Товарки… Вере показалось, что здесь это слово значило не «товарищ», а «товар». «Мы все здесь товар, безликий расходный материал на изнанке лучшей на свете страны», – горько усмехнулась она.

Жара снаружи была ничем по сравнению с пеклом внутри цеха по переработке овечьей шерсти, которую в сезон везли нескончаемыми тюками. Тюк вываливали на огромный стол-ванну, заливали кипятком со щёлоком, а бригада из восьми девчонок выбирала из шерсти репьи и овечье дерьмо. В цеху постоянно клубился смрадный пар, который пропитывал одежду и кожу. Вера чувствовала его повсюду.

Товарки оказались грубыми и склочными девицами. За работой они непрестанно бранились, то и дело поминая непристойные названия гениталий. Таких грязных выражений Вера за всю свою жизнь не слышала даже от мужчин.

Вечером в комнате, которую занимала их бригада, одна из девушек потеряла что-то из своих вещей и приставала ко всем с расспросами. Соседки не оставались в долгу и сквернословили в ответ. Тут взгляд девицы упал на Веру:

– Ты взяла?

Она примиряюще улыбнулась:

– Когда бы я успела? Заходила сюда вместе с воспитателем. Только вещи оставила.

В ответ последовал удар кулаком под дых. Вера сложилась пополам и повалилась на пол.

– Больно умная? А если найду? – Девица принялась раскидывать Верины вещи. Не обнаружив пропажи, она сплюнула на пол и отошла. Остальные товарки хохотали. Унижение новенькой казалось им забавным.

К территории женской колонии примыкала мужская. Разделяла их условная граница из провисших рядов колючей проволоки. После рабочей смены парни забирались на крышу своего барака и встречали появление каждой девушки улюлюканьем и непристойными предложениями. Вера надеялась, что на подобных знаках внимания знакомство с соседями и ограничится, пересечь черту между бараками они не отважатся. Но на третий день по женской территории прошагал патруль из малолетних заключённых под предводительством Яшки Лютого. Пристально глядя Вере в глаза, он провёл языком по губам. Она не поняла этого жеста, но веяло от него чем-то жутким и омерзительным.

Позже товарки объяснили, что Яшку поставили на патрулирование не за хорошее поведение, а за умение держать в страхе и подчинении всю колонию. Поселение соседствовало с деревней овцеводов. Начальству было важно, чтоб малолетние воры, гоп-стопники, карманники, форточники и проститутки не донимали местных жителей. С этим Яшка отменно справлялся. В ответ надзиратели снабжали его папиросами и закрывали глаза на творимые им расправы. Впрочем, произвол внутри колонии никого не интересовал. Её границы даже не охранялись, всё равно бежать было некуда: на сотни километров вокруг расстилалась сухая степь.

В октябре открылась вечерняя школа. Преподавателей не хватало, да и классов было только семь. Вера всё равно ходила на уроки, чтобы хоть ненадолго избавиться от нападок товарок.

К ноябрю выяснилось, что их бригада не справляется с планом. Пришлось выходить на работу после занятий в школе. Однажды, закончив смену, Вера не смогла найти свои ботинки. Товарки быстро переоделись и убежали. Пропажа вскоре обнаружилась, но возвращаться в барак предстояло одной.

Патруль с Яшкой во главе поджидал между двух длинных сараев с шерстью. Вера ещё надеялась, что встреча случайна, и попыталась проскочить мимо, но Лютый заступил дорогу. Один из парней схватил сзади. Шершавая ладонь зажала рот. Веру потащили за сарай, сорвали одежду и издевательски смеялись над отчаянным сопротивлением. Затем придавили к холодной земле и развели ноги, выставляя напоказ потаённое. Яшка посветил фонариком:

– Бутончик, кажись, нетронутый.

Он спустил штаны. Пахнуло давно не мытой плотью. И навалился сверху, придавил, смял, каждым толчком утверждая, что кошмар отныне и есть реальность, возврата к прошлому не будет.

Яшка был первым. Потом насильники сменяли друг друга. Отпустили Веру уже ночью.

Она долго стояла в душевой под струёй ледяной воды, пытаясь ногтями содрать с кожи следы прикосновений. И выла по-звериному. Вдруг крепкая рука схватила сзади за шею и с силой придавила к мокрой стене. Ухо обдало горячим дыханием:

– Заткнись! Вздумаешь жаловаться на Яшку – тебя найдут в степи с перерезанным горлом. Разбираться в убийстве зэчки никто не будет, спишут на басмачей. Перестань бегать и сопротивляться, тогда Яшка потеряет к тебе интерес.

Хватка ослабла. Вера обернулась и узнала Ольгу, старшую четвёртой бригады, девушку высокую, крепкую, с гладко выбритой головой. Её уважали и побаивались.

– Тебя будут ломать до тех пор, пока не перестанешь считать, что ты лучше остальных. Но и в обиду себя не давай, бей первой. Тебе нужно выйти отсюда живой. – Ольга направилась к выходу. Вдруг обернулась. – Продержись до конца ноября. У меня двух девчонок переводят, заберу тебя к себе в бригаду. Народ у нас не такой гнилой.

Вера быстро оделась, прокралась в комнату и забралась в постель. Долго лежала без сна, стуча зубами от холода под вытертым одеялом.

«Выйти живой, – крутились в голове слова Ольги. – А как жить после этого? Зачем жить? Не бегать и не сопротивляться? Значит, это снова повторится? Я не вынесу!»

Как можно оставаться безучастной, терпя надругательства? Вера решила, что уж лучше окажется в степи с перерезанным горлом, чем снова переживёт насилие. Надо просто рассказать надзирателям про Яшку. А если он не сразу убьёт, а сперва будет издеваться?

За раздумьями Вера не заметила, как стала проваливаться в сон. Темнота барака превратилась в тень от кустов на заросшей тропинке. Вера стояла с павлиньим пером в руке и трогала им стены незримой защиты. «А от мальчишек кокон защитит?» – услышала она свой голос.

Кокон! Вера тут же проснулась. Откуда это? Перо, дача, тропа к морю… И страшный зверь. Больше ничего не получалось вспомнить. Только страх и кокон. Выпустить страх наружу…

Вера почувствовала, как обида и отчаяние собираются у солнечного сплетения, теснятся, готовые разорвать живот, и выливаются, обволакивая незримой оболочкой. Не было пёрышка, чтобы проверить её надёжность, но Вере вдруг стало спокойно и тепло. Значит, кокон работал. Что ж, иной защиты у неё всё равно не было, придётся попробовать эту.

Наутро товарки особенно громко смеялись и переругивались. Веру они словно не замечали. Никто не спросил, почему она вернулась так поздно. А вечером история повторилась: Веру снова оставили одну, а между сараев её поджидала Яшкина шайка.

Хотелось бежать и кричать. Вера пересилила себя и за мгновение, как её схватили, создала кокон из страха. Она почти не чувствовала их прикосновений, будто всё происходило не с ней. Наблюдала со спокойным безразличием и ждала, когда они закончат. И вдруг услышала музыку, тихий смех. Лица насильников растворились вместе с темнотой казахской ночи, и Вера оказалась в светлом зале посреди бала. Кружили пары, мелькали кружево и атлас, по полу шуршали туфельки. Чувствовался даже аромат духов.

«Это же… О чём рассказывала бабушка. Погибший мир вернулся, чтобы защитить меня!»

Следующим вечером Веру снова ждали, но в этот раз Яшка не притронулся к ней.

– Яш, ты что, не будешь? – спросил один из удовлетворивших похоть отморозков.

– Да ну её, лежит бревном. – Лютый сплюнул и пнул Веру в бедро. Она не отреагировала. Яшкин интерес к ней иссяк.

Насильники отстали, но остались товарки. И безысходность. Вера создавала кокон, чтобы укрыться от нападок, но вскоре стала прятаться в нём из-за безмятежности, которая охватывала под его защитой. Сами собой оживали бабушкины воспоминания, и вместо колонии Вера оказывалась в мире грёз.

Ольга сдержала слово: к декабрю Веру перевели в четвёртую бригаду. Старшая устроила здесь строгие порядки. Все внутренние конфликты решались на совете. Ходили по поселению только вместе. Если кому-то из девчонок нужно было на почту или к фельдшеру, то шли всей бригадой и ждали, сколько потребуется.

Утро начиналось с тренировки. Бить первой, да и вообще бить, Вера не умела и сомневалась, что в драках от неё будет хоть какая-то польза, но Ольга видела в бывшей балерине неплохой потенциал. И оказалась права: вскоре тело, привыкшее к воздушным пируэтам, освоило боевые выпады. Жить здесь было по-прежнему невыносимо, но теперь появился реальный шанс уцелеть.

За монотонной работой и ночью, перед сном, Вера уходила в кокон, где кружила в вальсе с остроумными юнкерами. Каждый вечер она разворачивала одно из бабушкиных воспоминаний и представляла себя то на карнавале в Венеции, то на верховой прогулке в сосновом бору. Погружение в ушедшую эпоху давало сил не сойти с ума.

В январе проходили медосмотр. Фельдшер спросил о последней менструации. Вера силилась вспомнить. Кажется, месячные были в октябре.

– Когда ж вы, шалавы, успеваете ноги раздвигать? Залезай на кресло!

Не сказать, чтобы Вера была совсем уж дремучей в вопросах половых отношений, но почему-то даже мысли не допускала, что при изнасиловании можно зачать.

Беременность и правда не подтвердилась. Фельдшер велел показаться через две недели. Но и через две, и через четыре матка не увеличилась, а месячные так и не пришли. От пережитого в организме Веры произошёл сбой. Сама природа противилась появлению детей в этом гиблом месте.

Летняя жара наступила уже в апреле. Колония готовилась к дню рождения Ильича. Вера и Ольга закрепили на крыше барака транспарант с надписью «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» и прилегли отдохнуть в тени кумача. Ольга закурила. Вера рассматривала её мускулистые руки и вдруг спросила:

– Оль, тебе никогда не хотелось отомстить? Ну… Не знаю… Например, спалить колонию к чёртовой матери или подкараулить Яшку и всадить ему нож в сердце.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы справедливость восторжествовала!

– Верка, если ты обожжёшь руку, то будешь мстить огню?

– Нет, конечно. Это же глупо!

– Вот и Яшке мстить глупо. Он как явление природы. Сам не знает, для чего живёт, поэтому и распыляется по пустякам. То самоутверждается за счёт слабых, то подачку у начальства выслуживает. Всё это сиюминутные прихоти, а цели нет. Есть цели, ради которых всё переживёшь: и страх, и боль, и голод, и унижения. Вот ты знаешь, зачем живёшь, я знаю, а он нет. Поэтому отомстишь ты ему тем, что цели своей достигнешь, а он так и будет на ощупь по жизни плутать.

– Оль, а для чего я живу?

– Это ты у себя спроси.

– Я не знаю.

– О чём ты на работе думаешь? Ведь не от мыслей о Яшке у тебя лицо такое счастливое.

Вера не подозревала, что, спрятавшись в коконе, может лучиться радостью снаружи.

Ольга перевернулась на живот и снова закурила:

– Я могу убить Яшку. Он это заслужил. Стольких девчонок искалечил. Только нет у меня такого права. И так уже из-за моей глупости большое дело встало. Сейчас я бы школу оканчивала, к поступлению готовилась. А теперь ещё четыре года тянуть. Через год мне восемнадцать, переведут во взрослую. Выживу ли там?

– Оль, а что ты сделала? Расскажи.

Ольга помолчала, разглядывая трепещущую на ветру красную ткань. Наконец кивнула:

– Расскажу. Ты не из болтливых. Я из Москвы. Мой отец, профессор биохимии, несколько лет работал над созданием одного препарата. Чудесного препарата! Отец отрубал мышам лапы, наносил это вещество на срезы, соединял, через десять минут лапа полностью прирастала, и мышь снова бегала. У меня нет знаний, чтобы объяснить, как оно действует. Но это вещество может сделать людей почти бессмертными, отодвинуть старение. Три года назад папа выступил с докладом в наркомате. Он показал действие препарата. Сказал, что его производство – дело первостепенной важности, поскольку через пять лет СССР вступит в страшную войну. А открытие отца возвращало бы бойцов в строй в течение суток.

– Какую войну? Оль, получается, через два года начнётся война? С кем?