Сейчас всё нормализовалась, мать постепенно выходила из полузабытья, снова начала работать, пусть и не полный рабочий день, вспомнила, что у неё осталась несовершеннолетняя дочь, но Алёнка за несколько лет крепко-накрепко прикипела к брату. Вот и в «поход» напросилась с нами, Никита же, несмотря на то, что двенадцать лет – уже солидный возраст, можно и одну в городе оставить, взял мелкую с собой.

– Не мешает, – отмахнулась Даша. – Ей не место здесь. Понимаешь? – она округлила голубые глаза, став похожей на персонажа аниме.

– А, так ты на оргию рассчитывала, что ли?! – засмеялась я, хватаясь за живот.

– Ну тебя, – махнула рукой Даша. – Оргия, – фыркнула она. – Здесь некоторые с девственностью никак не расстанутся, а ты сразу – оргия, оргия. Просто не матюкнуться при ней, ничего.

– От мата Алёнка точно в обморок не упадёт. Ты слышала, какую она песню вчера пела?

– Да вообще! – заржала Дашка, вспоминая народное творчество о половой жизни воши, гниды и бабки Степаниды. – Бедный Никита!

Мы засмеялись вдвоём, вспоминая реакцию старшего брата на откровенную вульгарность, которая лилась изо рта двенадцатилетнего ангелоподобного существа.

Я же почему-то вспомнила совсем другой проигрыш на гитаре, намного более музыкальный, профессиональный и красивый, и уж точно не пошлый. Пришлось отмахнуться от воспоминаний, которые накатывали волной, пока я не отгоняла их усилием воли.

Может быть права Даша, мне давно пора найти молодого человека и расстаться с девственностью? Только где его искать-то? В университете мне никто не нравился, приятельствовала я со многими, но дальше «привет-пока-как-дела-чем-занимаешься» не заходила, в родном городке тем более.

Видела, что Алик косил на меня карим, жгучим взглядом, но это был Алик – парень, которого я помнила столько, сколько помнила себя. Мы выросли в одной песочнице, несмотря на разницу в возрасте три года. Наши родители работали на одном предприятии, мы даже пару раз вместе ездили в летний лагерь от этого самого предприятия, пусть и в разные отряды.

Макса рассматривать в качестве будущего парня не получалось совсем. Да и, были у меня, у всех у нас, подозрения, что он до сих пор сохнет по своей первой, несчастной любви. И вообще – он решительно не в моём вкусе. Совсем. Абсолютно.

Никита? Никиту можно было бы рассмотреть на роль временного увлечения. Только, во-первых, я, как почти любая девушка, не хотела ничего временного. В глубине души я мечтала встретить того единственного, который станет у меня первым и останется им навсегда, хотя бы лет на десять… это если вернуться из мечтаний в реальность, конечно, в мечтах – навсегда.

А во-вторых, я знала, что Дашка в тайне страдает по Никите. Не сильно, не всерьёз, лёгкая влюблённость совершенно не мешает ей встречаться с другими парнями. Весело, с пользой для тела проводить с ними время, но в то же время, если бы он вдруг пригласил её куда-нибудь – она бы точно описалась от счастья и конечно согласилась.

Однако Никита не приглашал. В целом, его личная жизнь была покрыта железобетонным слоем тайны. Все понимали, что кто-то у него есть… должен быть, но кто та счастливица, не знал никто, что было немного странно для нашей дружной и откровенной друг с другом компании, но мы проявляли понимание и не лезли с явно лишними расспросами.

Оставался Тима, но думать о нём, несмотря на весь мой атеизм, грешно. У Тимы есть Настя. У Насти – Тима. Это аксиома.

Искупавшись, мы отправились к палаткам. Начало темнеть, становилось неуютно. У Даши был с собой фонарик, она не боялась ничего, мне же было не по себе. Прямо в тот момент я бы предпочла наслаждаться природой на балконе, среди маминых цветов, в обнимку с толстожопым Барсиком и в наушниках, где звучало: «А небо всё также высоко. И солнце по крышам, и в городе лето…»

На ужин была уха из свежего улова ребят. В рыбе, как и в остальной фауне, я не слишком разбиралась, лишь морщилась от того, что пришлось чистить мелких рыбёшек, некоторые из которых жалобно дёргали хвостами, когда нож безжалостно отрубал им головы.

Нужен был мне этот отдых на лоне природы?! – ругала я себя. Благо, вечер прошёл весело, за откровенными, на грани фола разговорами не замечался неприглядный пейзаж и жужжание докучливой мошкары, летевшей на свет костра. Спать устраивались в кромешной темноте, светили только личные фонарики и один большой, который старательно экономили, потому выключили первым.

Мы с Дашкой спали в одной палатке, по плану с нами должна была ночевать Алёнка, но в первую же ночь она убежала к брату, громогласно заявив, что ей страшновато в компании девчонок – мало ли, хищник какой выйдет, рядом с мужчиной надёжней. Все поржали с размышлений мелкой, заявив, что такую тощую девчонку никто из зверей жрать не будет, а Никиткиными костями подавится – слишком уж длинным он вырос.

Макс устроился с Аликом, всю ночь из их палатки раздавался богатырский, пугающий медведей храп, утром же что один, что другой доказывали, что никто из них не храпит, показывая на парочку неразлучников Тима и Настю, мол, те ночами храпят. Можно подумать никто не слышал, как именно они «храпели».

Проснулась я первой, почему-то перед рассветом. Не сразу сообразила в чём дело, что именно было не так… Палатка как палатка, точно такая же, как вечером и три дня до этого. В кармашке запас репеллентов от всех видов насекомых, какие только смогли вспомнить перед отдыхом на природе. В углу пара рюкзаков, мой и Дашин, и сумка с самым необходимым, включая плюшевого зайца подруги. Вот такая причуда у второкурсницы одного из престижных университетов Сибири.

Пахло гарью… Сильно, почти невыносимо. Я выбралась из палатки, повела носом, огляделась. Брезжащие лучи солнца только начали освещать нашу стоянку: плед, который заменял стол, стопки грязной посуды, оставленной с вечера – не идти же в темноте мыть, – наглухо закрытые палатки друзей, из одной доносился душераздирающий храп. И всё это сквозь поволоку дыма и явственный, удушливый запах гари.

«Пожар!» – мелькнуло в голове молнией. Мгновенно вспомнились репортажи с места событий, озадаченные, деловитые голоса корреспондентов, вещающие про немыслимые гектары леса, которые горели этим летом как никогда активно. Сообщения от МЧС, напоминающие про пожароопасную обстановку. Дикторы, которые твердили, как заведённые, про опасность, человеческий фактор, что-то ещё….

– Никит, – рванула я в палатку к другу, дёрнула молнию на входе, резко распахнула створки, запуская тусклый солнечный свет и едкий запах дыма. – Никита, пожар!

Он промычал что-то невнятное в ответ. Алёнка, раскинувшаяся поперёк палатки, завалив ноги на живот брата, недовольно заворчала и отползла в угол, по пути пытаясь забраться с головой в спальник.

– Вставай! – толкнула я с силой Никиту, громко шипя: – Вставай, давай! Пожар!

– Ну? – уставился на меня Никита, когда выбрался из палатки. – Чего орёшь? Ребёнка мне разбудила.

– Так пожар же! – завизжала я.

– Он, может, в ста километрах отсюда или в пятистах, если не в тысяче.

– А если нет?! – вспылила я.

– Если бы рядом был, дым был бы другой, – отмахнулся он. – Это ветром натянуло просто. Не паникуй. Марин, ну ты чего? Испугалась, что ли? Всё хорошо будет. К вечеру нас заберут, – напомнил он с улыбкой. – Завтра уже будешь в своей постельке дрыхнуть, носом к стенке, – для пущей убедительности он ободряюще обнял меня и добавил: – Смотри, рассеивается дым. Говорю же, просто натянуло.

– Ладно, – выдавила я из себя улыбку. – Извини, что разбудила ребёнка.

– Выспится ещё, – небрежно махнул он рукой и отправился обратно в палатку.

Мне же не спалось. До этого утра я смотрела на окружающую дикую природу с равнодушием, немного опасалась, но всё же внутри жила уверенность, что всерьёз опасаться нечего. Кроме змей, конечно, и то, если шуршать палкой впереди себя, когда идёшь в сторону реки, или громко топать – пресмыкающееся отползёт. Не нужны ей неприятности, человек же – одна большая неприятно для всего живого на планете Земля.

Сейчас же стало по-настоящему неуютно, страшно, как никогда захотелось домой, да хоть в общагу, в которой прожила последний год, главное – подальше от прелестей природы!

От скуки отправилась мыть посуду на реке, дым и правда развеялся, я почти успокоилась, даже начала улыбаться. Больше всего радовало, что сегодня – час Х, когда приедет дядя Алика и заберёт желающих на «Большую землю». Искупалась, несмотря на бодряще холодную воду с утра, накинула полотенце на плечо, сарафан рядом, подхватила посуду, устроив всю в кастрюле, и направилась к стоянке уже в хорошем настроении.

Между палаток бродили ребята, видная издалека, возвышалась долговязая фигура Никитки. Макс сидел на пеньке, понуро опустив голову, Алика не было видно, как и Алёнки, видимо, досыпали. Зато Дашка, увидев меня, поспешила на помощь. Выхватила кастрюлю, запричитала, что я совсем рехнулась, отправилась чёрт знает куда, одна, без связи, а она тут волнуется, переживает, нервничает. Можно подумать, утоптанная тропинка в пятьсот-семьсот метров – это «чёрт знает куда».

– Твою мать! – вдруг услышала я смутно знакомый мужской голос рядом с собой. – Это что за цирк?

Обернулась, как стояла, в купальнике и резиновых сланцах, уставилась на группу мужчин, одетую в форменные куртки, на которых виднелась надпись «Авиалесоохрана», которая вышла из леса прямо на нас.

Глава 4

Усталые, вдрызг вымотанные, они смотрели перед собой и не верили своим глазам. На тропинке стояли две девушки, одна в коротеньких шортах, едва прикрывающих ягодицы, и в майке, другая и вовсе в купальнике. Не девушки даже, девчонки. Есть ли, нет ли восемнадцать лет, с кондачка не разберёшь.

Лес, почти глухая тайга – несколько населённых пунктов в относительной близости, километров за пятьсот-тысячу ниже по реке не в счёт. Вплавь далековато, пешком непроходимо, на транспорте попросту не добраться.

В хорошие времена, да, забредали в эти места любители экстрима и прочие идиоты, которым всраться, как нужно найти приключения себе на задницу, но сегодняшнее лето нельзя назвать хорошим. Адово пекло, а не лето.

– Охренеть, – выдохнул за спиной Пашки Амгалан – напарник, приятель и просто отличный мужик.

Других в лесоохране за все годы работы он не встречал. Не приживались как-то, уходили в места сытнее, безопаснее. Человек с гнильцой не станет день за днём спасать лес от огня. Это только на словах да в фильмах романтично выглядело, на самом деле опасность здесь соседствовала с нечеловеческим трудом, взаимовыручкой и пониманием, что если ты, прямо здесь и сейчас, не сделаешь то, что должен – это не сделает уже никто. И никто не поможет. Зачастую именно ты – первая и последняя преграда на пути большого огня и человеческой трагедии.

Все шесть человек их сборной бригады повернули голову в сторону гогота, который разносился по небольшому лугу, среди вековых, пока не тронутых огнём деревьев. Пока…

Несколько лужёных молодецких глоток ржали видимо над какой-то смешной шуткой, потом в поле зрения появилась девчонка – лет двенадцати, тринадцати от силы и повисла на парне, больше похожем на жердь, чем на человека.

Пашка перевёл взгляд на топчущихся, о чём-то переговаривающихся девушек, которые продолжали стоять на тропинке, передавая друг другу кастрюлю, которая гремела нержавеющим нутром.

Отчего-то уставился на розовые пятки той, которая светила беленьким, ещё влажным купальником на загорелом, стройном теле. Нежные пятки, какие-то почти детские, щиколотка изящная, словно выточена из мрамора искусным мастером.

Тьфу ты! Какая только хрень от удивления и усталости не придёт в голову. Из мрамора! Искусным, мать твою, мастером!

– Твою мать! – выразил он общую мысль, повисшую в воздухе над их сборной бригадой из шести человек. – Это что за цирк?!

Девушки обернулись разом, уставились на стоявших у кромки леса мужиков, лица которых вряд ли выражали радость от встречи. Одна, та, что в купальнике, нахмурилась, оглядела поочерёдно каждого и застыла каменным изваянием, остановив взгляд на Паше.