Лучше б сказал честно, что за мероприятие, и я бы тогда с удовольствием понаблюдал, как моя ненаглядная господина полковника сковородкой потчует. А то слова то какие вспомнил. «Солидное мероприятие».

Всё гораздо прозаичнее. Сегодня я ехал на оглашение завещания.

Но обо всём лучше по порядку.

С момента взрыва в аэропорту и перестрелки на шоссе прошло уже четыре дня. Естественно, Светлана и знать не знала, в какую передрягу попали мы с напарником.

Для неё и жены Мирона была сочинена довольно правдоподобная сказочка про автомобильную аварию, в которой мой друг обо что-то неудачно ударился головой, а я вообще отделался лёгким испугом.

Главным виновником аварии назначили Мерзкого, благо он до сих пор в госпитале, да и женой, которая может ему канифолить мозг, пока не обзавёлся. Светка Мирона вживую не видела, а Наташка ей, видимо, ничего рассказать ещё не успела. А может просто не захотела.

Так-то, положа руку на сердце, выглядел мой напарник и впрямь достаточно живописно. Я уж не знаю, в какую часть головы ему прилетел кирпич, но от удара на лице Мирона вздулись огромные гематомы, которые сначала имели иссиня-чёрный цвет, а затем стараниями Целителя и вовсе пожелтели. Со слов Надежды Владимировны буквально неделя и мой напарник будет как новенький, но вот пока его одного лучше на волю не выпускать.

По крайней мере, гаишник, который тормознул нас для проверки документов, при виде Мирона сначала захлебнулся воздухом, а потом и вовсе заикаться начал.

Мерзкого перевели из реанимации в палату. Съездить в госпиталь мне не дали, но Эдик клятвенно заверил, что с Максимом всё обязательно будет хорошо. Правда почему-то категорически отказался отвезти ему новенький смартфон с сим-картой. Я поначалу даже собрался ему рожу набить, но полковник так убедительно лепетал что-то про полоумные правила, запрет электронных устройств на территории госпиталя и ежедневные проверки, что я даже поверил. Маразма в системе в последние годы и впрямь становилось всё больше, так что проще дождаться, пока Максима выпишут.

Хотя, если честно, полного доверия к словам Эдика у меня всё равно не было. Так что для очистки совести я всё-таки позвонил в госпиталь и убедился, что Мерзкий переведён из реанимации в отделение. Знаем мы этих полковников, врать в глаза они обучены профессионально. Как говорится, «лапшу на уши вешать – не мешки таскать».

А вот Саня Тепляков до сих пор находился в коме. Оказывается, это он среагировал на пущенную гранату и фактически спас моему напарнику жизнь. Мирон очень переживал по этому поводу и грозился порвать виновника всех злоключений на мелкие кусочки, но вот только выяснить кто он, пока не получалось.

Самым смешным во всей этой истории оказалось лицо французика, когда Эдик с Мироном объявились в особняке в Переделкино. Судя по всему, именно сейчас до него начали доходить все нюансы российской действительности и то, что мы все не врали ему с самого начала. Его жизнь находилась в опасности и самое противное, что никто до конца не знал источник этой напасти.

Так что сначала Еремеев начал дышать через раз, увидев жёлто-синее лицо Мирона, а затем, по-моему, попросту прекратил это делать, услышав наши разговоры. Тем более, он до сих пор с опаской поглядывал на пудовые кулаки моего напарника и, судя по всему, побаивался, как бы ему ни прилетело в челюсть ещё раз.

– Ну так что, господин Еремеев? Дружить будем? – вместо приветствия спросил Эдик, усаживаясь напротив француза. – Или вы опять начнёте требовать консула и изображать полное непонимание?

– А нельзя? – как-то по-детски наивно спросил Жан, внимательно рассматривая Эдика. – И кто вы такой? С вами я ещё не успел познакомиться.

– Я полковник Седых, госбезопасность, – коротко отрекомендовался Эдик. – Мы с вашим дедушкой были достаточно неплохо знакомы и я искренне скорблю о его гибели. Вы меня, конечно, не знаете, а вот мне довелось разглядывать ваши фотографии чуть ли не с момента рождения.

– Вы из Кагэбэ? – уточнил Еремеев, никак не отреагировав на слова Эдика про детские фотографии. – Ваше правительство хочет забрать наследство дедушки себе?

– Да нет, – усмехнулся Эдик. – Бизнес и имущество Ивана Максимовича достанутся законным наследникам. Тем более, что ваш дедушка оставил завещание. Но вот некоторые хранимые им вещи ему точно не принадлежат и никогда не принадлежали. Так что, вот в этом вопросе я хотел бы надеяться на ваше полное содействие.

– А о каких именно вещах идёт речь? – было видно, что молодой человек волнуется, но изо всех сил старается держать себя в руках.

– Я хотел бы пока не вдаваться в конкретику, – развёл руками Эдик. – Меня интересует ваше принципиальное согласие на помощь.

– Знаете, у вас довольно оригинальные методы договариваться, – скривил губы в усмешке Еремеев. – Сначала меня похищают, потом я участвую в драке с непонятными созданиями, а потом являетесь вы и начинаете требовать какое-то обещание. Вам не кажется, что наш разговор выглядит глупо?

– Слышишь ты! – влез в беседу Мирон, попытавшись нахмурить брови, а затем страдальчески схватившись за лицо. – Если ты не ещё не понял, то мы тебе жизнь спасли. Два моих друга сейчас находятся в реанимации и всё из-за твоей тощей задницы. Может быть господин полковник и впрямь слишком вежлив? Давайте выгоним этого лягушатника на улицу к чёртовой матери, а там посмотрим, как быстро он прибежит обратно. Ты что, ещё не понял, что это не Франция, а Россия? Здесь твоя жизнь ничего не стоит!

– Не надо на меня кричать, – дрожащим голосом ответил Еремеев. – Я вообще-то не просил меня спасать. Может быть, если бы не вы, то ничего бы и не случилось.

От этих слов Мирону сделалось дурно. Он скорчил страшную физиономию, но больше ничего сделать не успел. Француз просто напросто потерял сознание.

– Ну что ж они там в своей Европе? Совсем все каличные? – разочаровано спросил Мирон, глядя на нас с Эдиком. – Чуть что, сразу глазки закатывают… Вот как с таким можно работать?

– Глядя на тебя можно и инфаркт получить, – съязвил Эдик, легонько похлопывая Еремеева по щекам. – Что-то он и впрямь отключился. Как бы кони ни двинул.

Кони конями, но француз в тот день так и не очнулся. Причём, я, если честно, происходящему сильно удивился. От чего вдруг наш юный друг впал в такое в такое сильное беспамятство? Его же действительно не били и даже утюг разогреваться не поставили.

Поначалу я даже заподозрил Эдика в каких-то фокусах, но потом решил, что ошибаюсь. Полковник искренне пытался привести Еремеева в чувство, разве что только искусственное дыхание ему сделать не успел. Так что разбираться с этим беспамятством придётся госпитальным врачам во главе с Надеждой Владимировной.

И кто в результате пострадал больше всех? Конечно же я! Еремеева отправили в госпиталь поправлять здоровье, Мирона домой, ждать, пока лицо вернётся к нормальному цвету, а меня в Москва-Сити, наряженного в костюм и с доверенностью от нотариуса, что я представляю интересы несчастного француза.

Признаться честно, в этом районе Москвы я бывал крайне редко. Повода не было, да и сам я особенно не стремился. Высоченные башни из стекла и металла в моем сознании упорно не хотели встраиваться в образ города.

А если сразу на душу не легло, то потом обязательно начинаешь искать не достоинства, а недостатки. Ветрено, шумно, суетливо… Много людей, причём не только обитателей многочисленных офисов, но и простых зевак, приехавших со всех окраин сделать селфи на фоне урбанистического чуда.

Все куда-то спешат или даже опаздывают, поэтому достаточно быстро появляется ощущение, что ты всего лишь муравей, причём, почему-то в чужом муравейнике. Разве ж это жизнь? Бежишь, бежишь, а куда? Зачем? Не по душе мне такое.

Так что покинув уютный салон такси, я несколько минут просто стоял на набережной и смотрел на неумолимый бег речной воды. День, испорченный утренней примеркой костюма, по определению не мог закончиться хорошо, и я буквально-таки заставлял себя отправиться к точке назначения.

Эх, сюда бы Мирона. Тогда б я наверняка чувствовал себя гораздо веселее. Если уж не от его шуток, так хотя бы просто от цвета лица.

Выйдя из лифта на сороковом этаже одной из высоток, я посмотрел на часы и понял, что пришёл вовремя. Вернее, почти за час до назначенного времени.

Ненавижу приходить на официальные мероприятия точно к сроку, а вернее опаздывать. Неважно, совещание это или просто театральная постановка. Все уже собрались, расселись, мероприятие пока не началось, поэтому сидящие ищут способ скрасить ожидание. А что может быть лучше, чем поразглядывать окружающих?

Так что пробирающийся к своему месту человек просто обречён на всеобщее внимание. Буквально всем внезапно становится любопытно, кто же это там спотыкается о чужие ноги или поставленные на пол сумки? Как по мне, ощущения достаточно противные.

Одни тебя изучают, как бабочку на булавке, другие взглядом насквозь просвечивают, а третьи и вовсе норовят раздеть для мысленных непотребных действий. Нет уж, спасибо, наслаждайтесь кем-нибудь другим.

Глубоко вздохнув, я решительно потянул на себя массивную дверь, убедившись, что на табличке написано именно то, что мне нужно.

«Нотариус Д. В. Алексеев.»

Сидящая в приёмной секретарша наверняка проходила стажировку в госбезопасности. По крайней мере, взгляд у неё вполне соответствовал минимум майору, причём не простому, а из расстрельной команды. Под взглядом её серых глаз я сразу же почувствовал, что костюм на мне безумно дешёвый, а сам я наверняка ошибся адресом. А ещё я понял, что секретарша ведьма.

Это обстоятельство удивило меня настолько, что я даже не расслышал вопроса, с которым она ко мне обратилась. Ведьма, у которой есть постоянная работа? Нонсенс, да и только. По крайней мере, мне ещё не доводилось сталкиваться с тем, чтобы представители этого племени заботились заработком на кусок хлеба.

Кто же тогда сам нотариус, если может позволить себе ведьму в приёмной?

Нотариус оказался евреем. Нет, не подумайте про меня плохо. Никакого антисемитизма или предубеждений. Простая констатация факта. Немолодой плешивый еврей без каких-то необычных способностей. Ну или только передо мной был настолько сильный колдун, что смог легко спрятать свою сущность.

Худой, с острыми чертами лица старик смотрел на меня из-за стёкол очков в золотой оправе и выражал крайнюю степень недовольства моим появлением.

– Слюшаю вас, мьёлодой чьеловьек! – даже не пытаясь смягчить акцент, обратился он ко мне, буквально кинув взгляд в мою сторону. – Вьера Борьисьёвна слишком добра, поэтому не стьяла вьияснять, что вам нужно. Однако, ви должны понимать, что вьемя дьеньги, и его у мьеня с каждым днём становиться всьё меньше.

Я не стал язвить в ответ и молча протянул Алексееву бумаги с огромными гербовыми печатями. Взяв протянутую папку, юрист немедленно раскрыл её и погрузился в чтение. Я же тем временем огляделся по сторонам и понял, что мама была права, когда настойчиво уговаривала меня в детстве пойти в юристы. Площадь кабинета у нотариуса была едва ли меньше, чем вся моя квартира, причём вместе с санузлом и балконом.

В отличии от многих своих коллег Алексеев не стал увешивать стены рамочками с дипломами и фотографиями себя любимого в окружении разных влиятельных господ. На стенах висели довольно симпатичные картины, и даже я, далёкий от высокого искусства понял, что это довольно дорогие подлинники. Может быть не Рафаэль и не Шишкин, но явно не дешёвые полотна. Рядом с антикварной мебелью ничего другого находиться не могло.

А какой здесь потрясающий вид из окна. Всё-таки в огромных панорамных окнах есть какая-то изюминка. Должно быть вечером, когда загораются фонари, а у машин включаются фары, картинка и вовсе великолепная.

– Очьень интьересно, мьолодой чьеловек, – закончил тем временем изучать мои документы Алексеев. – Прьизнаюсь чьестно, новость о болезни гьосьёдина Ерьемеева довольно ньеожиданна. Я вьинужден пьёсить вас подождать, пьёка моя помощница не пьёвеит все данные. Пьисьядьте!