может в любое мгновение треснуть, я осторожно киваю.

– Помню.

Положив запястья на колени, она качает головой.

– Я была как дикая кошка, которая не могла закончить ни один разговор, не затеяв драку.

Я улыбаюсь, вспомнив дерзкую злобную девчонку, которая изрыгала самые пошлые и грубые ругательства, что я слышал, а ведь ей было всего четырнадцать лет.

– Удивительно, как у тебя не выросли когти.

Лу хмыкает и щелкает по торчащему из губы деревянному пирсингу, рубин в котором блестит в свете камина.

– Я прямиком направилась к тебе, посмотрела в глаза и сказала, что твой капитан – костлявый нытик, который даже от плевка увернуться не может, а тебе нужны солдаты с трезвым расчетом.

От этого воспоминания у меня вырывается смешок.

– А он тем временем держал тебя за шкирку, пока ты не пнула его по коленям.

– Напрасно этот ублюдок обвинил меня в воровстве.

– Ты права. Поэтому я выдал тебе форму и велел тащиться в казарму.