– Вот так, да? – хмыкнув, Лиам осторожно взял кисет из рук адмирала. – Фиалками, говоришь? И плащ серый? Чистенький такой, да?

– Да-да. – невозмутимо ответил Роберт, медленно вставая, – Очень чистый. Необычная, такая старушка, знаешь ли… Я пойду, Лиам. Мне надо поспать. Мне уже не тридцать.

– Постой же! – уже в спину сказал монах, – Роб! Я рад, что меня тебе навязали.

– Увидимся! – Адмирал кивнул монаху, слегка улыбнувшись, и отсалютовал бутылкой, – Надо ещё запасы пополнить. Ты же должен вывести флот в море, лоцман! Старая ты портовая мидия!

Хихикая и напевая «Старая мидия в порту живёт…», Адмирал устало поковылял вниз.

– На час… – вспоминая слова старухи и в задумчивости крутя кисет в пальцах, бормотал Лиам, – Всего на час. И когда же этот час? Есть ли у нас час? Говер, Отец моих отцов и всего, что имеет сердце! Глаз Твой да зрит на нас непрестанно. Длань Твоя да сбережёт нас от дорог, не к Тебе ведущих! Направь на путь верный, прямой. Вручаю тебе всего себя!

Кряхтя, поднялся он со ступеней и, спрятав кисет за кушаком, вернулся к братьям.

* * *

Генерал Грегор вывел своё войско через лес прямо в лагерь обескураженных эсборцев. Не ожидая удара с юга, все дозоры эсборцы выставили с севера. Полный разгром трёхтысячного войска, подкреплённого пятнадцатью рыцарскими копьями, будут вспоминать в песнях ещё триста лет, как в печальных эсборских, так и в бахвальных фортресских. А лес, где произошла эта битва, с тех пор получил название «Лес Грегора».

Проведя в сёдлах почти двое суток, продрогшая кавалерия Фортресса приближалась к городским стенам Рейма. При её появлении в окрестных городках и деревнях люди прятались по домам, с грохотом закрывая ставни. Но Льенар проводил свой отряд через них, не останавливаясь. Он так торопился к отцу, что прибыл ещё до заката. Остановив коней на холме в миле от ворот Рейма, всадники вглядывались в городской пейзаж.

– Льенар, – наклонившись со своего коня, сказал Морис, – Я не уверен, но мне кажется, над воротами бело-голубое знамя…

– Вижу, вижу!

Льенар почувствовал, как к горлу подступает ком.

– Вижу, Морис. А ещё вижу дым. Много дыма. Похоже, город горит.

– Ваше Высочество! – монах указывал рукой вперёд, – Там всадник.

От городских ворот к ним во весь опор мчался наездник в голубом плаще.

– Вперёд! – скомандовал Льенар и рванул с места.

Через несколько минут они были рядом.

– Ваше Высочество! – спрыгнув на ходу с коня и неуклюже поклонившись, поприветствовал Льенара всадник, когда они встретились. – Рейм взят! Поторопитесь! Король Эдмунд ранен! Он в замке!

Льенар переменился в лице. Напряжённость сменилась тревогой. Пришпорив коня так, что с боков взмыленного животного потекла кровь, он устремился к воротам.

Проскакав галопом по пылающим улицам Рейма, Льенар влетел во двор замка. Приветственные крики со стен, бряцание оружием нисколько не впечатлили его. В растерянности он стоял посреди двора, вглядываясь в окна.

– Сюда! – услышал он голос сверху.

Из узкого окошка донжона высовывалась рука. Кто-то махал ему.

– Сюда, Ваше Высочество!

Взбежав по узкой винтовой лестнице, на которой двое не разойдутся, Льенар ворвался в открытую дверь бывших покоев Виктора. Лиам остановил принца за плечи. Тот хотел было вырваться, но монах крепко его удерживал.

– Ваше Высочество! Ради Говера! Спокойно!

– Пусти! – принц посмотрел на Лиама взглядом, который, по его мнению, должен был поставить наглеца на место.

– Я отпущу сейчас! Только послушайте! Король без сознания, в груди стрела. Не трясти, не дёргать. Очень аккуратно. Ладно?

– Всё плохо? – принц смягчился.

Лиам погладил его по плечу.

– Плохо, – монах потряс головой, – Плохо, но не сделайте хуже!

И он отпустил Льенара. Тот на непослушных ногах подошёл к отцу и опустился на край кровати, вглядываясь в бледное лицо родителя. Так сидел пару минут, потом оглянулся на Лиама.

– Без сознания почти сутки, – сказал монах, подойдя ближе, – Последнее, что от него слышали – это Ваше имя. Он очень ждал Вас.

– Не говори об отце в прошедшем времени, – принц строго посмотрел на монаха.

– Ваше Высочество, выйдем на лестницу.

– Говори тут.

Лиам, поколебавшись несколько секунд, стукнул два раза каблуком по полу. В ту же секунду два других монаха вышли за дверь, закрыв её за собой. Один спустился немного вниз по ступенькам, другой поднялся вверх с таким расчётом, чтобы не подпустить никого к двери и самим не слышать разговора. Лиам проверил окно и подошёл к принцу. Опустившись перед ним на колени, он привлёк голову принца к своей так, что его губы оказались у самого уха Льенара, и накрыл их обоих своим просторным голубым капюшоном. Так, скрытые тяжёлым, пропахшим потом и пылью капюшоном Лиама, под бдительной охраной двух монахов они проговорили почти до заката. Наконец монах скинул с их голов капюшон и, постанывая, поднялся с колен. На левой смуглой щеке его расплылось красноватое пятно, на бледном лице Льенара такой же краснотой выделялась правая щека. Монах отошёл в угол и в изнеможении сел на скамью, вытянув ноги. Льенар смотрел на него, не сводя глаз. В руке принц держал расшитый жемчугом кисет.

– Он может умереть в любую секунду, – Лиам постучал себя пальцем в грудь, – Если бы не медальон вашей матушки, это случилось бы мгновенно.

Льенар обречённо взглянул на кисет.

– Ты побудешь со мной?

– Как пожелаете, Ваше Высочество, – Лиам встал и поклонился.

Льенар распустил узелок на кисете, но вдруг замер в нерешительности.

– Подождите, – Лиам подошёл к постели, – Я подержу ему руки, чтобы он не схватился за стрелу. Давайте.

Принц поднёс раскрытый кисет к ноздрям Эдмунда. Единственный факел, горевший в изголовье, затрещал и тут же потух, погрузив комнату в темноту. Лишь полоса лунного света из узкого окна-бойницы лежала на каменном полу. Прислушиваясь к дыханию отца, Льенар приблизился к его лицу. Вдох, трепещущий, как свеча на ветру. Тишина. Ожидание. Выдох. Короткий и сильный. Словно морская волна, ласкающая песчаный берег, дыхание отца касалось лица принца. Снова дрожащий вдох. И тишина…

– Как я рад, что ты здесь, – вдруг в темноте раздался голос Эдмунда. Он казался совершенно обычным, будто не лежал он при смерти, не терял сознания на сутки, – Лиам, можешь отпустить!

– Отец, я здесь… Я здесь, – зашептал Льенар почти на ухо королю.

– Да, да, Льенар, ты здесь, а я должен уйти. Лиам! Не нужно света!

Монах уже было взял факел, чтобы зажечь его, но тут же вернул его на место.

– Я оставлял тебе Фортресс на две недели, но, как видишь, он теперь твой навсегда. Эсбор теперь тоже твой. Лиам! Утром проведите церемонию! Король Фортресса и Эсбора теперь – Льенар! – Эдмунд улыбнулся, – Прости, мальчик мой, что не успел навести тут порядок. Но ты справишься. Я знаю, и я верю в тебя. Ты обязательно справишься! Никому не доверяй, кроме братства. Ещё один человек предан мне был. Это Чарлиз. Но дни его сочтены. Надеюсь, Морис скоро займёт его место, и так же, как отец его был верен мне, он будет верен трону Фортресса, а теперь ещё и Эсбора. Прости, если уделял тебе недостаточно внимания в детстве, я всего лишь хотел сделать из тебя настоящего мужчину…

Рука Эдмунда легла на ладонь Льенара. Она была холодна. Никогда он не держал в своей руке холодную руку отца. Его большие, надёжные руки всегда были тёплыми. Когда он гладил его по голове в детстве, когда жал его руку в юности. И пахли эти руки по-особенному, пахли любовью и заботой. Руки самого близкого для него человека. Сейчас же, здесь, в темноте эсборского замка, рука, которая коснулась его ладони, была холодна и слаба.

– Твоя мать и сёстры заждались меня. – продолжил Эдмунд. – Я уже вижу их силуэты где-то там, вдалеке. – Лиам! – позвал король, – Убери стрелу.

– Но, Ваше Величество! Нет…Я не могу.

– Не бойся, Лиам! У меня ещё есть время. Я хочу, чтобы ты с братьями переодел меня в рясу и принял наконец в братство.

– Я… Не в праве. Только Веко…

– Лиам! Завтра утром ты узнаешь от гонца, что Веко умер на рассвете. Теперь ты – Веко, и я верю в тебя. Давай! Вынь стрелу и позови братьев. Льенар, ты должен уйти. Встретимся по ту сторону зарниц. Прощай, сын!

Эдмунд убрал свою руку из руки сына, и Льенар робко повиновался. Он медленно пятился к выходу, пытаясь рассмотреть лицо отца. Но слёзы размывали очертания и без того терявшегося во мраке лика.

– Прощай, отец.

Глава VII

По утрам ощущалась прохлада надвигающейся осени, но к полудню возвращалось лето, прощаясь зыбким теплом. По традиции, устоявшейся веками, в сентябре устраивалась королевская охота. Загодя псари и конюшие начинали готовить животных. Собакам уменьшали пай, псари устраивали травли. Чесали и стригли лошадям гривы, заплетая локоны в причудливые косички. Чинили и меняли упряжь. Егеря примечали тропы и выпасы. Весь двор жил в предвкушении предстоящей не то забавы, не то церемонии. Всё должно было быть безупречно. Каждый из придворных, обязанных явиться на охоту, по мере своих возможностей или обновлял костюм, или чинил старый. И если рутинная охота была мероприятием исключительно мужским, то на королевской можно было встретить женщин и девушек в пышных праздничных нарядах, грациозно расположившихся в специально изготовленных дамских сёдлах. Жёны и дочери наравне с заядлыми охотниками – мужьями и отцами – принимали участие в этой церемонии. Девиц забавляло и веселило такое приключение. Азарт гнал по жилам молодую кровь, адреналин будоражил сознание при виде оружия, дикой природы и в целом всего антуража происходящего. А вот степенным матронам охота доставляла массу неудобств. Но виду подавать нельзя, и они мужественно переносили все тяготы этого дня, успокаивая себя мыслями, что в следующий раз они сядут в седло лишь через год.

Молодой король Льенар не сразу встал с постели. Он долго валялся в кровати и думал о предстоящей сегодня охоте. Она и радовала его, и тяготила.

«Вот бы оторваться ото всех и затеряться в чаще. Да разве скроешься? – рассуждал он, – и кто придумал таскать весь двор по лесу… Неужели им не хватает пирушек в замке?! Ну, хоть не в четырёх стенах, и то хорошо…»

Ему крайне надоели бесконечные приёмы, надоели напудренные девушки, увивающиеся вокруг него, их родители, мечтавшие, чтобы он обратил внимание на одну из дочерей. Размышления молодого короля прервал еле слышный стук. Дверь в спальню бесшумно открылась, и в комнату вошли слуги с кувшином воды, тазом и свежим платьем. Льенар нехотя поднялся и начался утренний туалет.

– Пошлите за Морисом, – приказал король, вытирая лицо белоснежной салфеткой с королевском монограммой, вышитой золотом.

Через несколько минут появился молодой Хранитель Большого Ключа. Он тихо вошёл и встал в углу, приглаживая растрёпанные волосы. Морис ждал, когда король заметит его.

Слуги, покончив с туалетом, наконец удалились, и молодые люди остались одни.

– Морис, друг мой! Ты забыл, как на прошлом совете Генерал назвал тебя выскочкой?

– Ваше Величество! Этот старый пень вечно меня третирует, он явно…

– Морис, как думаешь, дело в возрасте? – перебил Хранителя король.

– Да знаю я, почему он окрысился. Когда мой отец преставился, он спал и видел, как бы протащить своего братца на его место.

– Одна сорока принесла мне на хвосте, что позавчера ты вернулся из города на рассвете.

– Но…

– Не перебивай, Морис! – тоном наставника прервал его король. – Вернулся перед рассветом, навеселе и не один. С девицей. Говорят, дочка портного…

– Сапожника, – вздохнул Морис, опустив голову и приняв смиренный вид.

– Э-э-э… Сапожника, – передразнил его Льенар. – Не мог что-нибудь получше найти? Мало при дворе девиц?