– Я рискну, Годе. Если не выдержу, на реке есть другие города, где мы сможем отдохнуть. Везде лучше, чем здесь.

– C’est vrai, капитан. Прекрасные поселки ниже по реке: Альбукерке, Томе, много деревень. Mon Dieu, везде будет лучше. Санта-Фе – город одних воров. Нам нужно уходить, мсье. Очень хорошо.

– Хорошо или нет, Годе, но я ухожу. Так что вечером приготовьтесь, потому что выходим завтра утром еще до рассвета.

– Dieu merci! С большим удовольствием пойду готовиться.

И канадец выбежал из комнаты, радостно щелкая пальцами.

Я решил в любом случае оставить Санта-Фе. Если силы хотя бы наполовину вернулись ко мне, я последую за караваном и, если возможно, догоню его. Я знал, что на засыпанных песком дорогах Дель Норте караван движется медленно. Если не догоню, смогу остановиться в Альбукерке или в Эль Пасо; везде можно найти жилище не хуже того, что мы оставляем.

Врач попытался отговорить меня от поездки. Он заявил, что я нахожусь в критическом состоянии, рана моя совсем не зажила. Он красноречиво стал расписывать ожидающие меня опасности: лихорадка, гангрена, кровотечение. Видя что я упрям, он кончил тем, что предъявил мне счет. В счете была указана скромная сумма в сто долларов! Настоящее вымогательство. Что мне было делать? Я пытался протестовать, но мексиканец пригрозил мне «судом губернатора». Годе бранился по-английски, по-французски, по-испански и на языках индейцев. Все было бесполезно. Я понял, что придется заплатить, и заплатил.

Врач исчез, но за ним явился хозяин. Он, как и врач, попытался отговорить меня от отъезда. И предоставил множество причин, почему я не должен уезжать.

– Не уезжайте, сеньор, ради вашей жизни не уезжайте.

– Почему, добрый Хосе? – спросил я.

– О, сеньор, индейские бандиты! Навахо. Каррамбо!

– Но я не собираюсь на их территорию. Я поеду вниз по реке через города Нью Мексико.

– Ах, сеньор, города! В них no hay siguridad^[48] Нет, нет, навахо везде опасны. Вот сегодняшняя новость. Польвидера, бедная Польвидера! На нее напали в прошлое воскресенье. В воскресенье, сеньор, когда все были en la misa^[49]. Грабители окружили церковь, каррамба, они вытаскивали бедных жителей: мужчин, женщин и детей. Сеньор, они перебили мужчин. А женщины! Dios de mi alma!^[50]

– Так что с женщинами?

– О, сеньор, эти дикари их всех увезли в горы. Pobres mugeres!^[51]

– Да, печальная история. Но как я знаю, индейцы совершают набеги только через большие промежутки. Вряд ли я сейчас с ними встречусь. В любом случае, Хосе, я принял решение и готов рискнуть.

– Но, сеньор, – продолжал хозяин, таинственно понизив голос, есть и другие ladrones^[52], кроме индейцев, белые, muchos, muchissimos!^[53]. Белые грабители.

И Хосе сжал пальцы, словно душил кого-то.

Это обращение к моему страху оказалось тщетным. Я ответил, показав на свои револьверы и ружье и на пояс с оружием на моем спутнике Годе.

Когда мексиканский трактирщик понял, что я лишаю его последнего постояльца, он мрачно ушел и вскоре вернулся со счетом. Как и счет врача, он был совершенно несообразным, но мне пришлось заплатить.

В предрассветной полутьме я сидел в седле и в сопровождении Годе, с парой тяжело груженных мулов выехал из злополучного города и направился в сторону Рио Абахо.

Глава десятая
Дель Норте

Несколько дней мы ехали вниз по Дель Норте. Проезжали многочисленные деревни, похожие на Санта-Фе. Пересекали zequias^[54] и ирригационные каналы и проезжали мимо поле с ярко-зеленой кукурузой. Мы видели виноградники и большие гасиенды. По мере продвижения на юг провинции Рио Абахо, все казалось более богатым и процветающим.

Вдали на востоке и на западе вздымались в небо темные горы. Эти были двойные хребты Скалистых гор. Длинные отроги тянулись к реке и местами закрывали долину. По дороге мы видели множество прекрасных пейзажей.

В деревнях и в дороге мы видели живописные костюмы; мужчины носили клетчатые серапе или полосатые одеяла навахо^[55]; конические сомбреро с широкими полями; бархатные calzoneros со множеством блестящих пуговиц, перепоясанные пестрыми шарфами. Видели шейные платки, и мужчины ходили в сандалиях, как на востоке. Что касается женщин, то они носили изящные reboso, короткие magua (нижние юбки) и вышитые шемизетки.

Мы видели примитивные орудия сельского хозяйства; скрипучие carreta^[56]; примитивные плуги – раздвоенные древесные ветки, едва царапающие почву; видели запряженных в ярмо быков; козлов; видели неуклюжие мотыги в руках крестьян – все это было для нас новым и любопытным, все указывало на самый примитивный уровень хозяйства.

На дорогах встречалось множество atajos^[57]; возле них стояли arrieros^[58]. Видели мулов, маленьких, легких и очень злобных. Видели alparejas^[59] и яркие шерстяные apishamores^[60]. Мы видели крепких сухощавых мустангов, на которых сидели arrieros; у них были седла с высокими луками и уздечки, сплетенные из конского волоса; колокольчики на шпорах звякали на каждом шагу; слышались возгласы: Hola, mula! Malrya! Vaya! Мы видели все это и понимали, что находимся в земле испано-американцев.

В других обстоятельствах все это меня бы заинтересовало. Но сейчас это казалось мне картинами панорамы или меняющимися сценами долгого сна. Такими они и сохранились в моей памяти. У меня начиналась лихорадка.

Лихорадка только начиналась; тем не менее она искажала окружающее и делала его неестественным и утомительным. Рана снова начала болеть, и жаркое солнце, и пыль, и жажда, жалкие условия мексиканских посадас – трактиров – все это испытывало пределы моего терпения.

На пятый день после выезда из Санта-Фе мы добрались до бедного маленького «пуэбло»^[61] Парида. Я собирался провести здесь всю ночь, но деревня была населена бандитами, не было никакой надежды на отдых, и мы поехали дальше в Сокорро. Это последний населенный пункт Нью-Мексико перед ужасной пустыней Хорнада дель Муэрте.

Годе здесь никогда не бывал, и нам пришлось нанять проводника. Он сам вызвался, а так как я знал, что найти проводника в Соккоро нелегко, я согласился. Это был грубый неотесанный оборванец, и его внешность мне совсем не понравилась; но, добравшись до Соккоро, я понял, что был прав. Никто ни на каких условиях не соглашался стать нашим проводником, настолько велик был страх перед пустыней и населяющими ее апачами.

Соккоро было заполнено слухами об индейцах. Дикари напали на деревню вблизи перехода Фра Кристобаль и перебили всех ее жителей. Эта новость всех привела в ужас. Люди боялись нападения и считали нас сумасшедшими, когда я говорил, что собираюсь пересечь Хорнаду.

Я начал опасаться, что и мой проводник испугается и откажется, но тот держался упорно и сказал, что все равно поведет нас.

И без перспективы встречи с апачами ничего хорошего в пустыне меня не ждало. Рана болела все сильней, я устал и горел в лихорадке.

Но караван прошел через Соккоро только за три дня до нас, и я надеялся догнать товарищей до того, как они покинут Эль Пасо. Это заставило меня принять решение двигаться дальше, и я приготовился к выходу ранним утром.

Мы с Годе проснулись до рассвета. Мой спутник отправился искать проводника и седлать лошадей. Я остался в комнате, чтобы выпить чашку кофе перед отъездом. Мне помогал хозяин трактира, который тоже встал и теперь стоял рядом со мной в своем серапе.

И тут я услышал, как Годе кричит:

– Mon maitre! Mon maitre!^[62] Мошенник сбежал!

– О чем вы говорите? Кто сбежал?

– О, мсье, этот мексиканец, сбежал и увел мула. Allons, monsieur, allons!^[63]

Я в тревоге пошел вслед за канадцем в конюшню. Моя лошадь – но нет, слава богу, она на месте! Нет одного из мулов, macho^[64]. Того самого мула, на котором наш проводник приехал в Сокорро.

– Может, он еще не уехал, – предположил я. – Он еще может быть в городе.

Мы послали на поиски и сами искали повсюду, но бесполезно. Наконец нас избавил от сомнений один их базарных продавцов, рано приехавший в город: он сказал, что встретил нашего проводника у реки, и тот галопом скакал на муле.

Что нам было делать? Следовать за ним к Париде? Нет, такая поездка будет бессмысленной. Я знал, что он не настолько глуп, чтобы ехать туда. Но даже если бы он это сделал, было бы глупо добиваться там правосудия, поэтому я решил оставить его до возвращения торговцев; они помогут мне найти вора и потребовать у властей наказать его.

К сожалениям о потере мула примешалась своеобразная благодарность, когда я положил руку на морду своей фыркающей лошади. Что помешало ему взять не мула, а лошадь? Я никогда не мог найти ответа на этот вопрос. Могу лишь объяснить это тем, что ему удобней на муле возвращаться, или его крайней глупостью.

Я попытался найти другого проводника. Обратился к трактирщику, но безуспешно. Он не знал ни одного mozo^[65], который согласился бы на поездку.

– Los Apaches! Los Apaches!

Я спрашивал бездельников на площади.

– Los Apaches!

Куда бы я ни пошел, мне везде говорил Los Apaches! И качали указательным пальцем перед носом – в Мексике это распространенный жест отрицания.

– Ясно, Годе, что проводника нам не найти. Придется идти в эту Хорнаду без него. Что скажете, путешественник?

– Согласен, mon maitre, allons!

И вот в сопровождении своего бесстрашного спутника, с одним вьючным мулом, я направился в пустыню. Ночь мы провели в развалинах Вальвердо и на следующее утро направились в «Смертельное путешествие».

Глава одиннадцатая
Смертельное путешествие

Через два часа мы достигли перехода Фра Кристобаля. Здесь дорога отворачивает от реки и углубляется в безводную пустыню. Мы прошли мелким бродом и оказались на восточном берегу. Здесь мы тщательно заполнили свои xuages^[66] и дали возможность животным пить, сколько они хотят. После краткой остановки для отдыха и мы поехали дальше.

Мы проехали совсем немного, как поняли, что это ужасное путешествие названо верно. Вдоль дороги лежали кости разных животных. Среди них были и человеческие кости! Белый шар с улыбающимися зубами и неровными швами – это череп человека. Он лежит рядом со скелетом лошади. Лошадь и всадник упали одновременно. Упали и умерли в отчаянии, хотя вода была близко. Если бы они знали это, могли дойти из последних усилий!

Мы увидели скелет мула, с седлом и старым одеялом, истрепанным на ветру.

Другие предметы, принесенные людьми, бросались в глаза. Измятая фляжка, осколки стеклянной бутылки, старая шляпа, обрывок чепрака, шпора, рыжая от ржавчины, порванная подпруга и много подобных символов, говорящих вдоль дороги на своем печальном языке.

Мы еще только на границе пустыни. Мы свежи. В каком состоянии достигнем мы противоположного края? Оставим ли мы такие же сувениры?

Когда мы смотрели на сухую равнину, бесконечно уходящую вперед, нас мучили дурные предчувствия. Мы боялись не апачей. Сама природа стала врагом, которого мы страшились.

Ориентируясь на следы фургонов, мы двигались вперед. И молчали, словно онемели. Горы Кристобаль постепенно опускались, и вскоре мы «не видели землю». На востоке виднелись хребты Сьерра Бланка, но взгляд на юг не встречал никаких преград.