– Да, вы, почему бы и нет? Я даю вам шанс честно заработать; или, может, ваша свора «редакторов» по найму способна вам помешать? Фи! Ведь вы не раб, у нас свободная страна. Знаю я этих редакторов! Худосочные, страшные старые девы за пятьдесят да заурядные книжные черви, страдающие несварением желудка, которым нечем заняться, кроме как марать многообещающую рукопись своим брюзжанием – так к чему же, во имя всего святого, полагаться на мнение столь некомпетентных людей? Я заплачу вам за публикацию моей книги, сколько попросите, и еще сверху за вашу доброжелательность. И я гарантирую вам еще кое-что – благодаря этой книге прославлюсь не только я, ее автор, но и вы, ее издатель. Я собираюсь заявить о ней по-крупному, связавшись с прессой. В этом мире за деньги можно сделать все…

– Стойте, погодите! – прервал он меня. – Все это так внезапно! Вы должны дать мне подумать – дать мне время все взвесить…

– Тогда даю вам день, чтобы вы все обдумали, – сказал я. – Не дольше. Если вы не согласитесь, я найду кого-то еще, и тогда куш сорвет он, а не вы. Не теряйте времени даром, друг мой! Доброго дня!

Он побежал вслед за мной.

– Постойте, послушайте! Вы так странно ведете себя… так сумасбродно, так непредсказуемо! Кажется, все случившееся вскружило вам голову!

– Так и есть! Теперь она работает как надо!

– Ну и ну, подумать только, – и он доброжелательно улыбнулся. – В таком случае, почему бы вам не принять мои поздравления? – И он горячо пожал мою руку. – Что же касается книги, уверен, что дело было не в стиле или качестве написанного – просто она слишком… слишком трудна для понимания, а потому вряд ли способна угодить вкусу читателей. Лучше всего сейчас окупаются книги о семейных неурядицах. Но я об этом подумаю – на какой адрес вам отправить письмо?

– В «Гранд-Отель», – ответил я, в душе потешаясь над тем, как он смутился и растерялся – я знал, что он уже подсчитывает прибыль, которую получит, если возьмется исполнить мой литературный каприз. – Приходите завтра на ланч или обед, если пожелаете – только сперва пошлите весточку. Помните, что на раздумья я дал вам всего один день – и буду ждать ответа не дольше суток!

С этими словами я покинул его; он смотрел мне вслед как человек, только что увидевший, как нечто неназываемое и чудесное свалилось с небес прямо к его ногам. Я пустился в путь, посмеиваясь, пока не увидел, как один или два человека посмотрели на меня с таким удивлением, что решил не давать воли мыслям, чтобы меня не приняли за помешанного. Шагал я энергично, и постепенно мое волнение утихло. Я вновь принял облик флегматичного англичанина, считающего, что любое проявление чувств есть верх невоспитанности, и остаток утра провел за приобретением готового платья, которое по необычайно счастливому стечению обстоятельств пришлось мне впору, а также сделав богатый, если не сказать расточительный заказ у модного портного на Сэквилл-стрит, пообещавшего исполнить все быстро и точно в срок. Вслед за тем я отправил обещанный арендный платеж хозяйке моей старой комнаты, прибавив пять фунтов сверху, так как помнил о терпении, с которым бедная женщина сносила мои отговорки, как и о том, с какой добротой она относилась ко мне в течение моего пребывания в этом жалком жилище – покончив с этим, я вернулся в «Гранд-Отель» в прекрасном настроении, под стать своему новому костюму. Меня встретил коридорный и со всей возможной учтивостью сообщил, что «его превосходительство князь» ждет меня к ланчу в своих комнатах. Я сию же минуту проследовал туда, обнаружив своего друга одного в пышной гостиной; он стоял на свету, у самого большого окна, держа в руках продолговатый хрустальный ларец, сквозь который смотрел внимательно, почти любовно.

– А, Джеффри! Вот и вы! – воскликнул он. – Я заключил, что с делами вы управитесь до ланча, и потому ждал вас.

– Вы очень любезны! – ответил я, довольный тем, как он по-дружески назвал меня моим христианским именем. – Что это там у вас?

– Мой питомец, – ответил он с легкой улыбкой. – Видели вы когда-нибудь нечто подобное?

VI

Приблизившись, я изучил ларец, который он держал в руках. В его стенках искусно были проделаны отверстия для доступа воздуха, а внутри покоилось блестящее крылатое насекомое, переливавшееся всеми цветами и оттенками радуги.

– Оно живое? – спросил я.

– Не только живое, но и обладает незаурядным интеллектом, – ответил Риманез. – Я кормлю его, и оно меня знает – все то же можно сказать и о любом из цивилизованных существ; они запоминают руку дающего. Оно, как видите, совсем ручное и очень дружелюбное, – и, открыв ларец, он осторожно вытянул указательный палец. Тело сверкающего жука приобрело опаловый оттенок, лучезарные крылья расправились, и он заполз на руку хозяина и устроился там. Тот поднял руку над головой, слегка встряхнул ей и воскликнул:

– Вперед, сильфида! Лети и возвращайся!

Существо резко взлетело вверх и принялось описывать круги под самым потолком, оно было похоже на прекрасный блистающий драгоценный камень, и крылья его слабо жужжали в полете. Я с восхищением наблюдал за его изящными движениями, пока оно не перестало летать вперед-назад, снова усевшись на протянутую руку хозяина, и больше не делая попыток подняться в воздух.

– Одна избитая пошлость гласит: «Когда мы живы, смерть кругом», – тихо произнес князь, направив взгляд бездонных черных глаз на трепещущие крылья насекомого. – Но фактически эта сентенция ложна, как и большинство банальных людских изречений. Звучать оно должно так: «Когда мы мертвы, кругом жизнь». Это создание есть плод смерти, редкий и удивительный, и, как я полагаю, не единственный в своем роде. При точно таких же обстоятельствах находили и других подобных ему. История того, как я завладел им, довольно любопытна – но, может быть, вам покажется скучной?

– Вовсе нет, – живо возразил ему я, не сводя глаз с радужного, похожего на ночницу существа, сверкавшего на свету, будто все его жилки фосфоресцировали.

Он немного помолчал, наблюдая за мной.

– Что ж, было все так – я присутствовал при вскрытии гробницы, где лежала мумия египтянки; ее талисманы говорили о том, что это принцесса, принадлежавшая к знаменитой династии. На шее мумии красовались искусно оправленные драгоценные камни, а на груди лежала золотая пластина с гравировкой; толщина ее составляла целый дюйм. Тело мумии было обернуто бесчисленными благовонными бинтами; когда убрали пластину и сняли бинты, обнаружили, что мумифицированная плоть меж ее грудей разложилась, и в образовавшейся впадине или гнезде было найдено живое насекомое, блиставшее так же ярко, как и сейчас – то самое, что я держу в руках.

Я попытался подавить нервную дрожь, охватившую меня, но не сумел.

– Это ужасно! Должен признаться, будь я на вашем месте, я бы не стал забирать себе столь жуткое существо. Я бы убил его на месте.

Князь по-прежнему пристально смотрел на меня.

– Почему? Боюсь, мой дорогой Джеффри, что способностей к наукам у вас нет. Убить несчастное создание, зародившееся в мертвой груди, довольно жестоко, разве нет? Я считаю это неклассифицированное насекомое ценным доказательством (хотя мне и не требуется никаких доказательств) того, что ядро сознательной жизни неразрушимо; у него есть глаза, оно способно ощущать вкусы, запахи, касания, способно слышать – и эти чувства, наряду с разумом, оно обрело среди мертвой плоти той женщины, что когда-то жила, и без сомнения любила, грешила и страдала – более четырех тысяч лет назад!

Вдруг он умолк, но затем вновь заговорил:

– Тем не менее я честно признаюсь вам, что считаю это создание порождением зла. Да, в самом деле! Но от этого оно привлекает меня ничуть не меньше. Собственно, насчет него у меня есть одно фантастическое предположение. Я весьма склонен поддерживать идею о переселении душ и порою тешу себя мыслью о том, что, быть может, принцесса из знатного египетского рода обладала душой порочной, блистательной обольстительницы – и вот она перед нами!

Холод и дрожь сковали все мое тело с головы до пят, едва отзвучали эти слова, и, глядя на произнесшего их князя, стоявшего напротив в лучах зимнего солнца, черноволосого, высокого, с «душой порочной, блистательной обольстительницы», что жалась к его руке, мне вдруг почудилось, что в его прекрасном облике сквозит невероятная мерзость. Тень ужаса коснулась меня, но я отнес случившееся на счет гнусных подробностей этой истории и, твердо намереваясь преодолеть отвращение, решил изучить странное насекомое, подойдя ближе. Едва я сделал это, его глаза-бусины мстительно блеснули, и я отпрянул, досадуя на глупые страхи, одолевавшие меня.

– Определенно, оно невероятно, – пробормотал я. – Неудивительно, что вы так цените эту диковину. Весьма примечательны его глаза, похожие на глаза существа, наделенного разумом.

– Без сомнений, ее глаза прекрасны, – улыбаясь, проговорил Риманез.

– Ее? О ком вы говорите?

– Конечно же о принцессе! – ответил он с легким удивлением. – О милой мертвой даме – часть ее души, должно быть, присутствует в этом создании, так как питаться оно могло лишь ее телом.

И он с превеликой осторожностью поместил существо в его хрустальное обиталище.

– Полагаю, – медленно проговорил я, – вы, как человек, увлеченный наукой, сделаете из этого вывод, что ничего не умирает полностью?

– Именно! – с нажимом ответил Риманез. – Таковы, мой дорогой Темпест, проделки – или божественность – всего сущего. Ничто не может быть уничтожено полностью, даже мысль.

Я в молчании наблюдал за тем, как он убирал хрустальный ларец с его таинственным обитателем с глаз долой.

– А теперь время ланча, – воскликнул он, взяв меня под руку. – Выглядите вы, Джеффри, на двадцать процентов лучше, чем когда мы расстались утром, из чего я заключаю, что ваш визит к поверенным удался. Так чем еще вы занимались?

Расположившись за столом, где мне прислуживал темнолицый Амиэль, я пересказал события сегодняшнего утра, обстоятельно задержавшись на случайной встрече с издателем, днем ранее отвергнувшим мою рукопись; теперь же я был уверен в том, что он будет очень рад заключить со мною сделку. Риманез внимательно слушал меня, иногда улыбаясь.

– Ну конечно! – сказал он, когда я закончил рассказ. – В поведении этого достопочтенного господина нет ничего удивительного. На самом деле я думаю, что он проявил незаурядную осмотрительность и вежливость, не сразу согласившись на ваше предложение – его благоугодное притворство и просьба дать ему поразмыслить свидетельствуют о том, что это человек тактичный и дальновидный. Вы когда-нибудь думали о том, что существует человек настолько совестливый, что его нельзя купить? Мой добрый друг, купить можно и короля, и дело лишь в цене; сам папа уступит вам заранее заказанное местечко на своих небесах, если на земле его осыпать деньгами! В этом мире ничто не дается бесплатно, за исключением воздуха и солнечного света – за все остальное приходится платить кровью, слезами, иногда стоном; но чаще всего деньгами.

Мне показалось, что стоявший за стулом хозяина Амиэль мрачно улыбнулся при этих словах, и инстинктивная неприязнь к нему заставляла меня умалчивать о большинстве подробностей моих дел, пока наш ланч не подошел к концу. Я не мог привести ни одной существенной причины, по которой верный княжеский слуга вызывал у меня отвращение, но никак не мог от него избавиться, и оно возрастало каждый раз, как я видел его мрачное и, как мне казалось, глумливое лицо. Да, он был крайне обходителен и почтителен, и поведение его было безупречно, и все же, когда он наконец подал кофе, коньяк и сигары и бесшумно удалился, я вздохнул с огромным облегчением. Едва мы остались одни, Риманез, уютно устроившись в кресле, закурил сигару и смотрел на меня с интересом и добротой, делавшими его и без того красивое лицо еще более привлекательным.

– Давайте поговорим вот о чем, – сказал он. – Полагаю, что в настоящее время друга лучше, чем я, у вас нет, а мир я знаю куда лучше вашего. Как вы собираетесь жить дальше? Иными словами, как вы намерены распорядиться своим состоянием?

Я усмехнулся.