«Схождение. Тогговы пятки, это мне совсем не нравится. – Он подумал о раковине, что лежала в сумке. – Таскать с собой магические предметы всегда опасно, можно такие беды навлечь на свою голову. Что, если какой-нибудь одиночник унюхает ее и решит пополнить свою коллекцию? – Скрипач нахмурился. – Ага, а заодно и прихватит три блестящих черепа».

Чем дольше сапер думал об этом, тем неспокойнее становилось у него на душе.

«Загоню-ка я ее, пожалуй, какому-нибудь торговцу в Г’данисбане. Лишние деньги не помешают. – Эта мысль ему понравилась. – Да, надо продать раковину, избавиться от нее. Никто не будет отрицать силу духовидца, но опасно слишком на нее полагаться. Таннойские жрецы отдавали жизнь во имя мира. А Кимлок, и хуже того, пожертвовал своей честью. Нет уж, мы люди простые: лучше полагаться на морантскую взрывчатку, чем на какую-то загадочную ракушку. Динамит подействует на одиночника так же, как и на обычного человека».

Крокус подстегнул коня и поехал рядом с сапером:

– О чем задумался, Скрипач?

– Да так, ни о чем. А где твой бхок’арал?

Парень нахмурился.

– Не знаю. Наверное, он все-таки был просто животным, а не фамильяром. Улетел вчера вечером и не вернулся. – Юноша потер лицо тыльной стороной ладони, и Скрипач увидел на его щеках слезы. – Пока Моби был рядом, я вроде как чувствовал, что Маммот со мной.

– Твой дядя был хорошим человеком, пока в него не вселился яггутский тиран?

Крокус кивнул.

– Ну, тогда он по-прежнему с тобой. А Моби небось просто нашел сородичей. В этом городе многие знатные семьи держат бхок’аралов. Выходит, он все-таки был просто домашним питомцем.

– Ты прав, наверное. А что касается дядюшки… Бо́льшую часть жизни я считал Маммота просто книжником, стариком, который вечно корпит над своими свитками, а больше ничем и не интересуется. А потом вдруг оказалось, что он был верховным жрецом. Важным человеком, имевшим влиятельных друзей вроде Барука. Но прежде чем я это хоть как-то успел в голове уложить, он погиб. Твой взвод его уничтожил…

– Погоди-ка, парень! То, что мы убили, уже не было твоим дядей.

– Я знаю. Убив его, вы спасли Даруджистан. Я знаю, Скрипач.

– Да не в этом дело, Крокус. Ты должен понять: главное, что дядя искренне любил племянника и всячески заботился о тебе. А то, что он оказался верховным жрецом, не так уж важно. Уверен, Маммот бы тебе то же самое сказал, если бы мог.

– Как ты не понимаешь? У него была власть, Скрипач, сила, но он ничегошеньки с ней не делал! Только вечно прятался в своей комнатенке посреди разваливающегося дома! А ведь дядя мог жить в особняке, заседать в Совете Даруджистана, влиять на решения…

Скрипачу не хотелось продолжать подобный разговор. Он никогда особо не умел утешать и давать советы.

«Да и к тому же, возможно, причина вовсе даже и не в дяде».

– Ну что ты все время ноешь, парень? Небось опять с Апсалар поругался?

Лицо Крокуса потемнело, он пришпорил коня и поскакал впереди всех. Вздохнув, Скрипач повернулся в седле и покосился на Апсалар, которая ехала в нескольких шагах позади:

– Милые бранятся, да?

Она только по-совиному моргнула, но ничего не сказала в ответ. Сжигатель мостов снова выпрямился в седле.

– Ох уж эта молодежь! – пробормотал он себе под нос.

Искарал Прыщ засунул метлу поглубже в дымоход и неистово потряс ее. Черная туча сажи опустилась на камни очага и осела на сером одеянии жреца.

– А дрова у вас есть? – поинтересовался Маппо, сидевший на каменном возвышении, служившем ему кроватью.

Искарал замер:

– Дрова? Думаешь, они подойдут мне лучше, чем метла?

– Чтобы огонь развести, – объяснил трелль. – Выгнать холод из этой комнаты.

– Ах, вот оно что! Нет, разумеется, дров у меня нет. А вот навоза полным-полно. Развести огонь! Блестящая мысль. Спалить их дотла! Неужто трелли славятся хитростью? Что-то мне ничего подобного в источниках прежде не встречалось. Правда, трелли вообще упоминаются там редко. А собственных летописей у треллей нет, ибо сей народ не знаком с грамотой. Да, вот так-то.

– Ничего подобного, трелли неплохо знакомы с грамотой, – возразил Маппо. – Они уже давным-давно научились читать и писать: примерно семь или восемь столетий тому назад.

– Нужно обновить библиотеку, однако это весьма дорогостоящее мероприятие. Напустить тени, чтобы разграбить величайшие библиотеки мира. – Жрец уселся у очага и нахмурился, лицо его покрывал слой сажи.

Маппо откашлялся:

– А кстати, кого это ты собрался спалить дотла?

– Пауков, разумеется. Этот храм наводнили пауки. Убивай их, где только увидишь, трелль. Топчи своими толстокожими ногами, дави загрубевшими руками. Убивай всех без пощады, понимаешь?

Кивая, Маппо закутался одеяло и лишь чуть-чуть поморщился, когда мех коснулся сморщенных ран на шее. Лихорадка прошла, но, как он подозревал, скорее вопреки, чем благодаря тем сомнительным лекарствам, которыми потчевал его безмолвный слуга Искарала. Когти и клыки д’иверсов и одиночников вызывали тяжкую хворь, что приводила к галлюцинациям, сумасшествию, а затем и к смерти. Многие выжившие оставались безумными, бред возвращался к ним на одну-две ночи по девять-десять раз в году. И подобное состояние нередко приводило к убийствам.

Искарал Прыщ считал, что Маппо благополучно избежал этой участи, но сам трелль боялся утверждать что-либо наверняка: вот если два полнолуния пройдут спокойно, тогда, значит, опасность и впрямь миновала. Маппо и думать не хотелось о том, на что он может оказаться способен, если им овладеет убийственная ярость. Много лет назад, когда трелль сражался в боевом отряде, разорявшем Ягг-одан, Маппо силой воли вводил себя в подобное состояние, как нередко делали воины, и воспоминания о бесчинствах, которые он тогда творил, остались с ним навсегда. Маппо решил, что если яд оборотня оживет в его венах, то он скорее покончит с собой, чем позволит безумию вновь вырваться наружу.

Искарал Прыщ потыкал метлой во все углы маленькой кельи, где поселили трелля, а затем потянулся к потолку, чтобы очистить его.

– «Убей то, что кусает, и то, что жалит!» – это священная заповедь Тени, должно быть первозданная! «Убей то, что бегает, и то, что ползает!» Вас ведь обоих проверили на паразитов, о да! К счастью, никаких незваных гостей не обнаружилось. Мы уже на всякий случай приготовили щелочные ванны, но ничего не нашли – ни на одном из вас. Однако бдительности ослаблять нельзя, и, разумеется, мои подозрения по-прежнему сильны.

– Ты давно тут живешь, верховный жрец?

– Понятия не имею. Это не важно. Важность заключается лишь в свершенных деяниях, достигнутых целях. Время – только подготовка, не более того. До́лжно готовиться столько, сколько требуется. Следует принять во внимание, что сие начинается с самого рождения. Рожденный прежде всего погружается в Тень, окутывается ее святой двойственностью, вкушает ее сладостное млеко. Я живу, чтобы готовиться, трелль, и подготовка уже почти завершена.

– Где Икарий?

– Жизнь, данная за жизнь отнятую; передай ему это. Икарий в библиотеке. Монахини оставили всего несколько книг. Фолианты, посвященные самоуслаждению. Читать их лучше в постели, как мне кажется. Все прочие материалы – мои собственные, скудное собрание, чудовищная нищета, я просто сгораю от стыда. Ты есть хочешь?

Маппо встряхнулся. Бормотание верховного жреца обладало гипнотическим эффектом. В ответ на каждый вопрос трелля хозяин разражался вычурным монологом, от которого голова шла кругом, и, кажется, сил уже больше ни на что не хватало. В полном соответствии со своими утверждениями Искарал Прыщ делал течение времени бессмысленным.

– Есть? Да, хочу.

– Слуга готовит обед.

– Он может принести его в библиотеку?

Верховный жрец скривился:

– О, сие будет крушением этикета! Но да, может, если ты настаиваешь.

Трелль заставил себя подняться:

– А где находится библиотека?

– Поверни направо, пройди тридцать четыре шага: потом снова поверни направо, сделай двенадцать шагов; затем через дверь направо, тридцать пять шагов; оттуда в арку направо и еще одиннадцать шагов; после чего снова направо, еще пятнадцать шагов – и входи в дверь, которую увидишь справа.

Маппо уставился на Искарала Прыща. Верховный жрец нервно поежился.

– Иначе говоря, – хмуро подытожил трелль, – надо повернуть налево и пройти девятнадцать шагов.

– Ну да, – буркнул Искарал.

Маппо направился к двери.

– В таком случае я, пожалуй, отправлюсь коротким маршрутом.

– Воля твоя, – проворчал жрец, склонившись над метлой и внимательно рассматривая ее.

Маппо понял, что подразумевал жрец под «крушением этикета», когда, войдя в библиотеку, увидел, что она служила еще и кухней. Икарий сидел за массивным столом, покрытым черными пятнами, в нескольких шагах справа от трелля, а слева слуга склонился над подвешенным над очагом котлом. Голова его оставалась почти невидимой за клубами пара, испарения собирались в капли и летели обратно в варево, которое слуга медленными, величавыми движениями помешивал деревянной ложкой.

– От супа я, пожалуй, не откажусь, – заметил Маппо.

– Эти книги гниют, – сказал Икарий, откидываясь в кресле и глядя на друга. – Ну что, оклемался?

– Похоже на то.

Не сводя глаз с Маппо, его друг нахмурился:

– Говоришь, хочешь супа? Так вот, это вовсе не суп. Он стирает белье. Ты найдешь более питательное угощение на разделочном столе. – Ягг указал пальцем за спину слуги, а затем снова обратился к рассыпающимся страницам старинной книги. – Это просто потрясающе, Маппо.

– Ну, учитывая, в каком одиночестве жили тут монашки, – ответил Маппо, подходя к разделочному столу, – полагаю, что особо удивляться нечему.

– Я говорю не об их книгах, друг мой, а о тех, что принадлежат Искаралу. Здесь собраны труды, о которых прежде ходили лишь туманные слухи. А о некоторых – вроде этой – я вообще никогда не слышал. «Трактат о планировании оросительных сооружений в пятом тысячелетии Араркала», четыре автора – ни много ни мало.

Вернувшись к Икарию с оловянной миской, наполненной доверху хлебом и сыром, Маппо заглянул другу через плечо, чтобы рассмотреть подробные рисунки на пергаментных страницах, а затем и странную, замысловатую вязь. Трелль хмыкнул. Во рту у него вдруг пересохло, но Маппо сумел выдавить из себя вопрос:

– И что же здесь такого потрясающего?

Икарий откинулся на спинку:

– Поразительное… легкомыслие, Маппо. Одни только материалы для этого тома стоят очень дорого: примерно столько ремесленник зарабатывает за год. Ни один ученый в здравом уме не станет зря тратить столь драгоценные ресурсы – не говоря уж о времени – на сочинение такого бессмысленного текста. И ведь это не единственный пример. Смотри: «К вопросу о распространении семян цветков пурилля на островах архипелага Скар». Или вот – «Болезни белых моллюсков, обитающих в Лекурской бухте». Более того, я убежден, что этим трудам тысячи лет. Тысячи!

«И написаны они на языке, который ты вряд ли мог бы узнать, не то что прочесть».

Маппо вспомнил, когда в последний раз видел подобную вязь – под навесом из шкур, на холме, который отмечал северную границу владений его племени. Он пришел туда в числе воинов, избранных сопровождать старейшин на встречу, оказавшуюся судьбоносной.

Осенний дождь стучал по шкуре над головой, все сидели на корточках полукругом, лицом к северу, и смотрели, как приближаются семь фигур в плащах с капюшонами. Каждый из странников опирался на посох, и, когда они вошли под навес и остановились перед старейшинами, Маппо с содроганием заметил, что посохи словно бы извиваются перед глазами, как деревянные змеи или те деревья-паразиты, что душат чужие стволы, выдавливая из них жизнь. Затем он понял, что это вьющееся безумие было на самом деле рунической вязью – постоянно изменяющейся на древках, как будто бы с каждым вдохом и выдохом чьи-то невидимые руки выреза́ли на них новые слова.