Ева не злорадствовала, но Леклерк смертельно обиделся за любимого писателя. Теперь даже ноги красотки не привлекали его внимания. А тут ещё Мунин добавил, что в начале писательской карьеры Жюль Верн трудился литературным негром у Александра Дюма. В понимании Леклерка историк мимоходом пнул сразу двоих знаменитых французов. Капитан снова, как в день знакомства, сказал ему:

– Вы очень много знаете. – Но те же слова, произнесённые сквозь зубы, прозвучали совсем с другой интонацией.

Всего за несколько дней двое компаньонов сумели добиться расположения Леклерка – и напрочь всё испортить. Быстрота и бестолковость этих событий стали для Одинцова неприятным сюрпризом, но настоящее удивление вызвала Клара.

Она примкнула к троице совсем недавно и не имела отношения к разгадкам тайны трёх российских государей или тайны двух ветхозаветных реликвий. Компаньоны повстречали Клару в одном из музеев Кёльна, где собирали сведения о Философском камне. Коротко стриженная рыжая студентка с пирсингом и татуировками завоевала сердце Мунина: историк влюбился с первого взгляда. А когда на троицу обрушилась череда смертельно опасных испытаний, Клара уже в статусе девушки Мунина рисковала жизнью наравне с остальными – и хорошо вписалась в компанию.

Еву подкупала искренность Клары. О таких говорят: что на уме, то и на языке. Какая женщина не мечтает о бесхитростной подруге?!

Мунин млел от того, что впервые в жизни у него появилась девушка. Независимая, симпатичная, весёлая, любопытная – и почти коллега, которая смотрела на него с восхищением. Вдобавок благодаря ей по статусу Мунин теперь приблизился к Одинцову: у того была Ева, у историка – Клара.

Одинцов симпатизировал Кларе, но тем для разговора с двадцатилетней девчонкой не находил – до того момента, когда она спросила между делом:

– Кстати, вы у Леклерка татуировку видели?

При всей своей наблюдательности Одинцов не разглядывал внимательно здоровенного бородача. Если уж на то пошло, татуировки самой Клары выглядели куда интереснее. Она же проявила вполне понятное любопытство к живописи на могучих капитанских плечах. Изучив расплывшиеся от времени пятна рисунков, усеянные выгоревшими на солнце волосками, Клара обнаружила кое-что знакомое.

– Граната с горящим фитилём, – сказала девушка Одинцову. – Она старая, и ещё много всего вокруг, поэтому сразу не разобрать… У моего прадедушки такая же татуировка была.

Одинцов незаметно для Леклерка проверил наблюдение Клары. Его удивило не то, что она правильно назвала гранатой старинное ядро, темневшее на плече капитана: всё же девушка училась на археолога. Удивила граната с семью языками пламени – эмблема французского Иностранного легиона.

Из опыта военной службы Одинцов знал, что легионеры по уставу носили значок с изображением полыхающей гранаты на правой стороне зелёного берета – и уже не по уставу, а по традиции кололи эмблему на правом плече.

Тот, кто поступил в Легион только затем, чтобы увильнуть от тюрьмы или получить гражданство Франции, татуировку не делал. После демобилизации такой легионер обзаводился новыми документами, и очевидный след прошлого на собственном теле был ему не нужен: службу старались не афишировать. Значит, Леклерк провёл в рядах Легиона достаточно много времени, а службой гордился.

Татуировка могла объяснить и то, почему капитан живёт в Таиланде. Романтика, легенды… Страны Индокитая – места высочайшего расцвета боевой славы легионеров, но воевать здесь Леклерк не мог: главные сражения отгремели, когда он ещё не родился.

Сейчас во французском Иностранном легионе трудно встретить немцев, зато после Второй мировой бывшими солдатами вермахта укомплектовали чуть ли не половину подразделений. Немцы шли в легионеры от безысходности: на родине и в других странах им не очень-то радовались, а колониальные войны требовали пушечного мяса.

– Прадедушка не был военным преступником, – говорила Клара. – Его забрали в армию под конец войны. Во Франции он попал в плен. А дальше просто не знал, что делать. Здоровый парень, совсем молодой; Германия разгромлена и разрушена, родственники погибли, возвращаться некуда, работы нет…

Клара мало что помнила из рассказов старика-легионера, которому в пору их общения перевалило за восемьдесят. Да и вряд ли он делился чем-то действительно важным с маленькой девочкой. Но её память сохранила выцветшую эмблему, татуированную на шершавом плече прадеда.

Мунин тоже заинтересовался Иностранным легионом. Для историка из России старинная граната – правда, не с семью, а с тремя языками пламени – до сих пор обозначала только лейб-гвардии Преображенский полк Петра Первого. Внезапная болезнь помешала проявить интерес к Легиону по-настоящему: Мунин слёг с лихорадкой.

Круиз пришлось прервать. «Принцесса» в это время была заметно дальше от Бангкока и даже от Паттайи, чем от острова Чанг.

– Возвращаемся на базу, – скомандовал Одинцов, и Леклерк направил яхту к острову.

Глава VI

– Дéнге? – спросил Одинцов у врача, который смотрел на него снизу вверх через толстые стёкла больших очков.

Таец был невысоким, щуплым, взъерошенным и походил на школьника, стащившего у взрослых медицинский халат. Он поджал губы и сухо сказал:

– Мы предпочитаем называть болезнь вашего сына таиландской геморрагической лихорадкой, мистер Майкельсон.

– Хреново, – пробормотал Одинцов себе под нос.

Лихорадку денге он распознал по симптомам. В пути до Чанга температура у Мунина подобралась к сорока градусам; его трясло и тошнило, на коже проступила сыпь, лимфатические узлы распухли… Одинцов подумал, что на острове может не оказаться медиков нужной квалификации. Поэтому Леклерку было велено править сразу на материк: в десятке миль от Чанга через пролив располагался Трат – местный промышленный центр и столица провинции.

Врачи запретили женщинам сопровождать Мунина в инфекционное отделение, но с грозным Одинцовым предпочли не связываться. К тому же он убедительно играл роль Карла Майкельсона – отца приболевшего Конрада Майкельсона – и щедро подкрепил наличными просьбу скорее поставить мальчика на ноги, а ушёл, только убедившись, что Мунин окружён заботой.

Клара заглядывала Одинцову в глаза и спрашивала сквозь слёзы:

– Это очень опасно, да?

– Это вирус? Мы тоже могли заразиться? – беспокоилась Ева; для неё сейчас важнее всего было здоровье будущего ребёнка.

Одинцов успокаивал обеих, как мог. Объяснял, что историк не заразен, потому что вирус денге переносят комары. Твердил, что болезнь опасная, но излечимая. Мунин лежит под капельницей в отдельной палате, за ним круглые сутки присматривают и ухаживают по первому разряду…

– Колют антигистамины, чтобы слизистая не отекала, – говорил Одинцов. – Болеутоляющее, потому что страшно ломит суставы. Добавляют витамины, конечно: это в любом случае пригодится. Соки дают, молоко… В общем, Клара, кончай хоронить своего парня! Мы скоро на вашей свадьбе плясать будем.

Тут Одинцов осёкся и украдкой бросил взгляд на Еву. Она то ли пропустила слова о свадьбе мимо ушей, то ли сделала вид, что не расслышала. После объяснения на пляже оба вели себя так, будто ничего особенного не произошло. Одинцов позвал замуж, Ева отказалась… Пустяки! Дело житейское, как говорил персонаж двусмысленной детской сказки.

Клара шмыгнула покрасневшим носом.

– Мы не хотим жениться. Хотим просто жить вместе.

– Вот и живите, – тут же согласился Одинцов, уходя от щекотливой темы.

Он снял три номера в приличном отеле неподалёку от больницы…

…и уже на следующий день во время завтрака у стола компаньонов невесть откуда возник Дефорж. Увидав его, Одинцов вспомнил дурацкую шутку Мунина по поводу дня приближённого значения числа пи, подумал о нынешней дате и мрачно усмехнулся.

– Ну, конечно. Первое сентября, день знаний! А кто умножает знания – умножает скорбь…

– Увы, – подтвердил француз. Он сел на свободное место за столом и действительно не добавил веселья, когда без предисловий объявил Кларе: – Тебе надо лететь к родителям. Срочно.

– Зачем? – удивилась девушка.

Одинцов сразу понял зачем. Рассуждая на пляже о том, что Клара его не интересует, Дефорж соврал. Она и есть тот самый козырь, который француз приберёг на случай, если троица откажется от сотрудничества. Значит, решил больше не тянуть…

– В Зимбабве связь ужасная, – запоздало предупредил Дефорж, когда Клара сделала несколько безуспешных попыток дозвониться до родителей.

– А вы откуда знаете? – Она взглянула на него в упор. – Откуда вы вообще знаете моих родителей? И откуда вы знаете, где они?

– Сами сказали. Я разговаривал с ними вчера.

По словам француза, родители звонили Кларе уже не первый день, но её мобильный не отвечал. Видимо, яхта забиралась в совсем дикие места. Тогда родители позвонили в отель с просьбой сообщить дочке, что её разыскивают. Управляющий отеля дал им номер Дефоржа – единственного, кто успел навестить компанию. Они с трудом дозвонились и рассказали, что происходит. Дефорж пообещал помочь; ночью выяснил, что яхта пришла в Трат, ранним утром прилетел сюда на вертолёте из Бангкока. О том, что Мунин в больнице, а остальные поселились в отеле по соседству, он узнал от Лёклера. Французскую фамилию капитана Дефорж произнёс правильно.

Для Одинцова складная с виду история была шита белыми нитками. Ева тоже недоверчиво глядела на француза, хотя и не понимала, в чём подвох, а Клару заботило другое.

– Что случилось у родителей? – спросила она, и Дефорж ответил:

– Заболели. Оба. Я не врач, деталей не знаю. Хотят видеть дочку. Очень ждут. Из Бангкока есть рейсы до Хараре, там встретят сотрудники миссии… Собирайся, я отвезу тебя в аэропорт.

– У меня же почти все вещи на Чанге остались, – растерянно сказала Клара.

– Значит, соберёшься быстрее, а вещи мы постережём. – Одинцов перевёл тяжёлый взгляд на Дефоржа: – Только в аэропорт я сам её отвезу.

– Дотуда триста километров. У меня вертолёт. Часа полтора – и девочка на месте.

– Мы как-нибудь на машине доберёмся, – сказал Одинцов. – Тише едешь – дальше будешь.

– По здешним дорогам это полдня, – предупредил Дефорж.

– Мы едем на машине. Без вариантов.

– Хорошо. – Дефорж поднялся из-за стола и положил перед Одинцовым визитную карточку. – Здесь мой телефон и адрес в Бангкоке. Буду рад видеть… Приятного аппетита!

Продолжить завтрак после ухода француза смог только Одинцов.

– Ты ничего не хочешь рассказать? – спросила у него догадливая Ева.

– Не хочу, – честно признался Одинцов и добавил: – Но должен. Расскажу позже.

В Трате нашлась компания, которая давала напрокат вполне приличные автомобили. Из вещей у Клары было только то, что она захватила с собой в рюкзаке на яхту: времени на сборы действительно не потребовалось…

…и к полудню Одинцов уже сидел за рулём почти новой «тойоты». Клара заняла пассажирское место рядом, а Ева устроилась на заднем сиденье. Оставлять её без присмотра Одинцов не хотел: кто знает, чего ещё ждать от Дефоржа? Очень кстати Ева сама заявила, что тоже поедет в Бангкок.

За безопасность Мунина можно было не волноваться. Историк едва жив, а французу нужна вся троица в дееспособном состоянии. Значит, он заинтересован в том, чтобы Мунин как можно скорее поправился, и не причинит ему вреда.

На тайские дороги Дефорж грешил напрасно. Здешнему асфальту могли позавидовать в большинстве городов России, но для интенсивного движения не хватало полос. Одинцов относился к правилам уважительно и к тому же вёз ценных пассажирок, зато другие водители чувствовали себя куда вольготнее. Туристические автобусы всех размеров и мастей, казалось, вышли на маршрут с единственной задачей – мешать друг другу и всем вокруг. Между ними с треском и едкой вонью выхлопа бесстрашно сновали трёхколёсные мотоповозки тук-тук: впереди – водитель на мотороллере, а за его спиной – кузов, перегруженный пассажирами или огромными полотняными тюками.