В феврале 1915 года Владимир Ульянов (Ленин) жил в Берне. Там Парвус первым делом разыскал социал-демократку из фракции меньшевиков Катю Громан, попросил её дать адрес квартиры Ленина. Та ответила, что адреса не знает, но дом где он живёт, покажет визуально. Катя и Парвус пошли туда и по дороге встретили бывшего эсера, ставшего социал-демократом Артура Зейфельдта. Катя сказала ему, что им нужен Владимир Ленин, и тут же на улице познакомила Артура с Парвусом. Зейфельдт ответил, что они с Лениным должны идти обедать в студенческую столовую. В это время, из-за угла вышли Владимир Ленин, Надежда Крупская и Владислав Каспарянц – студент юрист, из Бернского университета.

Парвус сообщил Ленину, что имеет к нему предложение, и они втроём (Ленин, Парвус и Крупская) отправились на квартиру Владимира Ульянова.

Каспарянц и Зейфельдт пошли обедать, а Катя Гросман по своим делам. Терзаемый любопытством Артур Зейфельдт быстро поел и побежал к Ленину, но застал там лишь Владимира Ильича и Надежду Константиновну Крупскую

– А где Парвус? – спросил Зейфельдт.

– Я его выставил, и просил больше с такими авантюрными предложениями мне не докучать, – ответил Ленин.

Он рассказал, что Парвус приехал к нему с предложением сотрудничества от германского Генерального штаба, говорил, что немцы согласны дать денег на устройство революции в России.

Владимир Ульянов прекрасно осознавал опасность сотрудничества с немцами, в то время, когда Россия воюет с Германией. Он не пошёл на сделку с Парвусом. На следующий день, в газете «Социал-демократ» Владимир Ленин опубликовал статью «У последней черты», в которой писал: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнале «Колокол» до последней черты. Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя, что немецкий Генеральный штаб выступил за революцию в России».

Эта статья Ленина была прямым указанием всем большевистским организациям не идти на контакт с Парвусом. Однако в отделе Вальтера Николаи, а также в министерстве иностранных дел Германской империи, русских большевистских газет не читали, и когда Парвус сообщил, что Владимир Ленин согласен на сотрудничество, возликовали. К нему прикрепили куратора – Ульриха фон Брокдорф – Ранцау, посланника МИД Германии в Копенгагене. Тот выдал один миллион марок золотом, которые Павус присвоил себе, уверив, что всё переправил в Россию, на революцию. Брокдорф-Ранцау бодро доложил в Берлин, что дело пошло.

Однако сейчас в здании возле моста Мольтке, (там находился Большой Генеральный штаб), генерал Фалькенхайн не был рассположен говорить о революции в России:

– Хорошо подполковник, Парвус, это отдалённая перспектива, – генерал подошёл к стене, где были развешены карты фронтов. Он отодвинул занавеску, закрывавшую одну из карт: – Сейчас нам необходимо заняться более неотложными делами.

Генерал провёл рукой по конфигурации Восточного фронта:

– Фельдмаршал Гинденбург в течение июля – августа стремясь рассечь и уничтожить русские войска, развернул наступление на Вильно,⁷⁸ однако русские умело маневрируя, отходят и избегают окружения.

Фалькенхайн вздохнул:

– Русские могут себе позволить такую роскошь, отдавать большие территории. Наши фланги сильно растянулись. На юге, на реке Днестр, австрийцы, не выдержав атак русских, отходят. Это создаёт угрозу Восточному фронту. Мы вынуждены срочно усиливать австрийскую армию, германскими корпусами. При этом у австрийцев отвратительно поставлена разведка.

Генерал указал карандашом на карту:

– Вот здесь в районе Луцка,⁷⁹ русские наносят австрийцам довольно чувствительные удары. Вам подполковник надлежит прояснить ситуацию с расстановкой русских сил возле Луцка. Разведке австрийцев, я доверять не могу.

Вернувшись к себе, Вальтер Николаи вызвал капитана Бухайна, в чьём ведении была картотека русских агентов.

– Карл, нам нужно осветить ситуацию с войсками русских в районе Луцка. Посмотрите, кто из агентов сможет сделать это?

Через час капитан Бухайн, доложил Вальтеру Николаи, что для этих целей подходит агент В-23. Под этим кодом в отделе III B был зарегистрирован штабс-капитан российской армии Виктор Иванов. Он служил офицером для поручений в 82-ой пехотной дивизии.

Штабс-капитан Иванов (агент В-23) получил указание от своего связного в сентябре. В это время в районе Луцка началась передислокация частей, потому он задержался с отправкой донесения немцам. Двадцатого сентября начальник штаба дивизии подполковник Рот, дал указание Иванову выехать в деревню Цуманы.

– Межу Цуманами и Карпиловкой занимают позиции, вновь прибывшие пятый Уральский казачий полк и триста двадцать шестой Белогарайский пехотный полк. Поезжайте туда штабс-капитан и определите на месте их стыки.

Полковник Шипов, командир 5-го Уральского казачьего полка, выслушав штабс-капитана Иванова, вызвал командира пулемётной команды Балакирева.

– Вот что хорунжий, ступайте к соседям и увяжите фланги и сектора обстрелов. Потом составьте схему и пришлите её в штаб с вестовым, – распорядился он.

– Слушаюсь, господин полковник! – козырнул Андрей Балакирев и вышел из блиндажа.

Взяв с собой Антипа Карнаухова, смешливого казака из Гурьева, Андрей направился на холм, располагавшийся за деревенькой Цумань. Там были окопы пехотного полка, его командир полковник Чижевский, отправил с Балакиревым поручика Распопова, а тот возьми и заяви:

– Слушай подпоручик, мне ещё роту в окопе размещать, дел вот, – он провёл ребром ладони по горлу, – я дам тебе своего унтер-офицера. Он у меня парень толковый.

– Как скажешь, – пожал плечами Балакирев.

– Семихватов, мигом ко мне Чапаева! – крикнул поручик своему вестовому.

Пришёл невысокий унтер-офицер со щегольскими усиками.

– Василий Иванович, сходи с подпоручиком, определи стыки на флангах, – не то приказал, не то попросил Распопов.

Между двумя полками проходил неглубокий овраг.

– Ночью тут аккуратно между нами можно проскочить, – Балакирев сдвинул фуражку на затылок. Он набросал схему и передал её Карнаухову: – Вот что Антип, бумагу передай полковнику, в ней всё подробно описано. Потом дуй в нашу команду, скажешь Сергееву, что я приказал его пулемётному расчёту прибыть ко мне. Приведёшь их сюда.

Полковник Шипов, прочитав бумагу, велел Карнаухову передать хорунжему, чтобы остался со своими пулемётчиками возле оврага.

– Не ровен час, австриец по этому овражку к нам в тыл влезет, – вздохнул он.

Распопов предложил Андрею ночевать в его землянке, но она была далеко от оврага.

– Господин подпоручик ночуйте в нашей землянке, – улыбнулся Чапаев, – у нас по приказу командира роты, два унтер-офицера ночью в окопе должны находиться, так что я сегодня один в землянке.

– Раз приглашаешь в гости, грех отказываться, – кивнул Андрей.

Чапаев оказался радушным хозяином, бутылку вина на стол выставил.

– За знакомство господин офицер, – улыбнулся он. Потом посмотрел в глаза Андрею: – Али побрезгуете?

– Да я и сам недавно офицером стал, до этого простым казаком был, – улыбнулся Андрей.

– Из казаков, стало быть, – Чапаев вытащил пробку из бутылки. Разлил вино по кружкам: – А разговариваете как образованный барин.

– Институт в Петербурге закончил.

Чапаев взял в руки кружку:

– Ну, давайте Ваше благородие выпьем, за то, чтобы живыми с этой войны вернуться.

Закусывали яблоками, которых в местных садах было полно.

– А жена у тебя господин подпоручик из образованных будет?

– Нет, жена у меня из рабочих, – Андрей надкусил яблоко.

– Ишь ты из рабочих! – удивился Чапаев. Он налил вина в кружки: – А как родитель твой отнёсся к тому, что ты не своего сословия жену взял.

– Из дома выгнал, – усмехнулся Андрей.

– Да, разным боком у людей жизнь поворачивается, – задумчиво произнёс Чапаев. Он поднял свою кружку: – Ну, твоё здоровье господин подпоручик.

Выпив, продолжил:

– Я ведь тоже на своей Пелагее против отцовской воли женился. Сам я плотник, у нас семейная артель была, ну а Пелагея поповская дочка.

Чапаев рассмеялся:

– Ох, и костерил меня папаня! Она говорит избалованная, не ко двору нам. Её родители меня тоже не приняли. Оно и понятно, к чему им такой зять. Наперекор всем мы с Пелагеей обвенчались. Привёл я её женой в отчий дом, и смирились мои родители.

Вздохнув, унтер-офицер продолжил:

– Хорошо мы с Пелагеюшкой жили, детки у нас народились, сын и дочка.

– Всё же приняли твои родители невестку?

– А куда им деваться?! – усмехнулся Чапаев. Он почесал затылок: – Принять-то приняли, да невзлюбил мой родитель Пелагеюшку. В каждом письме она на него жалуется.

– Ты писал отцу, что б ни обижал Пелагею?

– А как же! – усмехнулся Чапаев. Он откусил яблоко: – В каждом письме прошу батю, не притесняй мою жену.

–А отец что?

– Пишет, дескать, она паскуда перед каждым мужиком юбкой крутит.

– А вдруг это он со зла?

– Всё может быть, – вздохнул Чапаев. Он встал: – Хорошо мы с вами поговорили Ваше благородие, душевно, однако спать пора.

Вероятно, австрийцы знали, что на позиции против них встали новые части. В четыре часа утра они атаковали, пытаясь по оврагу зайти в тыл к русским. Казак пулемётной команды Сергеев их вовремя заметил и открыл огонь из своего «Максима».

– Отсекай их, не давай отходить назад! – крикнул Балакирев, выскочив из блиндажа.

Австрийцев в овраге было не меньше роты, нарвавшись на огонь русского охранения, они сообразили, что атака не удалась, и стали отходить, но пулемёт Сергеева не давал уйти. Человек двадцать залегли в овраге, который стал для них западнёй.

– Братцы! Айда пленных брать, всем Георгиевские кресты будут! – вскочил на бруствер Чапаев. Он побежал вперёд, за ним выскочила вся рота. Тут же по окопам русских ударила австрийская артиллерия, однако пехотинцам удалось взять в плен двенадцать австрийцев, среди них лейтенанта. Чапаев при отходе в окопы был ранен в правую руку.

– Я же плотник! Как мне теперь без руки-то?! – всё вздыхал он, пока солдат-санитар перевязывал его.

– Может всё обойдётся с рукой Василий Иванович, – утешал его поручик Распопов. А что он ещё мог сказать?!

После этого боя, австрийцы поняли, что атаковать русских через овраг бессмысленно и успокоились. Изредка постреливали по позициям русских, те вяло били в ответ. Пошла унылая окопная жизнь: со вшами и вонью от грязных портянок. В начале октября зарядили дожди, стало сыро и тоскливо. Единственная отдушина в этой хандре – письма из дома. Пятнадцатого октября Андрей получил весточку от младшего брата Фёдора, воевавшего на Кавказе.

Офицеры в землянке играли в карты, а Андрей уселся писать ответ брату.

«У нас неделями идут дожди, воды в окопе по колено, – сообщал он, – мы вкушаем все прелести фронтовой жизни: грязь, сырость и уныние».

– Опостылели эти карты!– вздохнул сотник Витошнов, швырнув карты на сколоченный из досок стол. Он встал и подошёл к двери блиндажа, толкнул её, из кармана кителя достал папиросы: – Слушай социалист, а здесь, пожалуй, похуже, чем в Швейцарии будет.