Старый миноносец, не способный развить и двадцати узлов, бросился поперек третьего торпедного следа и исчез в пенно-огненном столбе взрыва, приняв на себя предназначенную броненосцу смерть. Еще один взрыв, оглушительный и страшный, раздался справа.

– «Петропавловск»! – заполошно крикнул подносчик. – Братцы, «Петропавловск» подорвали! В клочья!

– Заткнись, салага! – рявкнул наводчик. – Снаряд!

* * *

– Посмотрите, Петр Иосифович, не иначе третий отряд японцев на Попова склоняется? – Контр-адмирал Иессен приник к биноклю.

Командир крейсера «Россия» Петр Иосифович Серебренников предпочитал биноклю стереотрубу, установленную в боевой рубке всего пару месяцев назад: не из сугубой осторожности, а исключительно по причине более широкой оптической базы.

– Так точно, Карл Петрович, достали береговые Камимуру, вот они и пытаются разобраться с ними с близкой дистанции, считая, что на нас и двух отрядов с лихвой хватит. Шутка ли, двенадцать против четверых, если посчитать нашу «Россию»…

– Да уж…

Адмирал был мрачен. Как ни готовились они, как ни тренировались, как ни налаживали разведку и оповещение, как ни вылавливали шпионов, а все же потеряли два броненосца из пяти. «Полтаву», слава богу, удалось посадить на грунт, а «Петропавловск»… И ведь самое обидное, сообщение о подозрительных кораблях в Амурском заливе поступило в штаб всего за пять минут до первого взрыва…

Он задумался. Вспомнилось загадочное распоряжение императора – никого из командного состава эскадры на «Петропавловске» не иметь. Возможно, государю доложили, что японцы будут первым делом атаковать самый боеспособный из броненосцев? С другой стороны, он и сам предпочел в качестве флагманского корабля резко прибавившую в ходе и вооружении «Россию»…

– Уже девяносто кабельтовых. Не соблаговолите ли… – потормошил адмирала Серебренников.

– А что тут соблаговолять? Николай Карлович и так свое дело знает, сейчас…

Со стороны укоротившейся почти вдвое колонны русских броненосцев разнесся гулкий звук залпа. Через сорок секунд еще один, со второго в колонне, и еще один, с третьего…

– Как же медленно стреляют, – пробормотал адмирал.

– С таким-то цирком, – не отрываясь от трубы, пожал плечами командир «России», – хорошо еще, что хоть так можем…

Новые, удлиненные снаряды не умещались в старые лотки и снарядные погреба, и если на черноморском «Потемкине» все же удалось модифицировать поданные механизмы, то во Владивостоке совсем было отчаялись перейти на новые снаряды. Выручила русская смекалка: носовые баллистические колпачки выполнили съемными, и башенные команды навинчивали их на снаряды непосредственно перед выстрелом^[20].

Четыре всплеска поднялись вокруг головной «Микасы» уже со второго залпа: сеть береговых постов неустанно сообщала командующему броненосным отрядом Рейценштейну вычисленное по пеленгам местоположение и его тройки, и эскадры противника. Благодаря отработанной за зиму системе связи и гигантским двенадцатифутовым дальномерам на самих броненосцах, дистанция была определена точно.

– Да, молодцы артиллеристы. Эх, было б нас хотя бы пятеро… Мичман, сколько снарядов японцы уже в остров вколотили?

– Виноват, господин адмирал, – выкрикнул кто-то из крейсерских мичманов, внимательно наблюдавших за вражеской колонной. – Японцы дают один выстрел в полторы минуты – видимо, по «Фудзи» с «Ясимой» равняются… Восемнадцатый залп!

– Считай, четверть боекомплекта у них долой. И ничего нашим башням береговым пока не сделалось, – кивнул Иессеи, наблюдая, как рядом с головным броненосцем вскипают пять белопенных всплесков, а на палубе начинает разгораться очередной пожар от попадания пятисотфунтового фугаса, шестого в залпе.

– Берег-два: скорость японцев падает до двенадцати! – отрапортовал еще один мичман. Поверх его светло-русых вихров пристроились массивные наушники с пористыми каучуковыми шумоизоляторами.

– Надеюсь, Николай Карлович тоже принял и не сплохует, – пробурчал Иессен. – Ага!

Видимо, полутонный снаряд с одного из броненосцев Рейценштейна попал в палубу японца по крутой траектории, пробив ее прямо над шестидюймовым казематом. Броневой борт озарился вспышкой, и адмиралу показалось, что многотонное орудие, выброшенное из каземата силою взрыва, вошло в воду подобно торпеде.

– Японцы ворочают вправо, последовательно! – выкрикнул первый мичман.

– Не понравился господину Того наш горячий прием. Не ждали они. На «телефункене» – передать Рейценштейну: бить по точке поворота!

– Господин адмирал! – отрапортовал через полминуты радист. – Три японских бронепалубника попытались прорваться к бухте Подъяпольского, отогнаны «Мономахом» и береговой батареей! Один, предположительно «Акаси», парит и отстает! Подводные лодки провели атаку, одна торпеда его достала!

– И там самураи по зубам получили-с… И смертничков наших с почином, да. Но мало, мало! «Мономаху» преследовать «Акаси», не дать бронепалубникам соединиться с основными силами.

– Неужели Того так и уйдет? – задумчиво пробормотал Серебренников. – Сколько нам про самурайский дух говорили, про упорство японское… Ну да, береговые батареи, которых он ждать не ждал, ну да, бьем мы его с дистанции, о которой они даже мечтать не смели… ЕСТЬ!

Очередной залп русских двенадцатидюймовок, нацеленный в точку поворота вражеской эскадры, оказался тем самым золотым, какие зачастую решают исход боя. Тяжелый снаряд попал во всего-то шестидюймовую броню развернутой в диаметральную плоскость для перезарядки башни идущего пятым «Фудзи», успешно пробил ее и высвободил энергию полного пуда тринитротолуола. Несколько секунд башня с глядящими вразнобой стволами курилась ядовиточерным дымом, а потом взмыла в небеса на огненной колонне взрыва.

– Теперь, может быть, и правда уйдет, – развел руками Серебренников. – Глядишь, решит, что хватит ему.

– Мало ему будет, – мрачно промолвил Иессеи, наблюдая, как уходит под воду японский броненосец и как остальные кренятся в повороте, стараясь не столкнуться с задравшим корму корпусом. – Одного – мало! Только за «Петропавловск» нам троих нужно взять!

– Третий отряд японцев отворачивает от Попова! Уходят! «Токива» горит, идет последним! – сообщил радист.

– Миноносцам атаковать «Токиву». Радену идти под прикрытием «Соколов», затем сократить дистанцию до пятнадцати и атаковать полным залпом дивизиона! – отреагировал Иессен. – Все на одного! Хоть одна мина из двенадцати да попадет… Мичман, радио на «Святителей»: держаться не ближе восьмидесяти за японцами, обстрел продолжать! Все внимание – первому и третьему отрядам, второй атаковать только при невозможности стрельбы по остальным! Из зоны действия береговых батарей не выходить – съедят-с! В остальном действовать по своему разумению. А мы постараемся утопить «Акаси», ну и еще кого из бронепалубников, если повезет. Слишком далеко они от своих оторвались, слишком нагло себя ведут. А наглость наказуема. Дадите двадцать один, Петр Иосифович?

– С половиной, – усмехнулся тот. – Угля-то у нас не в полный груз, специально облегчались!

Взвыли вестингаузовские турбины, вращая генераторы General Electric, и русский крейсер словно бы взлетел из воды, совершая широкую циркуляцию на перехват оставшихся без поддержки японских крейсеров. Все его восьмидюймовки зашевелились в предвкушении грядущей мести.

Историческая справка

Адмирал Иессен – земляк автора. В годы Русско-японской войны начальник Отдельного отряда крейсеров эскадры Тихого океана. Возглавлял русскую эскадру в бою в Корейском проливе. Адмирал Иессен уникален уже тем, что в Русско-японской войне он – почти единственный из участвовавших в ней российских флотоводцев! – не погиб и не попал в плен. Выдержав тяжелейшее сражение с превосходящими японскими силами и потеряв крейсер, он сумел спасти два других своих корабля и привел их во Владивосток Петр Иосифович Серебренников – участник Цусимского сражения, командир «Бородино». Во время боя он был тяжело ранен (ему повредило шею и оторвало кисть правой руки), но даже на операционном столе он «ни на минуту не терял сознания и все время отдавал распоряжения, интересуясь ходом боя и ободряя команду». В молодости состоял членом морского кружка военной организации партии «Народная воля» в Кронштадте. В 1874 г. вместе с мичманом В. Н. Миклухой гардемарин Серебренников распространял нелегальную литературу и намеревался оставить военную службу, чтобы примкнуть к «хождению в народ». После разгрома военной организации «Народной воли» оставил революционную деятельность.

В то же время. У Цапличьей лагуны

Шальной шестидюймовый снаряд, долетевший аж до противоположного берега Амурского залива, лопнул у прибрежных камней, подсветив фигуры непрошеных гостей. Японские сигнальщики пока не поняли, что потревожившие их русские не воинская часть и даже не казачий разъезд, а всего лишь двое сотрудников русской контрразведки. Один из них – филер, выслеживающий связную майора Фуццо Хаттори, а другой – прикомандированный к нему прапорщик Степан Степанович Гордеев, едва оправившийся после ранения, но выдернутый из госпиталя как знаток японского языка.

– Вот ведь беда, ваше благородие, – прошептал филер, обратившись к офицеру по-старорежимному, – следили за девчонкой, а тут целый батальон нехристей.

– Максимум взвод, – автоматически ответил прапорщик, снаряжая последними патронами «Маузер К96», именное оружие, врученное лично полковником Потаповым в награду за похищенные из японского штаба документы. – Эх, знал бы, что столько стрелять придется, взял бы с собой вещмешок. У тебя как?

Филер крутнул барабан револьвера и грустно усмехнулся.

– Пусто…

– Тогда так, служивый, – Степан вдруг засмущался, что второпях забыл даже спросить имя контрразведчика, – бери обеих лошадок – и наметом до ближайшего поста или разъезда. Думаю, что наши уже увидели иллюминацию и сами спешат сюда. Ты им подскажешь, где искать гостей, а я пока с ними побеседую по-свойски…

– Эх, Степан, Степан, – прошептал прапорщик, провожая глазами юркого не по годам филера, – везет же тебе на приключения. Из огня да в полымя. Кстати, насчет пламени…

Над заливом грохотало и сверкало непрерывно. В трех или четырех местах занималось зарево. Казалось, что колесницы Зевса спустились с небес и раскатывали по волнам Золотого Рога и Амурского залива.

«Пора и нам пошуметь!» – скомандовал себе Гордеев, передернув затвор, и рывком бросил себя из-за спасительного укрытия вправо по прибрежной тропинке. Десять шагов, приглядеться, развернуться – и быстро сделать пять выстрелов в сторону противника, на ходу изображая стрельбу пачками целого отделения. Потом такой же маневр в другую сторону. Ну вот, кажись, и все… Теперь только кулаком грозить и камнями бросаться.

Кусты шевельнулись неясной тенью, и под ноги разведчику упала галька.

– Эй, солдатик! – услышал прапорщик насмешливый девичий голос. – Живой?

– Кто там? – полушепотом ответил Гордеев, отбросив бесполезный маузер и судорожно схватившись за шашку.

– Единственный, кто может спасти тебя от героической гибели.

Кусты еще раз чуть качнулись. Прапорщик готов был поклясться, что никто к нему не подбегал и не подползал, только рядом вдруг материализовалась лесная кикимора. Во всяком случае, именно так описывала их маленькому Степушке бабушка. Мол, кикимора мала, тонка, с большой головой, длинными руками, короткими ногами. У нее выпученные глаза, мохнатые лапы, рожки, хвост, она покрыта перьями или шерстью. Еще бабушка говорила, что кикиморы обыкновенно невидимы, неугомонны, быстро бегают и могут общаться с людьми человеческой речью.