– Однако огород он, кажется, держит, – заметил Нестор Васильевич, когда Ганцзалин в темноте угодил ногою в кучу компоста. – И это понятно. Животные требуют постоянного ухода, не говоря уже о том, что их регулярно приходится резать. А огород, что называется, есть не просит. Во всяком случае, регулярных забот с ним меньше. Из этого можно сделать вывод, что здешний хозяин – человек трезвый и практический.

Ганцзалин, не слушая Загорского, с проклятиями пытался вытереть ногу о траву. Это ему не очень удавалось и проклятия его становились все громче и озлобленнее.

– Не кричи так, – велел ему господин, – ты своими воплями напугаешь не только всех чертей в аду, но и мирных туземцев.

Они подошли к избе вплотную, туда, где в темноте смутно брезжили очертания входной двери.

– Дом просторный, – оценил Нестор Васильевич, – значит, хозяина мы не стесним. Наверняка он уже обнаружил наше присутствие, но все же, я думаю, нам стоит постучать.

Ганцзалин поднял было руку, чтобы исполнить пожелание господина, но тут дверь избы отворилась сама собой. На пороге стояла темная фигура, лица ее было не разглядеть во мраке. В руках фигура держала ружье, которое было направлено прямо на незваных гостей.

– Не двигаться, – негромко, но угрожающе сказала фигура. – Руки вверх!

– Сразу видно человека умственного труда, – ядовито заметил Ганцзалин, поднимая руки. – Вы, правы, здесь нас встретят со всем возможным гостеприимством.

– Вы кто такие? – спросил хозяин дома, убедившись, что оба пришельца подняли руки. – Зачем явились?

– Мы путешественники, – невозмутимо отвечал Нестор Васильевич.

Неприветливый хозяин только хмыкнул в ответ.

– Путешественники? И что же вас занесло в нашу Тмутаракань?

Загорский сдержанно заметил, что Тмутаракань, насколько ему известно, расположена гораздо дальше к юго-западу, где-то между Азовским и Черным морями.

– Вы, я гляжу, знаток древней географии, – язвительно заметил хозяин дома.

– Скорее уж, истории, – уточнил действительный статский советник.

– Вы историк? – их ночной собеседник от неожиданности даже ружье опустил и перестал, наконец, целиться в незваных гостей.

– Позвольте представиться, – проговорил Загорский, вежливо склоняя голову, – почетный член Императорского Русского исторического общества, действительный статский советник Нестор Васильевич Загорский. А это мой помощник Ганцзалин.

Несколько секунд хозяин дома стоял, переводя взгляд с Ганцзалина на Загорского и обратно.

– Удивительно, – сказал он. – Просто поверить не могу. Впрочем, если все действительно так, как вы говорите – прошу вас быть моими гостями.

И отошел в сторону, давая гостям проход.

– А он не выстрелит нам в спину? – спросил Ганцзалин по-китайски, пока они шли внутрь дома, а хозяин следовал за ними.

– Успокойся, – по-китайски же отвечал Загорский. – Тут тебе не китайские триады и не сицилийская мафия, это обычный русский учитель.

– Еще неизвестно, кто опасней, – огрызнулся китаец. – Знавал я одного учителя, так он головы ученикам резал…

– Помолчи, – велел ему Нестор Васильевич, – нехорошо, что мы при хозяине дома говорим на непонятном ему языке.

Они вошли в горницу и осмотрелись по сторонам. Обстановка в избе была самая простая. Стол, стул, печка, лавка, полати, нехитрая огородная утварь. Из общего ансамбля несколько выбивался только большой книжный шкаф, наполненный книгами и журналами, да на стене висела небольшая литография, изображавшая охоту нильского крокодила на антилопу.

– Прошу садиться, – сказал хозяин, глядя на гостей внимательными серыми глазами.

Они сели на лавку, хозяин дома – на стул. Неверный свет керосиновой лампы озарял его лицо. Надо сказать, внешность у него оказалась незаурядной. Тонкие брови, идеально прямой нос, слегка взъерошенные русые волосы, решительный рот, чью строгую линию слегка смягчали усы, волевой подбородок, очертания которого маскировала мягкая бородка. Но самым главным в его внешности были глаза – внимательные, понимающие и смотревшие, кажется, прямо в душу собеседнику. Глаза эти светились особенным внутренним огнем, какой на небесах можно видеть почти у всех ангелов, а на земле – только у фанатиков и святых.

«Святой или фанатик? – подумал про себя Загорский. – Впрочем, неважно, скоро все будет ясно».

– Скажите, а ваш Ганцзалин тоже историк? – осторожно осведомился хозяин дома, который, в свою очередь, внимательно их рассматривал.

– Он больше, чем историк – он китаец, – отвечал Нестор Васильевич. – Как известно, китайцы – настолько древняя нация, что, кажется, в древности своей переросли и саму историю. Во всяком случае, ту ее часть, которая нам известна.

Хозяин дома рассмеялся, но тут же спохватился и умолк.

– Тысяча извинений, – сказал он, продолжая глядеть на Загорского удивительными своими глазами. – Я вот вас допрашиваю, а сам даже не представился…

Он поднялся со стула, одернул на себе коричневый мятый пиджак и сказал очень просто:

– Дмитрий Сергеевич Ячменев, здешней земской школы учитель.

– Преподаете, стало быть, все науки сразу? – улыбнулся Загорский.

– Да, – засмеялся Ячменев, – универсал вроде Леонардо да Винчи. Вы уж извините, что я вас с ружьем встретил. Публика тут разная ходит, недавно вот два человека пропали, есть подозрение, что убиты. Приходится принимать меры предосторожности, деваться некуда. Давайте-ка, я вам с дороги самоварчик раскочегарю, вы, верно, проголодались.

– Благодарю, – сказал Нестор Васильевич, – дорога, действительно, вышла чуть более длинной, чем мы ожидали.

Учитель вынес самовар в сени и спустя недолгое время принес обратно уже горячим.

– Я, видите ли, живу анахоретом – ни жены, ни даже кухарки, все приходится делать самому, – сказал он, как бы извиняясь.

Действительный статский советник отвечал, что в таком образе жизни есть свои преимущества: уединенность, покой и много времени для самостоятельных занятий. Насколько можно судить по обложкам книг и журналов, их доброго хозяина особенно интересует древнерусская литература и история.

– Да, – с легким, как показалось Загорскому, смущением, кивнул Ячменев. – Я ведь Московский университет кончал, как раз историко-филологический факультет. Ну, и понемногу занимаюсь сам, стараюсь не забывать, что знал, да и новости науки тоже почитываю.

Чай оказался неожиданно вкусным, они пили его с кусковым сахаром и пряниками. Только Ганцзалин отказался от того и другого, еле слышно пробурчав, что это варварство – портить вкус чая всякими сладостями.

– Да, я слышал, что в Китае чай пьют в натуральном виде, ничего не добавляя, – проговорил Дмитрий Сергеевич, как бы спохватившись.

Нестор Васильевич отвечал, что чай в Китае пьют по-разному. В столице, действительно, предпочитают натуральный вкус, а где-нибудь на юге пьют с таким количеством сладостей, что даже и русскому человеку со удивлением и смехом^[9].

– Да-да, – засмеялся хозяин дома, который оказался человеком неожиданно веселым и светским, – кто же убо восхощет таковаго ефопскаго чая пити…^[10] Переписка Курбского с Грозным, не так ли?

Они еще немного побеседовали о древнерусской литературе, причем Дмитрий Сергеевич восхищался ей без меры и говорил, что это просто кладезь языковых богатств, которые почему-то почти совершенно игнорируют современные писатели.

Как бы невзначай Нестор Васильевич обратил внимание на литографию с крокодилом.

– Да, – сказал Ячменев с неожиданной гордостью, словно бы сам писал земноводное с натуры, – это, если хотите, древний символ здешних мест.

– Любопытно, – заметил Нестор Васильевич, – однако и странно немного. Здесь, конечно, юг, но все-таки не Африка и даже не Азия, откуда тут взяться крокодилам? Или это что-то вроде герба здешнего помещика?

Ячменев кивнул головой: именно так. Русский помещик, сами знаете, тщеславен и кого только себе на герб не сажал – и орлов, и драконов, и грифонов с русалками. Но здешний, кажется, всех переплюнул и, похоже, желает напрямую вести свой род от крокодилов.

– Вы это серьезно? – удивился Загорский.

Дмитрий Сергеевич пожал плечами. В Розумихине ходит легенда, и он сам ее слышал, что в здешних местах водятся крокодилы. Более того, согласно преданию, два века назад жил здесь поп из староверов, который подкармливал огромного ящера, жившего в тутошнем озере…

– Да вы его проезжали, наверняка видели, – перебил сам себя учитель. – Оно от дороги саженях^[11] в десяти, едва-едва деревья его прикрывают.

Загорский и Ганцзалин обменялись быстрыми взглядами.

– Так вот, – продолжал Ячменев, – согласно преданию, жившего здесь когда-то гигантского крокодила подкармливал местный поп. Однажды еда у попа кончилась, и он отдал крокодилу свою собственную дочь. Узнав об этом, разъяренные крестьяне убили попа, а крокодил сгинул в нетях.

– Но ведь это всего только легенда, в которой, судя по всему, отразилось государственное неприятие старообрядческой церкви, – Нестор Васильевич отпил остывающего чаю. – Сами посудите, крокодил в этих широтах – это зоологический нонсенс.

– Ну да, все господа ученые так думают, – весело согласился Ячменев. – Однако исторические факты говорят немного о другом. Ну, изустные предания и всякие там народные рапсоды – это, конечно, для науки не аргумент. Но что вы скажете о письменных хрониках? Некоторые из них прямо повествуют о наличии крокодилов на русской земле. Причем крокодилов диких, а не привезенных из жарких стран на потеху князьям и богатым людям.

Он подошел к шкафу, вытащил оттуда толстую тетрадь в коленкоровом переплете, открыл.

– Вот, например, Галицко-Волынская летопись. Запись от 2 декабря 1582 года гласит о нашествии крокодилов на Новгород. – Он откашлялся и прочитал, окая, словно священник в церкви. – «Того же лета изыдо́ша коркодилы лютии из реки, и путь затвори́ша, людей много пояда́ша, и ужасо́шося люди и моли́ша Бога по всей земле. И паки спря́ташася, а иных изби́ша…»

Он поглядел на Загорского: что скажете? Русский летописец соврет – недорого возьмет? Ладно, а как вам свидетельство австрийского посла Сигизмунда Герберштейна в его «Записках о московитских делах»? Запись сделана в 1528 году. Вот послушайте, это перевод с немецкого.

Ячменев перелистнул страницу и прочитал:

– «Область сия изобилует рощами и лесами, в которых можно наблюдать страшные явления. Именно там и поныне очень много идолопоклонников, которые кормят у себя дома каких-то змей с четырьмя короткими ногами, наподобие ящериц, с черным и жирным телом, имеющих не более трех пядей в длину… в положенные дни они очищают свой дом и с каким-то страхом благоговейно поклоняются им, выползающим к поставленной пище, до тех пор, пока те, насытившись, не вернутся на свое место».

– Три пяди^[12] – это меньше двух футов^[13], – заметил Загорский. – Для крокодилов мелковаты, не находите?

– Может быть, подкармливали только молодняк, а взрослые особи промышляли сами, – пожал плечами Ячменев. – И вот, кстати, что еще пишет посол: «Русские бояре в Московии содержат в огромных лоханях с водой кровожадных ящеров для собственного увеселения».

Учитель торжествующе поглядел на Загорского. Предположим, летописец соврал, но какой смысл врать Герберштейну? Человек серьезный, положительный, дипломат. Да, между нами говоря, и летописцы не оставляли потомкам совсем уж откровенной небывальщины.

Однако, судя по скептическому выражению лица Нестора Васильевича, Ячменев гостя не убедил. Хозяина дома, впрочем, это не огорчило.