Когда в ясную погоду остаются позади Кале или Булонский порт, когда удаляешься от «милого сердцу края», как пела в далеком прошлом прекрасная и очень несчастная королева Мария Стюарт^[11], постепенно все четче вырисовываются на горизонте белесые скалы, коим обязана Англия своим прозванием Альбион^[12]. Вскоре появляется высокий силуэт замка Дувр, а за ним – мыс Саут-Форленд. Залив Даунс раскрывает свои объятия, а перед ним тут и там выглядывают из воды отмели – остатки затонувшей земли, которую называют Песками Гудвина. Высокие скалы Рамсгейта и Маргейта стоят как часовые, охраняющие берег. Они, однако, пропускают вас, и вы благополучно огибаете мыс Норт-Форленд и, повернув на запад, попадаете в устье Темзы.

Кругом – справа, слева, позади и впереди – бесчисленные парусники и пароходы держат курс к фарватеру, обозначенному разноцветными бакенами и буями. Миновав остров Шипи и Ширнесс, небольшой порт с бесчисленными арсеналами, вы приближаетесь к light ship, то есть к плавучему маяку, который стоит на якоре в самом устье Темзы, в месте ее слияния с Медуэем. По правую руку остается Саутхенд – милый курортный городок с длинной деревянной дамбой, а по левую – Грейвсенд, его особняки и церкви. Затем вы проходите под ныне умолкшими пушками форта Тильбюри – главного защитника Лондона, и внезапно видите Темзу, которая до сей поры выглядела как широкий эстуарий, а теперь благородно сужается и становится похожей на реку.

Гринвич поздней осенью

Впрочем, таков характер многих рек Великобритании: к какому бы морю ни устремлялось их течение, они никогда не отличаются большой протяженностью и почти три четверти пути струятся подобно всем равнинным ручьям, вышивая узоры на зеленом бархате лугов и переговариваясь с ивами, которые погружают в их воды зеленые пряди поникших ветвей. Но в низовье своем их русло резко расширяется и, подобно рукам, распахивает объятия всем волнам мира. Так ведут себя и Темза, и Форт, и Мерси.

Но вернемся на Темзу и продолжим наше непростое путешествие.

За фортом Тильбюри число всевозможных кораблей и лодок возрастает так, что им становится тесно, они снуют во всех направлениях или спят, застыв около берегов в ожидании отплытия. Здесь может показаться, что ты уже в лондонской гавани, но нет, чем дальше, тем больше возрастает суета.

Создается впечатление, что вас захватывает вихрь вечного движения. Мачты устремляются ввысь, паруса раздуваются, снасти переплетаются, каждая секунда грозит столкновением, и если ты раза два не пошел ко дну, прежде чем коснуться дебаркадера, то поторопись поставить свечку святому Петру, покровителю матросов.

Не бойтесь, это мнимая угроза! Суда сталкиваются, соударяются и разбиваются только на просторах морей, где они могут встретиться лишь чудом, а здесь, в этом муравейнике из бригов, шхун, трехмачтовиков, лодок и шлюпок, которые обходят друг друга без передышки на таком узком пространстве, что катастрофа кажется неизбежной, неразбериха каким-то чудом организуется, ловкие лоцманы творят порядок из беспорядка и зачарованный наблюдатель наслаждается самым чудесным зрелищем на свете – зрелищем в высшей степени напряженной человеческой деятельности. Позже Лондон заинтересует вас своими чудесами и сокровищами, но он не сумеет вас поразить. Увидев Темзу, вы имеете полное право ожидать всего самого невероятного, и потому уже ничто не застигнет вас врасплох.

И вот вдоль берегов выстраиваются огромные пакгаузы, необъятные доки и бесконечные склады, верфи, рядом с которыми дремлют на якоре мощные военные корабли, пароходы-броненосцы и мониторы в тройных панцирях. С утра и до вечера гигантские заводы выбрасывают клубы дыма, а за их крышами, не слишком далеко, как раз так, чтобы образовать видимый глазу фон, на склонах холмов вырисовываются очаровательные домики, которые дают вам первое представление о тишине и уюте семейной жизни под их кровом и о прелести английского пейзажа. Затем вам являются доки Виктории, а на смену им приходят доки Восточной и Западной Индии. Один их вид внушает подозрение о колоссальном богатстве, лежащем в основе британской торговли. Военный госпиталь Гринвич, обсерватория на вершине холма, плавучий госпиталь – Dreadnought – верфи Дептфорда дополняют этот бесподобный ансамбль и довершают картину.

Чем ближе город, тем гуще смог – это страшное бедствие Лондона, и вы попадаете под настоящий купол из дыма, который заменяет английской столице лазурный свод Неаполя и Константинополя. Вы продвигаетесь по величественному проспекту из кораблей, который превращает в реальность поэтическую картину большого порта с лесом мачт, и приближаетесь к зданиям таможни (Custom House) – конечному пункту плавания.

Итак, мы не ошиблись, повторив слова Генри Бульвера, который имел все основания утверждать, что чужеземец в первый раз должен попадать в британскую столицу с берега Темзы. Второй раз он может выбирать, но начинать знакомство с Лондоном нужно только так.

Широкая река, строгие и темные здания прибрежных фабрик, густой туман, сквозь который едва различаются бесчисленные смутные тени гигантских очертаний, таинственная тишина, царящая повсюду… Вы проскальзываете в город мимо больших кораблей – символов могущества империи, и грусть, торжественность, грандиозность и даже темнота, окружающая вас, – одним словом, все готовит вас к серьезному и мрачному величию.

Англичане называют свою реку the Thames^[13]. Мы, французы, со свойственным нашему народу неуважением к орфографии иностранных названий, а также равнодушием к истории и географии превратили Thames в Tamise^[14], a London – в Londres, к великому возмущению наших соседей, которые дают себе труд писать и произносить Сена и Париж^[15] так, как это делаем мы. Но это к слову, маленькая деталь, на которой мы не станем долее задерживаться.

Паскаль с присущей его фразам красочной меткостью назвал реки движущимися дорогами, англичане прозвали Темзу бесшумной магистралью (the silent highway). Она и в самом деле является наиболее оживленной дорогой Англии, нерукотворной улицей Лондона, чьи изгибы рисуют на его теле гигантскую букву «М». Ниже Челси она направляется прямо на север, затем, пройдя под Вестминстерским мостом, делает поворот на восток и следует этому курсу до Лондонских доков, расположенных уже за городскими стенами. Отсюда она устремляется на северо-восток, затем расширяется между илистыми берегами и заворачивает на юг, обнося свои желтоватые воды вокруг острова или, говоря точнее, полуострова Собачьего. У мостов Блэкфрайерз и Воксхолл ширина Темзы достигает двухсот десяти метров. И она становится вдвое шире у моста Ватерлоо.

Баржи с сеном на Темзе

Англичане в своем патриотизме легко доходят до неумеренных восторгов и дифирамбов, когда надо восславить все, что касается их мужественной нации и ей принадлежит, и потому они расхваливают и воспевают Темзу на все лады. Поверить им, так она несравненна и на всем белом свете не сыскать такой прекрасной, большой и великолепной реки. По примеру римлян англичане охотно наделяют свою любимую реку отеческими правами. The Father Thames, Темза-батюшка – такое выражение часто слышится из уст лондонцев. Разным художникам нравится изображать the Father Thames – и именно так поступил Доре, готовя наш фронтиспис, – в облике величественного и почтенного старца, с микеланджеловским лбом, могучими плечами, бородой из тины, спускающейся волнами на широкую грудь, и мощной рукой, лежащей на кормиле судна. Люди с воображением, которые повсюду ищут совпадения, схожесть и символичность, нашли аналогии между обликом Темзы и духом англичан. И река представляется им, как и этот дух, сумрачной, глубокой и сильной.

Вечер на Темзе. Пригород Лондона

Здравомыслящий иностранец довольствуется тем, что просто любуется чарующим зрелищем, которое разворачивается перед его взором. Он стоит на носу корабля и видит, или думает, что видит, в грандиозном параде Вестминстер, собор Святого Павла, Сомерсет-Хаус и тысячи шпилей всех форм и размеров, похожих на призраки в туманных саванах.

Надо заметить, что увидеть Темзу можно лишь с воды или с моста. Ей не хватает того, что придает очарование всем рекам, а именно берегов и набережных. Практические интересы убили в англичанах чувство прекрасного, доки, пакгаузы, верфи везде спускаются почти к самой кромке воды, и порой над ней нависают огромные краны, с помощью которых разгружаются корабли. Это удобно, но некрасиво: столица Англии таким образом лишается того, что могло бы доставить всем огромное удовольствие. Темза отказывает гражданам Лондона в приятных прогулках, которые дарят берега Сены парижанам, Тибра – римлянам, Арно – флорентийцам, Мансанареса – мадридцам (когда в нем есть вода)^[16]. И если бы не приходилось время от времени пересекать Темзу, чтобы переправиться на другой берег, можно было бы всю жизнь прожить в Лондоне и не подозревать, что рядом есть река. И можно даже подумать, что кто-то нарочно спрятал ее от взглядов любопытных иностранцев.

Вечер на Темзе. В черте Лондона

Зато мосты, переброшенные через Темзу, позволяют любоваться самыми прекрасными видами. Впереди – кипучая деловая жизнь города, справа и слева – великолепные памятники столицы Соединенного Королевства, которые возвышаются над крышами зданий, подобно скалам или островкам над волнами океана, а наверху, над нашими головами – небесный простор, и порой, правда очень редко, луч солнца проскальзывает между облаками, а затем теряется и угасает в клубах дыма, которые неустанно и беспрерывно извергают тысячи заводских труб.

Лондонский мост – самый первый по пути от моря к Лондону, и он так же знаменит в Англии, как у нас – парижский Новый мост. Это самый старый мост британской столицы, который долгое время оставался единственным. Живопись, поэзия и романы наперебой оспаривали его друг у друга. Он был и является до сей поры их излюбленной темой, вдохновляя на все новые и новые творения.

Лондонский мост в 1694 году

В первых годах одиннадцатого столетия почти на том же месте стоял деревянный мост, который соединял Лондон с Саутворком. На этом мосту разыгрывались сражения между датчанами и норвежцами, этими властителями морей, чьи ивовые лодки захватывали берега, сея повсюду разруху, опустошение и смерть.

В 1008 году войска норвежского короля Олафа разрушили Лондонский мост, захватили реку выше его развалин, обложили город и вынудили его сдаться.

Но мост в этом месте был слишком необходим, ибо только он соединял бо́льшую область Англии с югом страны и Европой. Поэтому его быстро восстановили и укрепили, превратив в подобие крепости на воде. В 1091 году ужасная буря снесла мост и вместе с ним шестьсот домов старого города. Его опять отстроили, но в 1136 году случился пожар, и только в 1163 году его смогли снова восстановить. Все это обходилось очень дорого, поскольку каждый раз строился деревянный и не очень надежный мост. Наконец Питер Коулчерч в 1176–1209 годах выстроил каменный мост, который, несмотря на ряд разрушений и частичных перестроек, простоял до 1832 года. Высотой восемнадцать метров, длиной двести восемьдесят два метра и шириной от одного парапета до другого двенадцать метров, он состоял из двадцати арочных пролетов.

Этот мост был и величествен, и красив, однако ошибка состояла в том, что на нем разместили два ряда домов, которые превратили его в узкую и темную улицу. Над центральным пролетом возвышалась изящная часовня, возведенная в память о благословенном Томасе Бекете, архиепископе Кентерберийском, который пал жертвой собственной верности обязанностям пастыря. На южном конце моста находились Саутворкские ворота с площадкой, где выставлялись насаженные на пики головы преступников, казненных за оскорбление величества. Среди тех, кто по справедливости или из-за мести и ревности попал в лапы палача, были и знаменитости. И чаще всего вспоминают Фальконбриджа, который хотел захватить Лондонский мост, чтобы освободить томившегося в Тауэре Генриха IV, Уильяма Уоллеса – легендарного героя, чье имя живет в сердце каждого шотландца, и, разумеется, Томаса Мора.

Семья моряка