И я подумал: ну, сейчас! И даже сердце заколотилось! А Костик всё ещё брякает спичками. Мне ясно представилось, как у него руки трясутся и он не может ухватить спичку.

А Мишка своё:

– Зажж… Давай же, вахля несчастная! Зажжж…

И вдруг я ясно услышал: чирк!

И Мишкин радостный голос:

– …жжи-гай! Зажигай!

Я глаза зажмурил, съёжился и приготовился лететь. Вот было бы здорово, если б это вправду, все бы с ума посходили, и я ещё сильнее зажмурил глаза. Но ничего не было: ни взрыва, ни толчка, ни огня, ни дыму – ничего. И это наконец мне надоело, и я заорал из бочки:

– Скоро там, что ли? У меня весь бок отлежался – ноет!

И тут ко мне в ракету залез Мишка. Он сказал:

– Заело. Бикфордов шнур отказал.

Я чуть ногой не лягнул его от злости:

– Эх вы, инженеры называются! Простую ракету запустить не можете! А ну, давайте я!

И я вылез из ракеты. Андрюшка и Костик возились со шнуром, и у них ничего не выходило. Я сказал:

– Товарищ Мишка! Снимите с работы этих дураков! Я сам!

И подошёл к самоварной трубе и первым делом начисто оторвал ихний мамин бикфордов поясок. Я им крикнул:

– А ну, разойдись! Живо!

И они все разбежались кто куда. А я запустил руку в трубу, и снова там всё перемешал, и бенгальские огоньки уложил сверху. Потом я зажёг спичку и сунул её в трубу. Я закричал:

– Держись!

И отбежал в сторону. Я и не думал, что будет что-нибудь особенное, ведь там, в трубе, ничего такого не было. Я хотел сейчас во весь голос крикнуть: «Бух, тарра-рах!» – как будто это взрыв, чтобы играть дальше. И я уже набрал воздуху и хотел крикнуть погромче, но в это время в трубе что-то ка-ак свистнет да ка-ак ддаст! И труба отлетела от второй ступени, и стала подлетать, и падать, и дым!.. А потом как бабахнет! Ого! Это, наверно, шутихи там сработали, не знаю, или Мишкин порошок! Бах! Бах! Бах! Я, наверно, от этого баханья немножко струсил, потому что я увидел перед собой дверь, и решил в неё убежать, и открыл, и вошёл в эту дверь, но это оказалась не дверь, а окно, и я прямо как вбежал в него, так оступился и упал прямо в наше домоуправление. Там за столом сидела Зинаида Ивановна, и она на машинке считала, кому сколько за квартиру платить. А когда она меня увидела, она, наверно, не сразу меня узнала, потому что я запачканный был, прямо из грязной бочки, лохматый и даже кое-где порванный. Она просто обомлела, когда я упал к ней из окна, и она стала обеими руками от меня отмахиваться. Она кричала:

– Что это? Кто это?

И наверно, я здорово смахивал на чёрта или на какое-нибудь подземное чудовище, потому что она совсем потеряла рассудок и стала кричать на меня так, как будто я был имя существительное среднего рода:

– Пошло вон! Пошло вон отсюда! Вон пошло!

А я встал на ноги, прижал руки по швам и вежливо ей сказал:

– Здравствуйте, Зинаида Иванна! Не волнуйтесь, это я.

И стал потихоньку пробираться к выходу. А Зинаида Ивановна кричала мне вдогонку:

– А, это Денис! Хорошо же!.. Погоди!.. Ты у меня узнаешь!.. Всё расскажу Алексею Акимычу!

И у меня от этих криков очень испортилось настроение. Потому что Алексей Акимыч – наш управдом. И он меня к маме отведёт и папе нажалуется, и будет мне плохо. И я подумал, как хорошо, что его не было в домоуправлении и что мне, пожалуй, всё-таки денька два-три надо не попадаться ему на глаза, пока всё уладится. И тут у меня опять стало хорошее настроение, и я бодро-весело вышел из домоуправления. И как только я очутился во дворе, я сразу увидел целую толпу наших ребят. Они бежали и галдели, а впереди них довольно резво бежал Алексей Акимыч. Я страшно испугался. Я подумал, что он увидел нашу ракету, как она лежит взорванная, и, может быть, проклятая труба побила окна или ещё что-нибудь, и вот он теперь бежит разыскивать виноватого, и ему кто-нибудь сказал, что это я главный виноватый, и вот он меня увидел, я прямо торчал перед ним, и сейчас он меня схватит! Я это всё подумал в одну секунду, и, пока я всё это додумывал, я уже бежал от Алексея Акимыча во всю мочь, но через плечо увидел, что он припустил за мной со всех ног, и я тогда побежал мимо садика, и направо, и бежал вокруг грибка, но Алексей Акимыч кинулся ко мне наперерез и прямо в брюках прошлёпал через фонтан, и у меня сердце упало в пятки, и тут он меня ухватил за рубашку. И я подумал: всё, конец. А он перехватил меня двумя руками под мышки и как подкинет вверх! А я терпеть не могу, когда меня за подмышки поднимают: мне от этого щекотно, и я корчусь как не знаю кто и вырываюсь. И вот я гляжу на него сверху и корчусь, а он смотрит на меня и вдруг заявляет ни с того ни с сего:

– Кричи «ура»! Ну! Кричи сейчас же «ура»!

И тут я ещё больше испугался: я подумал, что он с ума сошёл. И что, пожалуй, не надо с ним спорить, раз он сумасшедший. И я крикнул не слишком-то громко:

– Ура!.. А в чём дело-то?

И тут Алексей Акимыч поставил меня наземь и говорит:

– А в том дело, что сегодня второго космонавта запустили! Товарища Германа Титова! Ну что, не ура, что ли?

Тут я как закричу:

– Конечно ура! Ещё какое ура-то!

Я так крикнул, что голуби вверх шарахнулись. А Алексей Акимыч улыбнулся и пошёл в своё домоуправление.

А мы всей толпой побежали к громкоговорителю и целый час слушали, что передавали про товарища Германа Титова, и про его полёт, и как он ест, и всё, всё, всё. А когда в радио наступил перерыв, я сказал:

– А где же Мишка?

И вдруг слышу:

– Я вот он!

И правда, оказывается, он рядом стоит. Я в такой горячке был, что его не заметил. Я сказал:

– Ты где был?

А он:

– Я тут. Я всё время тут.

Я спросил:

– А как наша ракета? Взорвалась, небось, на тысячи кусков?

А Мишка:

– Что ты! Целёхонька! Это только труба так тарахтела. А ракета – что ей сделается? Стоит как ни в чём не бывало!

– Бежим посмотрим?

И когда мы прибежали, я увидел, что всё в порядке, всё цело и можно играть ещё сколько угодно. Я сказал:

– Мишка, а теперь два, значит, космонавта?

Он сказал:

– Ну да, Гагарин и Титов.

А я сказал:

– Они, наверно, друзья?

– Конечно, – сказал Мишка, – ещё какие друзья!

Тогда я положил Мишке руку на плечо. У него узкое было плечо и тонкое. И мы с ним постояли смирно и помолчали, а потом я сказал:

– И мы с тобой друзья, Мишка. И мы с тобой вместе полетим в следующий полёт.

И тогда я подошёл к ракете, и нашёл краску, и дал её Мишке, чтобы он подержал. И он стоял рядом, и держал краску, и смотрел, как я рисую, и сопел, как будто мы вместе рисовали. И я увидел ещё одну ошибку и тоже исправил, и, когда я закончил, мы отошли с ним на два шага назад и посмотрели, как красиво было написано на нашем чудесном корабле «ВОСТОК-3».

И мы!

Мы как только узнали, что наши небывалые герои в космосе называют друг друга Сокол и Беркут, так сразу порешили, что я теперь буду Беркут, а Мишка – Сокол. Потому что всё равно мы будем учиться на космонавтов, а Сокол и Беркут такие красивые имена! И ещё мы решили с Мишкой, что до тех пор, пока нас не примут в космонавтскую школу, мы будем с ним понемножку закаляться как сталь. И как только мы это решили, я пошёл домой и стал закаляться.

Я залез под душ и пустил сначала тёпленькой водички, а потом, наоборот, поддал холодной. И я её довольно легко перетерпел. Тогда я подумал, что раз дело идёт так хорошо, надо, пожалуй, подзакалиться чуточку получше, и пустил леденистую струю. Ого-го! У меня сразу вжался живот, и я покрылся пупырками.

И так постоял с полчасика или минут пять и здорово закалился! И когда я потом одевался, то вспомнил, как бабушка читала стихи про одного мальчишку, как он посинел и весь дрожал.

А после обеда у меня потекло из носу и я стал чихать.

Мама сказала:

– Выпей аспирину, и завтра будешь здоров. Ложись-ка! На сегодня всё!

И у меня сейчас же испортилось настроение. Я чуть было не заревел, но в это время под окошком раздался крик:

– Бе-еркут!.. А Беркут!.. Да Беркут же!..

Я подбежал к окошку, высунулся, а там Мишка!

Я сказал:

– Чего тебе, Сокол?

А он:

– Давай выходи на орбиту!

Это во двор, значит. Я ему говорю:

– Мама не пускает. Я простудился!

А мама потянула меня за ноги и говорит:

– Не высовывайся так далеко! Упадёшь! С кем это ты?

Я говорю:

– Ко мне друг пришёл. Небесный брат. Близнец! А ты мешаешь!

Но мама сказала железным голосом:

– Не высовывайся!

Я говорю Мишке:

– Мне мама не велит высовываться…

Мишка немножко подумал, а потом обрадовался:

– Не велит высовываться, и правильно. Это будет у тебя испытание на не-вы-со-вы-ва-е-мость!

Тогда я всё-таки немножко высунулся и сказал ему тихонько:

– Эх, Сокол ты мой, Сокол! Мне тут, может, сутки безвыходно торчать!

А Мишка опять всё по-своему перевернул:

– И очень хорошо! Прекрасная тренировка! Закрой глаза и лежи, как в сурдокамере!

Я говорю:

– Вечером я с тобой установлю телефонную связь.

– Ладно, – сказал Мишка, – ты устанавливай со мной, а я – с тобой.

И он ушёл.

А я лёг на папин диван и закрыл глаза и тренировался на молчание. Потом встал и сделал зарядку. Потом понаблюдал в иллюминатор неведомые миры, а потом пришёл папа, и я принял ужин из натуральных продуктов. Самочувствие было превосходное. Я принёс и разложил раскладушку.

Папа сказал:

– Что так рано?

А я сказал со значением:

– Вы как хотите, а я буду спать.

Мама положила мне руку на лоб и сказала:

– Ребёнок заболел!

А я ничего ей не сказал. Если они не понимают, что это всё тренировка на космонавта, то зачем объяснять? Не стоит. Потом сами узнают, из газет, когда их благодарить будут за то, что воспитали такого сына, как я!

Пока я думал, прошло довольно много времени, и я вспомнил, что пора налаживать телефонную связь с Мишкой.

Я вышел в коридор и набрал номер. Мишка подошёл сразу, только у него был какой-то чересчур толстый голос:

– Нда-нда! Говорите!

Я сказал:

– Сокол, это ты?

А он:

– Что-что?

Я опять:

– Сокол, это ты или нет? Это Беркут! Как дела?

Он засмеялся, посопел и говорит:

– Очень остроумно! Ну, довольно разыгрывать. Сонечка, это вы?

Я говорю:

– Какая там ещё Сонечка, это Беркут! Ты что, обалдел?

А он:

– Кто это? Что за выражения? Хулиганство! Кто это говорит?

Я сказал:

– Это никто не говорит!

И повесил трубку. Наверно, я не туда попал. Тут папа позвал меня, и я вернулся в комнату, разделся и лёг. И только стал задрёмывать, вдруг: ззззззь! Телефон! Папа вскочил и выбежал в коридор, и, пока я нашаривал тапочки, я слышал его серьёзный голос:

– Беркутова? Какого Беркутова? Здесь такого нет! Набирайте внимательно!

Я сразу понял, что это Мишка! Это связь! Я выбежал в коридор прямо в чём мать родила, в одних трусиках.

– Это меня, меня! Это я Беркут!

Папа сейчас же отдал мне трубку, и я закричал:

– Это Сокол? Это Беркут! Слушаю вас!

А Мишка:

– Докладывай, чем занимаешься!

Я говорю:

– Я сплю!

А Мишка:

– Я тоже! Я уже почти совсем заснул, да вспомнил одно важное дело. Беркут, слушай! Перед сном надо спеть! Вдвоём! На пару! Чтобы у нас получился космический дуэт!

Я прямо подпрыгнул:

– Молодец, Сокол! Давай любимую космонавтскую! Подпевай!

И я запел изо всех сил. Я хорошо пою, громко! Громче меня никто не может. Я по громкости первый в нашем хоре. И вот когда я запел, сейчас же изо всех дверей стали высовываться соседи, они кричали: «Безобразие… Что случилось… Уже поздно… Распустились… Здесь коммунальная квартира… Я думала, поросёнка режут…», но папа им сказал:

– Это небесные близнецы, Сокол с Беркутом, поют перед сном!

И тогда все замолчали.