Ее реакция, вероятно, прозвучала грубо в сравнении с ее прежними выверенными словами, но Гассан казался скорее изумленным.

– Я хотел, чтобы у вас было здесь место, которое вы считали бы своим собственным, место, которое напоминало бы вам дом. – Он замолчал, но вскоре добавил более спокойным тоном: – Я жалею, что не додумался до этого для моей первой жены. Саффия всегда казалась такой потерянной, и, только когда она умерла, я понял, что она тосковала по берегам Ам-Гезиры, а драгоценности и парфюмы Дэвабада ее мало интересовали.

Хацет знала, что Гассан талантливый политик, но раскаяние, горчившее в его голосе, показалось ей искренним, зеркалом его эмоционального убеждения в том, что его наследником останется Мунтадир. И хотя такая преданность первой жене и сыну необязательно была многообещающим знаком для тех политических махинаций, на воплощение которых надеялись ее соплеменники, она хорошо говорила о человеке, женой которого Хацет вскоре собиралась стать, чью жизнь соглашалась разделить.

Он не обязан был делать это. Хацет происходила из семьи благородных коммерсантов, ее воспитывали в вере, что если для власти важны два фактора: золото и семейное имя, то купить эту власть может кто-то один. Ей одного взгляда хватило, чтобы оценить непомерность богатства, необходимого для сотворения такого прекрасного места, но она знала также, что Дэвабад и финансовая стабильность не есть синонимы – на самом деле она была богаче ее мужа. Гассан мог легко оснастить крыло дворца накопленными королевскими сокровищами, которые уже лежали в его хранилищах, но он предпочел заплатить за что-то новое. За дом уникальной архитектуры, предназначенный для нее.

И он показал ей этот дом уже после того, как она дала согласие. Хацет посмотрела на него с кривой улыбкой.

– И что бы вы стали делать, если бы после нашего разговора я вернулась на корабль отца?

– Встал бы на колени перед министерством финансов и молил о прощении?

– Тогда я избавлю вас от такого унижения. Это прекрасно, – сказала она, снова беря его под руку. – Правда, для меня это значит больше, чем я могу выразить словами.

Он накрыл ее пальцы своими.

– Тогда игра стоила свеч. Я надеюсь видеть вас здесь счастливой, госпожа Хацет. Я не сомневаюсь, что двор, знатные семьи, которые находятся здесь со времен Анахид, будут оказывать на вас давление, – сказал он с демонстративным дивастийским акцентом. – Но я благословляю вас придерживаться тех традиций, которые вам по душе. Я надеюсь, настанет время, и мы услышим детский смех из этих покоев, а потом они станут для нас обоих утешением.

«Они будут Кахтани». Его слова – его предупреждение? – снова мелькнули в ее мозгу. Она попыталась прогнать их.

– Могу я показать это место отцу? – спросила она. – Я думаю, ему будет приятно.

– Пожалуйста. Но сначала… У меня есть еще один аттракцион Дэвабада. – Гассан заговорщически подмигнул ей. – Вы встречались когда-нибудь с Нахидом?

КОГДА ОНИ СДЕЛАЛИ ПОВОРОТ К ЛАЗАРЕТУ ПО ПЕТЛЯЮЩЕЙ ТРОПИНКЕ, их встретил негромкий смех, вызвавший усиливающееся тепло в груди Хацет. Пока они шли по извилистым тропинкам сада, Гассан смешил Хацет, он был настолько агрессивно обаятелен в своих комплиментах в ее адрес и в непритязательных детских анекдотах, что она принялась дразнить его за это. Небо теперь полностью очистилось от туч, и сад гарема казался теперь безобидным в своей красоте. Да, конечно, обезьяны, которые раскачивались на ветках, имели клыки и когти, острые, как бриллианты, и да… какой-то торчащий из земли корень чуть не ухватил Гассана за ноги, когда тот аккуратно обходил его, но Хацет была джинном, и, чтобы напугать ее, требовалось что-то посерьезнее.

Когда они проходили мимо цитрусовой рощи с громадными апельсиновыми деревьями, смех стал громче, он сопровождался разговором на языке, который показался Хацет с ее ограниченным слухом диалектом арабского; она так толком никогда и не освоила этого священного языка людей – только в той мере, какая ей требовалась для молитв. Видимо, поблизости разговаривали садовники-шафиты… хотя чрезмерно игривые нотки голосов – нотки, которые не нуждались в переводе, – наводили на мысль, что работа сегодня далеко не продвинется. Хацет собралась было предложить Гассану деликатно пойти по другой тропинке, но тут они вышли на купающуюся в солнечных лучах полянку, на которой увидели парад всех красок мироздания. Поляна была покрыта цветами: колонны серебряных и светло-красных розовых кустов были выше ее ростом, шафрановая рудбекия росла ухоженными купами чуть в стороне от фиолетовых ирисов, желтых нарциссов и ярко-красных маков.

Полянка не была безлюдной. Но человек, которого первым увидела Хацет, удобно сидел с этюдником на коленях и вовсе не был арабоязычным садовником, как предполагала она. Покрой его брюк и черные большие глаза на бледном лице свидетельствовали о том, что перед нею дэв. Увидев их, он вскочил на ноги, уронил альбом, чтобы прикрыть лицо белой шелковой вуалью, которая до этого висела у него на одном ухе.

Хацет удивленно моргнула. Белая вуаль – но не может же быть… Она посмотрела на его хихикающую собеседницу. Эта женщина явно была шафиткой, ее закругленные уши и пепельно-серая кожа определенно свидетельствовали о человеческом происхождении. Молодая женщина улыбалась, когда они появились на полянке, но при виде королевской пары улыбка сошла с ее губ.

– Бага Рустам… – раздался удивленный голос Гассана. – Отдыхаем?

– Мой король. – Бага Рустам быстро встал между Гассаном и шафиткой. – Простите меня, я не слышал, что вы идете.

– Тут нечего извиняться, – великодушно ответил Гассан. Он наклонился поднять альбом, оброненный Рустамом. – Довольно хорошенькая, – заметил он, едва взглянув на женщину, наполовину скрытую фигурой Баги Нахида. – Я рад, что ты в такой прекрасный день проводишь время на природе, а не прячешься в своих комнатах.

Он вроде бы по-дружески похлопал Рустама по плечу, и Хацет отметила, как дэва покоробило от этого жеста.

– Д-да, – ответил Рустам с дрожью в голосе.

– Познакомься с нашей следующей королевой, – сказал Гассан, подталкивая его к Хацет, которая улыбнулась дрожащему Нахиду, чтобы он раскрепостился. – Госпожа Хацет, это Бага Рустам из Нахид.

Рустам стоял, не отрывая глаз от земли:

– Пусть огни горят ярко для вас.

Хацет вопросительно посмотрела на Гассана, который в ответ только пожал плечами.

– Вот такой уж он, – сказал Гассан по-нтарански.

– Рада познакомиться с вами, Бага Рустам, – любезно ответила она. – Я надеюсь, мы не оторвали вас и вашу… – Хацет повела глазами, но шафитка исчезла. – Компаньонку.

Рустам стрельнул в нее взглядом, и она увидела глаза такой темноты, что чуть не сделала шаг назад.

– Она мне не компаньонка.

– Верно, – непочтительно проговорил Гассан, явно хорошо знакомый с эксцентричностью характера Баги Нахида. Он слегка подтолкнул Рустама в плечо. – У тебя скальпель с собой?

Лицо Рустама перекосило.

– Нет, – сказал он охрипшим голосом.

Гассан вытащил ханджар из ножен на поясе.

– Тогда используй это. Покажи ей свои способности. – Гассан улыбнулся Хацет. – Посмотри-посмотри. Ты такого еще не видела.

Хацет переводила взгляд с одного на другого, ей было неловко и любопытно одновременно. Пальцы Рустама сомкнулись на рукояти. Он несколько долгих мгновений смотрел на оружие, а потом одним резким движением вскрыл вену на запястье.

Хацет вскрикнула и тут же бросилась ему на помощь. Черная кровь хлестала из раны, просачивалась через пальцы Рустама на цветы. Но пока Хацет искала что-нибудь, чтобы перевязать рану, та на ее глазах стала затягиваться. Кожа сошлась, сшилась через секунду, не оставив даже шрама.

– Правда, невероятно? – не сдержался Гассан.

– Что здесь происходит? – раздался женский голос за их спинами.

Потерявшая дар речи после увиденного, Хацет вздрогнула, увидев другую женщину, быстрыми шагами входящую на полянку. Она была дэва приблизительно возраста Хацет, но гораздо более миниатюрная, с преждевременной сединой в кудрявых волосах и усталыми морщинами в уголках вокруг хищных глаз. Ее помятая одежда была испачкана сажей и кровью.

Во внешности растрепанной женщины-дэвы не было ничего устрашающего, но когда она посмотрела на Багу Рустама, который все еще держал в руках ханджар с его кровью, даже воздух в саду, казалось, замер, словно в призрачном предштормовом затишье, часто встречающемся в тропиках.

– Бану Манижа, – приветствовал женщину Гассан, в его голосе послышался холодок. – Каким удивительным бывает твой выбор времени, когда ты этого хочешь.

Манижа проигнорировала саркастическое замечание короля, она смотрела только на брата.

– Рустам, лихорадка у Сайида Куслови не реагирует на лечение. Мне нужно, чтобы ты изготовил более сильный тоник.

Рустам стрельнул глазами в Гассана, и король махнул рукой:

– Иди.

Бага Нахид исчез с такой скоростью, будто растаял в воздухе. Оценивающий взгляд его сестры переместился на Хацет, и Хацет заставила себя выдержать его.

«Значит, вот она какая – легендарная Бану Манижа». Бану Нахида, о которой Хацет выслушала столько историй, столько предупреждений. Предупреждений, на которые можно было легко закрыть глаза, отнестись к ним как к сплетням или нагнетанию страхов, пока Хацет не оказалась перед этой женщиной, излучавшей волю, как никто другой из тех, кого она знала. Она видела мертвых акул, в глазах которых было больше эмоций, чем сейчас у Манижи.

Но Хацет была дипломатом.

– Мир вам, Бану Нахида, – вежливо сказала она. – Для меня большая чес…

Другая женщина оборвала ее:

– Вы чем-то больны?

Такой неожиданный вопрос застал Хацет врасплох.

– Нет.

– Хорошо. Если заболеете или забеременеете, пожалуйста, сразу же ко мне. Я не хочу рисковать: если вы вдруг умрете – обвинят меня. Опять. – Манижа презрительно посмотрела на Гассана – на королевском лице расцветала ярость. – Я получила ваше приглашение на сегодняшнее… торжество.

– На мой обручальный обед, – поправил он. – Пир в честь вашей будущей королевы.

– Да, верно, – проговорила Манижа. – Только меня не будет. У меня с братом пациенты.

Не сказав больше ни слова, Манижа развернулась на каблуках и исчезла.

У Хацет пересохло во рту. Так. Ходили слухи, что между этими двумя был роман. Или ревность. Или Бану Нахида вынашивала романтические планы касательно Гассана. Она знала, что такое любовь, сменившаяся разочарованием. Тут дело в чем-то другом. Вино может превратиться в уксус.

Здесь она слышала остроту. Видела ненависть, чистую и беспримесную. И Хацет вовсе не была уверена, что у нее есть основания в чем-то винить Манижу после тех дьявольских дел, уж что это были за дела, когда Гассан подначивал Рустама разрезать запястье ножом.

– Мои досточтимые Нахиды, – ехидно сказал Гассан, не обращаясь ни к кому конкретно. – Не пугайтесь. Если понадобятся их услуги, уверяю вас, их манеры сиделок сильно улучшатся.

Хацет попыталась представить, что эта злобная женщина сидит у ее кровати, когда ей пришло время рожать, и быстро исключила такую возможность. Если она забеременеет, она напишет в Шефалу и попросит прислать ей какую-нибудь повивальную бабку из дома.

Вот только опасность для ее детей не сойдет на нет после их рождения. Рождение будет только началом. Хацет внезапно вспомнила слова, сказанные ей отцом в Та-Нтри, когда он начал по-новому видеть предложение Гассана:

«Не ввязывайся в чужую войну, дочка. Ты не знаешь о том насилии, свидетелем которого был Дэвабад. Ты не понимаешь вражду, которая существует между Кахтани и Нахидами».

И, как обещал Гассан, как он предупреждал…

Их дети будут Кахтани. И Хацет уже ответила согласием.

Мунтадир

Эти события происходят приблизительно за семь лет до событий, произошедших в «Латунном городе», и содержат спойлеры только к этой книге.