Еще несколько дней после того разговора я не могла спать. Мне все мерещилось что-то, мерещилось. В основном это были разбивающиеся самолеты и бешеные псы, кусающие меня за ногу. Бабушка пела мне на ночь колыбельные, которые не помогали, а потом вышибала меня медвежьей дозой детского снотворного. Неизвестно, как долго бы все это тянулось, если бы однажды папа с видом заговорщика не преподнес мне страуса. Он купил его в «Детском мире». В страуса была встроена погремушка, а на этикетке написано: «Детям от 0 лет». Мне было шесть, но все равно это помогло. Кстати, я вам обещала рассказать про день рождения, так что слушайте.

Это было ужасно. Просто тихий ужас, а не веселая вечеринка в кругу подруг. А все опять из-за Пашки. Математическая вероятность того, что он найдет нас в том кафе, была даже меньше, чем у страуса в самолете. Но вы просто не знаете Пашку! И я его, оказывается, тоже не знала.

Он в меня влюблен. Это я вчера окончательно поняла. Вернее, это мне Танюся сказала.

Мы сидели с ней и с Ирочкой в кафе. Без бабушки! Без папы! Даже не в кафе, а в настоящем ресторане. Я была в джинсах, в футболке с Билли Айлиш и накрашенная. Видела бы меня сейчас бабушка. Просто я до этого переоделась в туалете. Платье с бантом и гольфы сняла, а волосы распустила. Ухо у меня еще не прошло – пульсировало, как после школьной дискотеки, но я решила не обращать на него внимания. В туалете висела всего одна лампочка, а по стенке полз таракан. Было сумрачно, как в каком-то триллере, и я не очень видела себя в зеркале. Красилась я на ощупь, но девочки все равно отпали, когда я вошла в зал. Танюся сказала, что я похожа на Беллу Хадид, а Ирочка – что на инопланетянина. А двое мужчин за столиком у окна, когда меня увидели, сразу отвернулись и стали глядеть на улицу.

Сначала все было просто супер. Я разворачивала подарки, читала открытки, а девочки пели по-английски «С днем рождения тебя!». Танюся мне подарила рюкзак с Гарри Стайл-сом, а Ирочка блокнот и постер – тоже с ним. Им обеим больше нравится Фогель, но тут я согласна с бабушкой: ему не хватает мужественности. Бабушка, конечно, немного по-другому сказала, с присущей ей прямотой:

– Глиста в скафандре.

Но девочкам лучше про это не знать, а то они совсем перестанут с ней здороваться. Они ее и так уже избегают.

Ну и. Мы заказали алкогольные коктейли. Но вместо «Кровавой Мэри» официант принес нам клюквенный морс. На Танюсин резонный вопрос: «Вы что, перепутали заказ?», он ответил, что ничего он не перепутал, и долго смотрел сначала на Танюсю с Ирочкой, а потом на меня. Я испугалась, что сейчас он потребует у нас паспорт, и быстро перевела разговор на другую тему (все равно мне с антибиотиками нельзя). Я заказала сосиски! Обожаю сосиски с пюре из концентрата! Но бабушка лучше умрет, чем позволит мне это съесть. Однажды она рассказала историю, после которой я еще больше влюбилась в сосиски. Про драгоценный перстень. Когда бабушка была маленькой, она тоже очень их любила, в те стародавние времена сосиски считались в бабушкиной семье деликатесом. Однажды маленькая бабушка нашла в сосиске золотой перстень. Конечно, она сразу отдала его маме, моей прабабушке. Они продали его и купили квартиру в новостройке и диван (перстень оказался старинный и очень дорогой). Но с тех пор бабушка даже глядеть не может на сосиски, потому что кроме перстня, в той сосиске был еще палец. Причем мужской.

Ирочка заказала то же, что и я, а Танюся – лобстера. Просто потому, что она у нас такая необычная. Увидела в меню лобстера и сразу соблазнилась. Я моментально вспотела. Я мысленно пересчитала деньги в кошельке и поняла, что на лобстера нам точно не хватит. Но как сказать об этом лучшей подруге, которую ты в первый раз в жизни пригласила в ресторан? Никак, особенно учитывая Танюсин сварливый характер и «тройку» по математике. Поэтому я решила ничего ей пока не говорить, а потом что-нибудь придумать.

Танюся носит две косички. Звучит мило и даже романтично, но на самом деле это делает ее похожей на викинга. Она у меня крупная. А Ирочка – наоборот – худющая, как палочник. Это такое насекомое, похожее на веточку от дерева. Сидит себе на деревянном стуле – с интерьером почти слилась. Она мечтает стать моделью, поэтому почти не ест – только в таких исключительных случаях, как сегодня. А на большой перемене сосет палочку от мороженого, которое я до этого съела.

Я сидела и рассматривала цветы в вазочке на столе. Танюся сказала, что они пластиковые, а я думала, что живые – просто они завяли. Но Танюся настаивала на своем. Она даже понюхала цветочки и попробовала их жевать.

– Точно пластиковые.

Мне не хотелось с ней спорить, потому что я уже заметила тех парней. Их тоже было трое. Им было лет по восемнадцать, наверное, но они все равно пили морс. Они сидели совсем близко, метрах в двух – и тоже нас заметили. Они стали периодически на нас поглядывать и улыбаться. Особенно улыбался один – кудрявый, в очках. Он был похож на моего папу, а у нас с мамой вкусы одинаковые.

Сразу стало в кафе интересней! Даже потолок как будто порозовел, а увядшие цветы в вазочке воспряли духом. Ведь не сосиски же есть мы сюда пришли.

Мы с девочками по очереди сбегали в туалет посмотреться в зеркало и распределить парней. Мне сразу достался очкарик, а Танюся с Ирочкой никак не могли поделить между собой блондина. Но потом Ирочка сдалась. Мы вернулись за столик и завели светскую беседу, изящно попивая при этом морс. Беседовали мы, конечно, о погоде. Кроме погоды ничего больше не идет на ум, когда на тебя так смотрят из-за соседнего столика.

– Сегодня жарко, – сказала Танюся и стала грациозно обмахиваться меню. – Душно просто невероятно!

Оно было в деревянной обложке, поэтому, если честно, выходило у нее не очень грациозно. Я все боялась, что Танюся случайно ударит по голове сидящую рядом Ирочку.

– Кажется, скоро пойдет дождь, – нараспев сказала Ирочка, и тут обе уставились на меня.

А на меня вдруг нашел ступор. Я понимала, что подруги и те парни за столиком ждут от меня чего-то. Потому что все вдруг разом замолчали. Чего-то такого! Необыкновенного, прекрасного и одновременно остроумного. И чтобы все это было про погоду. Но я молчала, и со мной молчал уже весь ресторан. Перестали греметь ножи, звякать бокалы, свистеть у чайников свистки на кухне, и даже бармен убавил громкость у телевизора. Все в предвкушении смотрели на меня.

– Мммм, – выдавила я наконец и уставилась в окошко, чтобы только не видеть лица подруг. И все это замершее вокруг меня тоже не видеть.

Вообще, я люблю смотреть в окна – там все время разная картина. Например, в один день лужа, а в другой – уже нет. Или вон зонтик с попугаем, как сейчас.

– Зонтики – как праздники на ножках, – вдруг сказала я и опять посмотрела на того парня в очках. Интересно, я ему нравлюсь? Если честно, с трудом могу себе это представить. Я и себе-то нравлюсь только в исключительных случаях.

Его очки вдруг радостно сверкнули, вновь загремели ножи и бокалы, а наша беседа полилась рекой.

И вот, когда, казалось бы, все стало складываться прекрасно, когда кудрявый парень просто уже весь светился от счастья, глядя в мою сторону, появился он. Пашка. С той самой минуты все пошло кувырком.

Но вы про Пашку еще ничего не знаете.

Он – сталкер. Но не потому, что он хорошо ориентируется на местности, а потому, что везде ходит за мной. Буквально по пятам. Стоит мне выйти из дома – и я сразу на него натыкаюсь. В магазине, на улице, в трамвае, в поликлинике, в библиотеке. А однажды я встретила его в перинатальном центре, когда возила котлеты и сок двоюродной сестре. Пашка сидел в очереди на УЗИ, в плотном ряду беременных женщин. При этом он делал вид, словно здесь, в этой очереди, он сидит не первый день, тут он уже свой в доску. Он даже надел бахилы на кроссовки, а в руках крутил номерок из гардероба. Пашка притворялся, что не замечает меня. Якобы он увлечен беседой с женщиной в трико. Кажется, она была на девятом месяце беременности. Я встала в уголок и прислушалась. Пашка рассказывал о том, как правильно дышать во время родов. Мне надоело смотреть, как он пудрит несчастной мозги, я подошла к ним и сказала:

– Пашка, хватит за мной следить.

И знаете, что он сделал? Знаете, что сделал этот несчастный Пашенций? Он претворился, что видит меня впервые! Я, было, возмутилась, но очередь сразу приняла его сторону – мерзавец успел ее обаять. Беременные стали махать на меня руками и кричать «Кыш! Кыш!», словно я какая-нибудь курица. А одна беременная пригрозила мне полицией, а потом еще кулаком. В общем, мне пришлось ретироваться. Я даже котлеты от огорчения забыла передать.

А еще он слушает тяжелый рок. Все эти дждждж-тудудуду-джджджи! У меня от таких звуков сразу ломается голова. Бабушка однажды посмотрела концерт Пашкиной любимой группы «Рамштайн» – случайно, она диски перепутала – и сказала:

– Белые люди, а как нецивилизованно неистовствуют!

Там музыканты на сцене друг об дружку разбивают гитары. Пашка говорит, это оттого, что в их песнях глубокие эмоциональные миры. Они очень, на самом деле, ощутимые, но у меня почему-то никак не получается их ощутить.

Но надо сказать, при всей своей эксцентричности Пашка очень умный. Он самый умный в нашем классе, хотя и двоечник. Но папа говорит, что оценки вообще ничего не значат для жизни и что среди двоечников обычно попадаются самые гениальные личности. Я с ним согласна. Согласна и нет. Сама я отличница. И даже если бы я сильно захотела стать двоечницей, у меня бы все равно не получилось. Потому что я не люблю расстраивать. Я радовать люблю! А бабушка и наша классная Тома сильно расстроятся, если я вдруг начну хватать двойки.

И вот, этот безумец – рябой и красный, как спелая садовая клубника, – стоял сейчас перед нашим столиком, загораживая мне своей щуплой-щуплой спиной очкарика. В руках он держал какой-то смутно знакомый мне пакет. И тогда я решила действовать его же методом. Я притворилась, что впервые его вижу.

– Мальчик, тебе чего? – спросила я на голубом глазу, пиная под столом Танюсю и Ирочку.

Они тоже учатся в нашем классе и Кузина отлично знают. Кузин – это Пашкина фамилия.

– Ты что пинаешься? – взвизгнула Ирочка и сразу побледнела. Наверное, в этот момент Танюся пнула ее еще сильней.

– Отойди в сторону, мальчик, – сказала догадливая Танюся и посмотрела на него, как будто он, не знаю, бесшеий монстр из космоса! – Ты нам тень на стол отбрасываешь.

Краем глаза я заметила, что очкарик как раз вытянул шею. Он даже подобрался весь и привстал на цыпочки. Наверное, чтобы ему лучше было видно, что тут у нас творится. «Какая у него все-таки шея! – успела подумать я. – Просто лебединая».

Но Пашка на нас не обиделся, он не из таких. Кузин сразу все понял. Раскусил, так сказать, наш коварный план. Он просто взял и водрузил на стол свой пакет. Я решила, что это, видимо, подарок, а от подарков все-таки отказываться неудобно, даже в такой ситуации. Поэтому я выдавила из себя полусантиметровую улыбочку и заглянула внутрь.

Все у меня внутри оборвалось. Висело-висело на тоненькой ниточке, а потом – БАЦ! – и оборвалось.

– Ты в туалете забыла, – громко объявил Пашка на весь ресторан.

– Это не я. Ничего я в туалете не забывала! – сказала я. – Меня вообще там не было.

– Ну-ка, ну-ка, – сказала Танюся и сразу полезла в пакет.

Вот она медленно тянет к нему руку. Вот ее пальцы с накладными ногтями касаются шуршащего целлофана. Вот она уже просовывает их внутрь… Все это неторопливо происходило у меня на глазах, как в какой-то замедленной съемке. Еще минуту-другую и Танюся, а с нею весь белый свет узнают, что лежит в этом проклятом пакете с дурацким зайцем!

Этого я допустить не могла. Потому что там лежало мое платье с бантом. Розовое. И еще гольфы.