Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века (страница 7)

Страница 7

           В твоей покоится всечасно.
Я с жаждою ловлю дыханье сладострастно

           Румяных уст, и если хоть слегка
Летающий Зефир власы твои развеет
И взору обнажит снегам подобну грудь,

           Твой друг не смеет и вздохнуть:
Потупя взор, дивится и немеет.

Вторая половина 1815

Надежда

Мой дух! доверенность к Творцу!
Мужайся; будь в терпеньи камень.
Не Он ли к лучшему концу
Меня провел сквозь бранный пламень?
На поле смерти чья рука
Меня таинственно спасала,
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду,
И силу – в бедстве сохранить

Души возвышенной свободу?
Кто вел меня от юных дней
К добру стезею потаенной
И в буре пламенных страстей
Мой был Вожатай неизменной?

Он! Он! Его все дар благой!
Он нам источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!
Все дар его, и краше всех
Даров – надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струей небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?

1815

К другу

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
           Где постоянно жизни счастье?
Мы область призраков обманчивых прошли,
           Мы пили чашу сладострастья:

Но где минутный шум веселья и пиров?
           В вине потопленные чаши?
Где мудрость светская сияющих умов?
           Где твой Фалерн и розы наши?

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,
           И место поросло крапивой;
Но я узнал его; я сердца дань принес
           На прах его красноречивой.

На нем, когда окрест замолкнет шум градской
           И яркий Веспер засияет
На темном севере, – твой друг в тиши ночной
           В душе задумчивость питает.

От самой юности служитель олтарей
           Богини неги и прохлады,
От пресыщения, от пламенных страстей
           Я сердцу в ней ищу отрады.

Поверишь ли? Я здесь, на пепле храмин сих,
           Венок веселия слагаю
И часто в горести, в волненьи чувств моих,
           Потупя взоры, восклицаю:

Минутны странники, мы ходим по гробам,
           Все дни утратами считаем,
На крыльях радости летим к своим друзьям, —
           И что ж? их урны обнимаем.

Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,
           Сияла Лила красотою?
Благие небеса, казалось, дали ей
           Все счастье смертной под луною:

Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,
           Любви и очи, и ланиты,
Чело открытое одной из важных Муз
           И прелесть – девственной Хариты.

Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,
           Ее беседой наслаждался

И в тихой радости, как путник средь песков,
           Прелестным цветом любовался.

Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!
           Она в страданиях почила
И, с миром в страшный час прощаясь навсегда,
           На друге взор остановила.

Но, дружба, может быть, ее забыла ты!..
           Веселье слезы осушило,
И тень чистейшую дыханье клеветы
           На лоне мира возмутило.

Так все здесь суетно в обители сует!
           Приязнь и дружество непрочно!
Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
           Что вечно, чисто, непорочно?

Напрасно вопрошал я опытность веков
           И Клии мрачные скрижали,
Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:
           Они безмолвьем отвечали.

Как в воздухе перо кружится здесь и там,
           Как в вихре тонкий прах летает,
Как судно без руля стремится по волнам
           И вечно пристани не знает, —

Так ум мой посреди сомнений погибал.
           Все жизни прелести затмились:
Мой Гений в горести светильник погашал,
           И Музы светлые сокрылись.

Я с страхом вопросил глас совести моей…
           И мрак исчез, прозрели вежды:
И вера пролила спасительный елей
           В лампаду чистую Надежды.

Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
           Ногой надежною ступаю
И, с ризы странника свергая прах и тлен,
           В мир лучший духом возлетаю.

1815

Переход через Рейн
1814

Меж тем как воины вдоль идут по полям,
Завидя вдалеке твои, о Реин, волны,
        Мой конь, веселья полный,
От строя отделясь, стремится к берегам,
        На крыльях жажды прилетает,
        Глотает хладную струю
        И грудь, усталую в бою,
        Желанной влагой обновляет…

О радость! я стою при Реинских водах!
И, жадные с холмов в окрестность брося взоры,
        Приветствую поля и горы,
И замки рыцарей в туманных облаках,
        И всю страну, обильну славой,
        Воспоминаньем древних дней,
        Где с Альпов, вечною струей,
        Ты льешься, Реин величавой!

Свидетель древности, событий всех времен,
О Реин, ты поил несчетны легионы,
        Мечом писавшие законы
Для гордых Германа кочующих племен;
        Любимец счастья, бич свободы,
        Здесь Кесарь бился, побеждал,
        И конь его переплывал
        Твои священны, Реин, воды.

Века мелькнули: мир крестом преображен;
Любовь и честь в душах суровых пробудились. —
        Здесь витязи вооружились
Копьем за жизнь сирот, за честь прелестных жен;
        Тут совершались их турниры,
        Тут бились храбрые – и здесь
        Не умер, мнится, и поднесь
        Звук сладкой Трубадуров лиры.

Так, здесь, под тению смоковниц и дубов,
При шуме сладостном нагорных водопадов,
        В тени цветущих сел и градов
Восторг живет еще средь избранных сынов.
        Здесь все питает вдохновенье:
        Простые нравы праотцев,
        Святая к родине любовь
        И праздной роскоши презренье.

Все, все, – и вид полей, и вид священных вод,
Туманной древности и Бардам современных,
        Для чувств и мыслей дерзновенных
И силу новую, и крылья придает.
        Свободны, горды, полудики,
        Природы верные жрецы,
        Тевтонски пели здесь певцы…
        И смолкли их волшебны лики.

Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен,
Ты сам, до наших дней спокойный, величавый,
        С падением народной славы
Склонил чело, увы! познал и стыд и плен…
        Давно ли брег твой под орлами
        Аттилы нового стенал,
        И ты – уныло протекал
        Между враждебными полками?

Давно ли земледел вдоль красных берегов,
Средь виноградников заветных и священных,
        Полки встречал иноплеменных
И ненавистный взор зареинских сынов?
        Давно ль они, кичася, пили
        Вино из синих хрусталей
        И кони их среди полей
        И зрелых нив твоих бродили?

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов,
Под знаменем Москвы, с свободой и с громами!..
        Стеклись с морей, покрытых льдами,
От струй полуденных, от Каспия валов,

        От волн Улей и Байкала,
        От Волги, Дона и Днепра,
        От града нашего Петра,
        С вершин Кавказа и Урала!..

Стеклись, нагрянули, за честь твоих граждан,
За честь твердынь, и сел, и нив опустошенных,
        И берегов благословенных,
Где расцвело в тиши блаженство россиян;
        Где ангел мирный, светозарной,
        Для стран полуночи рожден
        И провиденьем обречен
        Царю, отчизне благодарной.

Мы здесь, о Реин, здесь! ты видишь блеск мечей!
Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье,
        «Ура» победы и взыванье
Идущих, скачущих к тебе богатырей.
        Взвивая к небу прах летучий,
        По трупам вражеским летят
        И вот – коней лихих поят,
        Кругом заставя дол зыбучий.

Какой чудесный пир для слуха и очей!
Здесь пушек светла медь сияет за конями,
        И ружья длинными рядами,
И стяги древние средь копий и мечей.
        Там шлемы воев оперенны,
        Тяжелой конницы строи,
        И легких всадников рои —
        В текучей влаге отраженны!

Там слышен стук секир, и пал угрюмый лес!
Костры над Реином дымятся и пылают!
        И чаши радости сверкают!
И клики воинов восходят до небес!
        Там ратник ратника объемлет;
        Там точит пеший штык стальной;
        И конный грозною рукой
        Крылатый дротик свой колеблет.

Там всадник, опершись на светлу сталь копья,
Задумчив и один, на береге высоком
        Стоит и жадным ловит оком
Реки излучистой последние края.
        Быть может, он воспоминает
        Реку своих родимых мест —
        И на груди свой медный крест
        Невольно к сердцу прижимает…

Но там готовится, по манию вождей,
Бескровный жертвенник средь гибельных трофеев,
        И богу сильных Маккавеев
Коленопреклонен служитель олтарей:
        Его, шумя, приосеняет
        Знамен отчизны грозный лес;
        И солнце юное с небес
        Олтарь сияньем осыпает.

Все крики бранные умолкли, и в рядах
Благоговение внезапу воцарилось,
        Оружье долу преклонилось,
И вождь, и ратники чело склонили в прах:
        Поют владыке вышней силы,
        Тебе, подателю побед,
        Тебе, незаходимый свет!
        Дымятся мирные кадилы.

И се подвигнулись – валит за строем строй!
Как море шумное, волнуется все войско;
        И эхо вторит клик геройской,
Досель неслышанный, о Реин, над тобой!
        Твой стонет брег гостеприимной,
        И мост под воями дрожит!
        И враг, завидя их, бежит,
        От глаз в дали теряясь дымной!..

Конец 1816 – начало 1817

«Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы…»

Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы
При появлении Аврориных лучей,
Но не отдаст тебе багряная денница
Сияния протекших дней,

Не возвратит убежищей прохлады,
Где нежились рои красот,
И никогда твои порфирны колоннады
Со дна не встанут синих вод.