Всю ширину стойки портье оккупировала группа шумящих счастливых англичан. Пол был заставлен саквояжами и зачехленными охотничьими ружьями. Трое подбивали клинья к девушке-портье, дурачась, словно странствующий цирк Монти Пайтона, двое других тузили друг друга, делая вид, что дерутся.

Пятерка расслабленных на каникулах британцев. Им не мешал неприлично богатый интерьер, они не боялись возвращаться домой, они не были уже много лет загнанными жизнью. Они были так демонстративно нормальны, что становилось нехорошо.

– Я вас слушаю. – Девушка-портье удостоила Зембу взглядом синих глаз.

«Увы, но я женат…»

– Сколько стоит свободная комната?

– Вы один?

«Да, и мне так одиноко…»

– Да, на одну ночь. «Но всю, красотка…»

– Триста пятьдесят с завтраком.

Он заплатил вперед, чувствуя себя так, словно вырывал свое сердце, достал ключ и направился по деревянной лестнице вверх, а какой-то маленький человечек в его голове ругал его грязными словами и желал, чтобы он тотчас же забрал деньги, опомнился и вернулся домой. Дамы и господа! Вот господин Земба, который обычно пять минут выбирает сыр из двух видов сыра, у которого одна пара целых брюк, а билет в кино для него невозможная роскошь. И вот он сейчас заплатил триста пятьдесят злотых за комнату – приветствуем вас! – вы докатились. Интересно, чем сегодня питаются его дети? что у них на ужин? – Мы ждем ваших звонков!

«Я сошел с ума, – подумал Земба со страхом, – наконец-то!» Он открыл дверь, чувствуя, как на него осуждающе смотрят чучела козлов, серн и оленей, и вошел внутрь. Номер был довольно обезличенный, как все номера в гостиницах. Тахта, прикроватная тумбочка, комод с небольшим японским телевизором, поднос со стаканами, деревянная стойка для ружей у шкафа в маленьком коридорчике. Все было сделано кем-то, вдохновленным охотой и конной ездой. Земба был восхищен. Он сам прозябал в тесной, заставленной, полной шума комнате, превращенной в две клетушки противной стенкой.

Он закрыл за собой дверь и положил сумку на пол, снял намокшую куртку, а потом сел на краешке тахты и, слушая шум дождя, равномерно шумящего в сосновом лесу, посмотрел на мансардное окошко в скошенной крыше. Внезапно Земба почувствовал прилив холодной ярости и дикой злости, которая давным-давно кипела где-то в черепной коробке. Он останется здесь.

Послать все!

Послать ответственность и чувство вины.

Он не станет искать никакой ночлег в кемпинге, никакой крыши у хозяйки.

«Остаться здесь на такой срок, на какой хватит денег», – открывая миниатюрный холодильник в коридоре, подумал Земба. То есть максимум на два-три дня, ну и ладно. И без того за неделю он ничего бы не придумал.

– Три дня, – произнес он решительно, ошеломленный умопомрачительно роскошной ванной с блестящими бронзовыми кранами и плиткой черно-золотого цвета. Три дня, а потом он вернется домой, и во всяком случае ему будет о чем вспомнить. Он будет отдыхать, бродить по лесу, смотреть телевизор, сидеть в баре и притворятся кем-то другим. А потом, когда ему будет казаться, что он уже больше не выдержит, будет вспоминать эти три дня из жизни нормального человека.

Он крутил фарфоровые набалдашники бронзовых кранов и, слушая уютный плеск льющейся в ванну воды, снял куртку и повесил ее в коридоре. Потом расстегнул сумку и разложил скромные пожитки на полках в шкафу – осваивался.

Почти полчаса он провел в горячей воде, рассматривая белый потолок и наслаждаясь тишиной. Никто не визжал, никто не ругался, и никто не рвался в двери. Он мог бы лежать так целый день, спрятавшись от всего мира, вне доступа сотовых телефонов, претензий, оскорблений и обязательств, которые невозможно выполнить.

Он не успел еще полностью отдохнуть, но что-то из наполняющей комнату тишины, немного сонного дождливого спокойствия осеннего вечера проникло в больной мозг. Когда он вышел из ванной и оделся, ему хотелось передвигаться плавно и медленно, говорить шепотом, а лучше всего молчать. До этого его разрывала потребность орать до хрипоты или броситься в панике, бежать куда глаза глядят. Теперь он чувствовал себя так, словно в его мозгу кто-то поменял фильтры на новые и чистые.

Он надел свежую рубашку, выкурил сигарету и решил пойти на ужин. Ему удалось войти в роль и на какое-то время стать кем-то другим, более удачливым человеком, потому он не убежал, завидев белые скатерти, подсвечники и снующих, как призраки, официантов в охотничьих камзолах. За столиками было не больше пятнадцати человек. Англичане валяли дурака и ржали как кони, но теперь он почувствовал к ним легкую симпатию. Он нашел себе укромный столик у стены, специально разложил салфетку, нарушая отутюженное цветистое оригами, и открыл меню. Нужно сказать, что цены здесь для Зембы были поднебесные, и он, несмотря на свое новое воплощение, на минуту потерялся. Какое-то время бессмысленно водил взором по ценнику, панически ища что-нибудь состоящее из двух цифр, пересчитывал старые деньги на новые и наоборот, всякий раз ошибаясь, наконец-то нашел среди закусок какие-то колбаски «Дар лесов» и заказал их, добавив к ним еще чай. Вопреки самым страшным опасениям, официант вовсе не задирал нос и не давал ничего понять, наоборот, вел себя по-дружески, как терапевт, и целых пять минут рассказывал Зембе о здешнем деревенском хлебе, который выпекается на листьях хрена, к которому у иностранцев возникает зависимость, как от кокаина, и что, уезжая, они скупают его целыми буханками.

Колбаски, похоже, были из дикого кабана и приготовленные на углях, само собой, вкусные. Он их съел, но по-прежнему был голоден, еще купил маленькую бутылку колы по цене двухлитровой бутылки, и пятьдесят граммов водки, тем самым закрывая сегодняшний бюджет.

Дьявольски сладкая кола помогла обмануть голод, и он сидел, покуривая сигареты, потягивая гомеопатическими дозами водку и наблюдая за другими посетителями. Ему было интересно, в чем он был хуже их.

Англичане – ясное дело. Они родились в более подходящем месте, и за них все сделала история. За достойную зарплату они делали свое дело, а пренебрежение к своей стране не было у них в моде.

За соседним столиком сидели трое мужчин в галстуках и охотничьих сюртуках. Они отличались той особенной элегантностью, которая велит и в лес идти в лаковых туфлях, и к спортивным брюкам надевать белую сорочку. Они разговаривали по-русски и поднимали тосты.

«Если начнут петь что-то грустное и плакать, значит, кого-то закопали в лесу, – подумал Земба. – Такой уж национальный характер. Но во всяком случае понятно, откуда у них бабки».

Вблизи камина, в другой части зала, за длинным столом громко пировало шумное смешанное общество, состоящее из нескольких человек, принадлежащих к поколению молодых бизнесменов. Никому из них еще не исполнилось сорока, на одних были утепленные куртки в черно-красную клетку, на других – военные куртки американских дембелей, все новенькое и дорогое. По-видимому, они вернулись с охоты, ружья и винтовки поставили вокруг камина, но на столе лежали сотовые телефоны и бумаги в папках-файлах. Мажоры. Интересно, хоть кто-нибудь из них умеет стрелять?

Земба посидел еще немного, но кола кончилась и нужно было идти. Впрочем, ничего страшного. Комната у него была – мечта, он может смотреть телевизор, или слушать звук дождя, или спать до отвала, и никто ничего не станет от него требовать.

Записная книжка лежала на прикроватной тумбочке рядом с пепельницей и телефоном. У Зембы не было никаких сомнений в том, что это не его вещи. Очевидно. У него не было записной книжки в мягкой черной кожаной обложке и никогда не будет. Он неосознанно поднял предмет, и оказалось, это не записная книжка, а просто книжечка. Напечатанная на тонкой папиросной бумаге круглым ярким, но очень мелким шрифтом. Молитвенник? Собственность отеля? Может, ее оставил предыдущий жилец? Бессмыслица!

Он глянул на первую страничку и в одну секунду перестал понимать, что происходит. Словно удар по голове. Словно ты внезапно из света вошел в тень. СОБСТВЕННОСТЬ ГОСПОДИНА АРТУРА ЗЕМБЫ.

Напечатано. Таким же шрифтом, которым и вся книжечка. Не как-то небрежно рукой, не впечатано потом. Надпись появилась в тот момент, когда издали книгу. Он медленно отложил ее и снял телефонную трубку. Двигался словно во сне или при высокой температуре. Он не думал. В мозгу стояла глухая, ватная тишина. Просто ноль.

– Я звоню из комнаты тридцать восемь. Была ли мне какая-нибудь посылка?

– Сейчас, тридцать восемь… нет, мне жаль, но не было никакой корреспонденции. Если что-то будет, я позвоню. Или портье вам при случае сообщат. Мы стараемся не беспокоить отдыхающих гостей.

– Есть ли у вас какие-нибудь рекламные брошюры, я бы хотел порекомендовать вас знакомым?

– Это очень мило с вашей стороны, брошюрки в фойе.

– Спасибо, – ответил Земба механически и повесил трубку. Потянулся за книгой, но боялся ее открыть. Тоже для рекламы? Ты выиграл одну из наград, среди которых или пять миллионов, или гипсовые гномы, тебе только нужно купить набор кастрюль по цене автомобиля. А может, это шутка? Не нужно себя обманывать. Ему не было никаких посылок. Кто-то выследил его в лесной глуши, в мотеле, где он случайно остановился. Кто-то выследил его и чего-то хочет.

Абсолютно спокойно он предположил, что происходит что-то невероятное. Просто происходит.

Он открыл книжицу.

Это никакая не шутка, дружище, никакая не лотерея и не рекламная брошюрка. Тебе не нужно ничего опасаться. Мы никакая не мафия, не службы и не секта. Мы знаем, что тебе нужна помощь и хотим тебе помочь. Безо всяких условий и безо всякой платы.

– Будто бы, – хмуро произнес Земба. – Нет ничего за так, кроме приманки. Это-то я как раз хорошо усвоил.

Конечно, нет ничего за так, но в твоем случае ты уже за все заплатил. На этот раз ты ничего не покупаешь, а получаешь то, что тебе не выплатили. Разве у тебя никогда не было впечатления, что в твоей жизни не все в порядке?

– Все это разговоры, – ответил Земба. Он почувствовал, что внутри рождается дикий истерический смешок. Становилось все более странно. Он начинал ощущать, как по голове и по спине бегут мурашки.

Ты тысячу раз искал ответа, задавал риторические вопросы, искал причины в себе и вовне. Ты молился и страдал. Ты работал и старался, но тебе всегда попадался значительно более твердый материал, чем другим. Они лепили свою жизнь из глины, а ты из гранита. Но голыми руками нельзя работать по граниту. Мы хотим дать тебе долото.

– Твою мать, – прошептал Земба и с трудом сглотнул слюну. – Что здесь происходит?! Что это, сука, такое?

Это помощь тебе. Ты пытаешься играть мелким в колоде, потому что тебе такая карта выпала, а мы хотим это изменить. Мы хотим, чтобы с этого момента у тебя в руках были тузы.

Земба швырнул книжицу на тахту и встал. Когда он закурил сигарету, у него тряслись руки, тряслись, когда он смял ее, сунул в карман и стал ходить по комнате. Его несло. Окно, шумящий ливнем лес, тумбочка с телефоном и лампа. И эта проклятая книженция. Он ходил по комнате. Окно, тумбочка. Картина на стене: туман, заросли камышей, стая уток на сером небе, рыжие гончие, двое неизвестных в желто-коричневых камуфляжных куртках. Ружья.

Боже! Эта книга разговаривала с ним! На самом деле! Он что-то себе думал, а там были все ответы. Он ходил. Окно, постель. Провел пальцами по волосам, с треском хрустнул пальцами. Он ходил. Чувствовал на спине и на голове ледяной озноб. Волосы на затылке встали. Я сошел с ума. Он мог бы ходить так всю ночь. Господи!