А вот Игорь стал задумываться, отдаляться от меня, надолго уезжать в рейсы. И как-то признался, что встретил другую женщину, с которой намерен создать полноценную семью.

Было обидно и больно, на прощанье руку ему крепко пожала и пожелала удачи, а сама, чтобы не скучать, записалась на курсы вокала, (всегда нравились народные песни), начала игрушки из бисера собирать. Бабуле дарила свои поделки, та уже плохо видела, но долго держала в руках, ощупывала слабыми пальцами, тихо улыбалась, узнавая.

«Это бабочка, а это собачка… Молодец, Аленушка! Мастери, копи, потом деток научишь, у меня шкатулка была – там нитки, пуговицы и бисер, ты найди в доме, может, пригодится».

О своих женских проблемах я бабе Шуре, конечно, не говорила. Напротив, внуков обещала и на всю комнату голосила старинные песни про тонкую рябину и костер, который в тумане светит. Дедушка такие песни тоже любил.

Стоп! Что-то я шкатулку с пуговицами не видела в доме, неужели мамуля опередила? Позвоню – уточню, а потом бегом на автобусную остановку. Но мама заверила, что никакой шкатулки со швейными принадлежностями не увозила, стоит ли вообще беспокоить по пустякам. Терпеливо объясняю:

– Хочется память оставить. Там могут быть винтажные пуговки и значки советских времен.

– Поищи в летнем домике, я всякий хлам сложила в коробки и бросила на пол, пусть новые жильцы разбираются, – советует мама.

Пришлось мне поправить сумку на плече и вернуться к избушке в дальней части ограды. Всегда удивлялась, зачем дедушка установил на двух маленьких окнах кованые решетки? Внутри же вылитая келья: низкий топчан, самодельный стол со стулом и железная печурка для холодных зимних вечеров. Давно здесь никто не ночевал. Интересно, смогу ли сама печку разжечь?

В коробках, на которые намекала мама, пылились старые газеты, мельком глянув на их страницы, я заметила обведенные ручкой объявления о покупке антикварных вещей «задорого». Эх, дедуля-дедуля…

Решительно открыла заслонку печи и поворошила клюкой истлевшую золу. Сейчас принесу пару полешек со двора и заодно сожгу весь бумажный мусор, чтобы новые владельцы усадьбы не трясли наше барахло.

Вдруг на железный лист перед печью выпорхнул серый клочок бумаги, конечно, я его за краешек ухватила и поднесла к лампочке, свисавшей на проводе до середины комнатушки. Очень хотелось прочитать мелкие буковки, отпечатанные на машинке.

Похоже на финансовый отчет, только в антураже позапрошлого века:

Бордо кавказскихъ садовъ – 30 руб.\бут.

Русское шампанское – 40 руб. \бут.

Вино белое рейнскихъ лозъ сухое – 50 руб. \бут.

Икра зернистая (фунт)

Балык

Эх, жаль, не разобрать цену деликатесов, краешек обгорел! Может, еще какой обрывочек сохранился в печурке? После дедушкиной пропажи никто здесь не топил. Я еще усердней пошуровала кочергой и выудила на тусклый свет коробочку из–под леденцов с кудрявой женской головкой и старинной надписью «Ландринъ». Даже год производства смогла прочитать 1865. Вещица занятная, наверно, дедушка нарочно сюда запрятал.

В круглой коробочке что-то тихонечко звякнуло, но с ходу открыть не удалось, пришлось подцепить ключом за отсутствием других острых предметов. Внутри явно перекатывались мелкие предметы, а меня разбирал азарт. Все-таки добралась я до дедушкиного клада, пусть там хоть советские значки с Олимпийских игр в Москве 1980 года, а вдруг старинные монетки… Согласна даже на слипшиеся, засахаренные леденцы. Люблю сюрпризы из прошлого.

Наконец коробочка жалобно пискнула и резко распахнула жестяные створки, содержимое рассыпалось по дощатому полу. Я бросилась поднимать, тут, как назло лампочка, замигала, грозясь погаснуть, наверно, проводка шалит. Когда освещение восстановилось, я присела на корточки и собрала в ладонь несколько голубых и зеленоватых камешков, остальные прозрачные закатились под топчан. Пришлось его отодвигать.

Подсвечивая фонариком с телефона, я обнаружила пару мелких кристалликов в щели между досками. А вдруг это настоящие бриллианты? Рученьки мои слегка задрожали, я вытащила из коробки со старьем погнутую вилку и начала осторожно ковырять в щели, стараясь поддеть камешек, но только хуже сделала. Доска приподнялась, добыча моя полетела под пол.

Я перевела дыхание, с тоской посмотрела на часы и принялась отрывать доску с твердым намерением собрать всю коллекцию дедушкиной прятанки. Но сколько ни шарила в темноте, дна не находила, зато обнаружила деревянные ступеньки. Кто же знал, что в избушке есть нижний этаж?

Отрываю еще пару досок и по хлипкой лестнице спускаюсь вниз, подсвечивая фонариком с телефона. Тут меня могут ожидать подарки поинтереснее крохотных блестяшек.

Пустые пузатые бутылки не в счет – почему все этикетки с буквой «ъ» – непонятно (дедушка держал подпольное производство алкоголя?), железная ступка с пестиком в сторону – фу, сколько здесь паутины!

Посреди бурой кирпичной кладки стены в рассохшейся раме обнаружилась фреска, изображавшая двустворчатую дверь-арку. Из нее торчало самое настоящее железное кольцо. Отчетливо помню, когда взялась за него, сверху в избе послышался громкий хлопок, а потом противный треск.

Надо бы подняться и посмотреть, что с лампочкой, но в лицо мне ударил порыв ветра из распахнутой арочной двери. Успела лишь крепче сжать сумку, зато выронила телефон. В ушах раздавалось мерное тиканье часов, тело казалось удивительно легким и чужим, в темноте перед глазами мелькали оранжевые круги.

Я куда-то лечу, и совсем не страшно.

Глава 3. Ольга Карповна Ляпунова

Меня преследовал запах гари, в носу щекотало – я громко чихнула и открыла глаза. Что такое? Взгляд уперся в пожелтевшую лепнину на высоком потолке, бледные обои в мелкий рисунок и пустую птичью клетку, обвел светлое окошко, прикрытое вязаными белыми шторками. На подоконнике цветочные горшки с бальзамином и геранью. Разве я не в подвале дедовой избушки?

А-а, наверно, потеряла сознание и меня соседи нашли, вызвали врача, тот сунул укольчик, и я благополучно проспала до утра. В таком случае тетя Света должна маме позвонить, успокоить.

Но вдруг обнаружилось, что лежу я не на кровати или диване, а почему-то валяюсь в сапогах и распахнутом пуховике прямо на задравшемся пыльном ковре среди пола. Вместо подушки – моя дорожная сумка, набитая кипой бумаг и чем-то вроде гальки. Ба, да это ж монеты!

Разглядев гербы и названия, я чуть в голос не завопила – вот он дедушкин клад из тайного подполья: денежные ассигнации времен Александра II плюс три пригоршни серебряных и золотых монет.

Ну, теперь весь поселок в курсе! Наследницу клада даже не удосужились на чистую постель уложить, побежали звонить в полицию. У дверей, наверно, приставили охрану. Смех и грех. А у меня голова болит и спину ломит, будто всю ночь каталась на снежных горках. И еще часы на стене противно потрескивают. Интересные часы – с гирьками в виде еловых шишек. Если не врут, сейчас ровно девять утра.

Я поднялась и внимательно оглядела место своего заточения. Старинная мебель под орех, у шифоньера ручки фигурные желтоватые «а-ля слоновая кость» с цветочной росписью под старину, в буфете за стеклом куча посуды – фарфор и хрусталь.

И вообще комната напоминает склад – завалена мешками, корзинами и коробками, из которых торчат бутылки с пестрыми этикетками, рулоны белых полотен с тонкой ручной вышивкой, раскрашенные прялки и доски, мужские сапоги со шпорами, книги, куклы, ножи – нет, судя по размерам, кинжалы и сабли. И все очень красивое, добротное, дорогое на вид.

Под окном, где обычно расположены радиаторы отопления, стояли обернутые в плотную бумагу картины. В разорванном листе видна позолоченная рама и кусок неба крупными мазками.

Кровать здесь все-таки имелась – железная на высоких ножках, а на ней толстые перины и горка подушек под кисейным покрывальцем. Рядом из стены выпирала круглая печка в потрескавшихся голубых плиточках, надо же – теплая, а вот труб и радиаторов батарей обнаружить так и не удалось. Неужели в Ожогино еще кто-то дровами топит? Странно.

Я затолкала деньги обратно в сумку, с трудом ее застегнула и сунула под кровать, все равно находку заберут для музея. Мне бы свое сохранить. Но изучив содержимое кошелька, я пришла в тихий ужас, готовый смениться паникой.

Банковская карточка исчезла, во всех отделениях торчали аккуратно сложенные купюры позапрошлого века, в кармашке для мелочи брякали желтые и серые монетки с рельефом царской короны и затейливым вензелем «А II». Сотовый телефон тоже пропал.

Однако главный сюрприз ожидал меня, стоило распахнуть корочки паспорта. Вместо привычного бланка с фотографией, я прочла печатный текст на шершавой бумаге, причем, имя мое и звание было написано чернилами от руки:

Владелец книжки:

Имя, отчество, фамилiя:

Третьякова Алёна Дмитриевна

Звание:

Мещанка

Время рождения или возрастъ:

30 августа 1840 года

Вероисповедание:

православная

Состоитъ ли или состоялъ ли в законном браке:

Девица

Если рассуждать здраво, то объяснение может быть только одно – давнишняя дедушкина шалость. Он увлекался стариной и всегда был на выдумки горазд. Хотела Алена привет из прошлого – получай! А настоящие документы соседи в полицию унесли.

На всякий случай я еще раз заглянула под кровать и заметила, что сумка моя упирается в рулоны ковров у стены, тут же громоздились лакированные шкатулки разных размеров, керосиновые лампы и канделябры. Запасливый хозяин. Словно хомяк натаскал в нору кучу ценных предметов.

И тут меня с макушки до пяток жар прошиб. А вдруг я вовсе не в Ожогино, вдруг не у соседей? А если меня похитили «черные антиквары», которые десять лет охотились за дедовым добром? Теперь понятно, почему на полу лежала, зачем со мной церемониться.

Клад из подполья бандиты присвоят, карточку с миллионом отберут, но сначала выпытают у меня пароль. От такого предположения руки затряслись, и одна только мысль затикала в голове: «Бежать! Срочно бежать из винтажного логова, пока не вернулись грабители».

За стеной, куда выходила теплая печь, послышался сухой старческий кашель. Я подкралась к двери и подергала ручку – заперто, а чего еще ожидать от темницы. Остается только прыгнуть в окно, благо первый этаж, ветки кустов на ветру трепещут, со двора слышен петушиный крик и звуки глухих ударов, – в мяч, что ли, там играет детвора…

У-у, даже на пластик антиквары не раскошелились, между двойными деревянными рамами вата проложена, а на ней красные гроздья рябины и стеклянные бусины.

Интересно, если самым толстым самоваром грохнуть – удастся выбить проход с одного замаха? На второй может просто времени не хватить. Вытаскивая из груды вещей ведерный самовар, я опрокинула черный жостовский поднос и разбила какую-то хрупкую безделушку в дерюжном мешке. И замерев в тишине, вдруг расслышала, как со скрежетом поворачивается ключ в замке комнатной двери.

«Не успела!»

Остается удобнее перехватить тяжелую посудину в руках и встретить хозяина этого склада. Или хозяйку…

В дверном проеме показалась женщина средних лет. Длинное старомодное платье туго натянуто на пышной груди и расширяется к полу от полной талии, на плечи накинута черная шаль с кистями. Волосы спереди гладко расчесаны на прямой пробор, сзади, вероятно, собраны в узел. Лицо заспанное, с выражением ленивой скуки.

Тетка теткой! Вроде, ровесница моя, но старит себя ужасно.

И на атаманшу банды разбойников совсем не похожа. Скорее, героиня спектакля по пьесам Островского из мещанского быта царской России. Может, местная актриса на репетицию собирается?

Я немного ободрилась и выдохнула приветливо:

– Здравствуйте!

Тетка капризно надула розовые губки, затеребила мелкие пуговки у ворота.

– Вот уж не знаю, желать ли вам доброго утра! Как вы попали-то сюда? Кто вас пустил? Потрудитесь объясниться, иначе немедля дворника кликну. Слышите, Федор за окном дрова колет?