Пак Хечжон безвольно опустилась на стул. Сколько бы она ни думала, никакого другого выхода, кроме эмиграции, не находила. В Америке или во Франции белые брови и необычные глаза Семина не привлекали бы столько внимания. Но сын отказывался обсуждать даже перевод в другую школу, а уж эмиграцию и подавно. Если бы она отважилась на переезд за границу, когда он был совсем маленьким и еще не мог ей возражать! Пак Хечжон с силой скрутила кухонное полотенце, которое держала в руках.

Поднявшись со стула, она пошла в комнату сына. Семин в наушниках лежал на кровати, вытянувшись во весь рост. Он не стал притворяться, что спит. Ей было любопытно, что за музыку он слушает, и она прилегла рядом, вынула один наушник из его уха и прижала к своему. Из наушника не донеслось ни звука. Она вставила его плотнее. По-прежнему тишина. Семин рассмеялся и показал ей язык. Она рассмеялась вслед за ним.

– Как ты думаешь, кем мне стать, когда вырасту? – повернувшись к ней, спросил Семин.

Она потрепала его по щеке:

– Ты же хотел стать политиком?

– Теперь уже не хочу. Лучше магом.

– Магом?

– Да. Как Дэвид Копперфилд. Ты ведь о нем знаешь? Он известен во всем мире.

– Кажется, видела когда-то по телевизору.

– Что значит: «кажется»? Ты либо видела, либо нет.

– Просто это было так давно…

– Все равно не говори так. Иначе люди будут думать, что ты глупая. Поняла?

Едва сдерживая смех, она смотрела на сына.

– Поняла? – с нажимом повторил он.

– Да-да, кажется, поняла.

– Ты нарочно!

Пак Хечжон тихонько ткнула пальцем ему в бок. От щекотки Семин свернулся в комок и захихикал. Смех сына словно проник в ее тело, разбудил задремавшие силы, наполнил любовью и радостью.

– Но знаешь… – отсмеявшись, взглянул на нее Семин.

Его глазные яблоки вдруг непроизвольно задвигались, и он тут же закрыл лицо руками, не желая, чтобы она видела его в этот момент. Заболевание, часто встречающееся у альбиносов, не обошло стороной и Семина. Повлиять на нистагм было невозможно, оставалось лишь ждать.

Почувствовав, что глаза снова в порядке, Семин вернулся к прерванной мысли:

– Может случиться так, что я не стану ни политиком, ни магом, ни кем-то еще…

Она вопросительно на него посмотрела.

– Я хочу сказать… Возможно, я уже кое-кем стал…

Семин словно размышлял вслух. Речь его звучала совсем не так уверенно, как обычно. Это было на него непохоже: Семин убежденно излагал даже то, в чем плохо разбирался, заставляя ее всякий раз нервничать перед их собеседниками. Она приподнялась на локте, чтобы лучше видеть сына. Его лицо было совершенно бесстрастно. По крайней мере, ей не удавалось ничего прочитать: Семин лишь несколько раз моргнул, но и все.

– Просто… Иоанн… Он мне сказал…

Иоанн? Кто это? Она впервые о нем слышала. Семин почувствовал ее недоумение.

– Так зовут мастера Квона. Это его второе имя.

Она дернулась, словно получила пощечину. Заметив ее реакцию, Семин нервно облизал губы.

– О, кто-то пришел.

Семин сел на кровати. Пак Хечжон тоже приподнялась. Она не могла понять, действительно ли звонят в дверь, или звук доносится из телевизора. Однако сын встал и уверенно направился к входной двери. Она пошла следом. Открыв дверь, они увидели двух женщин и стоявшего чуть поодаль тощего старика в костюме. Одежда была ему велика, галстук на тонкой шее болтался, как поводок у собаки.

– Добрый вечер. Мы живем здесь неподалеку. Пришли поделиться вестью, которая наполнит радостью ваши сердца.

Женщины были в длинных юбках. Старшая, выглядевшая, по меньшей мере, на восемьдесят, одета в желтую кофту, ее более молодая спутница неопределенного возраста – в синюю. Пак Хечжон, всегда обращавшая внимание на обувь, по привычке бросила взгляд на ноги женщин. По насквозь промокшим туфлям нетрудно было понять, что их владелицы весь день ходят от двери к двери, выслушивая отказы или вовсе не получая ответа.

– Надеюсь, мы не слишком вас беспокоим… Мы хотели бы с вами поговорить, если это удобно, – робко сказала женщина в синей кофте и быстро облизнула пересохшие губы. Ее нервозность выдавала человека, который, несмотря на сотни предшествующих просьб и отказов, все еще не привык к своей роли.

– Извините, но… – начала Пак Хечжон.

– Добрый вечер. Заходите, пожалуйста, – перебил ее на полуслове Семин.

Не обращая внимания на мать, он провел гостей в квартиру. Тяжело вздохнув, Пак Хечжон присоединилась к компании.

– Могу предложить вам только кофе…

– Спасибо, сестра, но достаточно простой воды. Если вас не затруднит.

Уже собравшись было идти на кухню, Пак Хечжон замерла и посмотрела на женщину в синей кофте. Обращение незнакомки распахнуло дверь непрошенным воспоминаниям, и за дверью оказалась родная сестра. Прошлое всегда настигает внезапно. Только что все было спокойно, и вдруг – хлоп! – и уже никуда не скроешься. Со старшей сестрой они никогда не играли в дочки-матери, никогда не ссорились из-за кукол. Сколько Пак Хечжон помнила, сестра всегда болела и почти не вставала с постели, время от времени из ее комнаты доносился страшный нечеловеческий вой. Она хотела бы захлопнуть дверь перед этими воспоминаниями, но помимо воли мысленно уже спускалась по лестнице в комнату сестры. По той самой деревянной лестнице в доме отчима, со скрипящей девятой ступенькой, если считать сверху. Каждый раз, когда мама собиралась вручить Пак Хечжон деньги на карманные расходы, она звала ее в комнату сестры. Этот ритуал должен был напоминать, что деньги, которые она так легкомысленно тратит, достаются ей вместо больной. Даже несколько лет спустя, когда они улаживали дела, мать явилась с сестрой, усаженной в инвалидную коляску. На глазах старшей дочери швырнула младшей документы об аренде квартиры и сберегательную книжку, на которой была внушительная сумма денег, и ушла, даже не взглянув на новорожденного внука.

Включив на кухне чайник, Пак Хечжон поднялась на стул, чтобы достать чашки с верхней полки. Теперь ее поджидал отчим. Стоило пальцам коснуться чашки, как воспоминания о ночах в его доме вырвались из внутренней темницы, где она их прятала. Ночи в его доме. Каждый раз, когда ее отправляли в комнату отчима, мать заранее готовила две чашки чая, как если бы младшую дочь ждала дружеская беседа за чаепитием. Пак Хечжон схватила чашки и поспешно спустилась со стула. Ноги вдруг ослабели, и она чуть не разбила посуду.

– Где же оно?

Оказалось, Семин тоже пришел на кухню и что-то разыскивал. Включив воду, она ополаскивала чашки, незаметно наблюдая за сыном.

– У нас осталось бисквитное печенье? Ты покупала вчера.

– А что?

– Хочу предложить… гостям.

Перед словом «гости» Семин зажмурился и с наслаждением втянул носом воздух. Раньше он делал так лишь тогда, когда ел свое любимое вишневое мороженое. Семину нравилось, когда в дом приходили люди, но, если не считать матери Анбина, к ним обычно заглядывали лишь сантехник и сотрудник жилищно-управляющей компании. А теперь и мать Анбина почти у них не бывала. Пак Хечжон указала сыну на холодильник. Семин открыл холодильник и принялся изучать содержимое. Коробка с печеньем лежала на видном месте, но он никак не мог ее найти. У Пак Хечжон судорожно сжалось горло. Врач предупреждал, что Семин потеряет зрение совсем скоро. Голову пронзила острая игла боли – она впервые почувствовала неотвратимость будущего, о котором говорил врач.

– А, вот же оно!

Семин достал коробку, разложил печенье на блюде и, поставив блюдо на низенький чайный столик, радостно взглянул на мать. Она отнесла столик в комнату. Женщины, сидевшие на диване, опустились на колени и склонились в молитве. Старик, с самого начала державшийся на некотором расстоянии, снова расположился поодаль, на полу, скрестив ноги. Пак Хечжон не отрывала глаз от молящихся женщин. Ее поражало отнюдь не их поведение, а вид сильно потрепанных внизу рукавов. Насколько же старыми должны быть кофты, чтобы так выглядеть? Да и костюм старика был ничуть не новее.

– О чем вы молились? – спросил Семин, дождавшись, пока гостьи закончат.

Все это время он пристально следил за их губами, беззвучно шептавшими обращение к Господу.

– О том, чтобы нам удалось передать счастливую весть и этому дому.

– Какую счастливую весть?

– Ты ходишь в церковь?

– Нет, но я знаю и о Боге Отце, и об Иисусе.

– Тогда… – начала было женщина в синем, но старшая ее остановила.

Едва заметно нахмурившись, старуха указала на телевизор и попросила сделать потише. Семин мигом вскочил и, промчавшись по квартире, выключил оба телевизора и радио на кухне. Один за другим замолкли диктор новостей, продавец телемагазина и эстрадный певец.

– Ну вот, теперь тихо!

В ответ на слова сына Пак Хечжон с силой потерла лицо. Тишины она не выносила. В тишине всегда просыпались другие, терзавшие ее голоса.

– Так значит, тебе известно о Том, Кто создал этот мир? – Брови женщины в синем изогнулись, словно пытаясь изобразить вопросительный знак.

Семин криво усмехнулся:

– А кому неизвестно? Все слышали о Боге.

– Хорошо. И ты веришь, что мир – это творение Его?

– Нет. В выдумки я не верю. Я верю в теорию эволюции.

– Ты уже знаешь о теории эволюции?!

– А как же. О теории эволюции, о Дарвине, о «Происхождении видов».

– Не может быть!

– Если бы на Галапагосских островах не обитали вьюрки, книга «Происхождение видов» не была бы написана. Этих птичек позже назвали дарвиновыми вьюрками.

Семин с торжествующим видом взирал то на одну, то на вторую гостью. Старшая, судя по всему, была искренне впечатлена и от удивления даже приоткрыла рот. Для восьмидесятилетней старухи выражение лица у нее было слишком простодушным, слишком неискушенным. Пак Хечжон в замешательстве смотрела на эту странную старую женщину. Неожиданно вспомнился мастер Квон. Всякий раз, когда им доводилось встречаться, она испытывала похожую неловкость, но только сейчас поняла, почему. У тридцатидевятилетнего мужчины был по-детски наивный взгляд.

– Вот это да! Какой умный мальчик!

– Благодарю, – церемонно произнес Семин, поднимаясь и кланяясь. – Но вы так и не сказали, что за счастливую весть хотели нам передать.

– Ах да, конечно. Счастливая весть.

Женщина в синем повернулась так, чтобы лучше видеть Семина. Стерев с лица улыбку, она заговорила серьезным тоном:

– Давай сначала поговорим о Вселенной. Как ты ответишь на вопрос: где находится планета Земля?

– В космическом пространстве!

– Верно. И все это пространство смертельно опасно, как бескрайнее поле боевых действий. Там и радиация, и пролетающие каменные «снаряды»… Но чувствуешь ли ты все это, живя на Земле?

– Не чувствую.

По лицу Семина вдруг заструились слезы. С его глазами, глазами альбиноса, это случалось регулярно. Как и нистагм, слезотечение можно было только переждать.

– Не обращайте внимания. Я не плачу.

Склонив голову набок, женщина в синем участливо смотрела на Семина. У него на лице мгновенно отразилось недовольство. Семину легче было переносить отторжение или страх, нежели сострадание. Будто желая стереть ее взгляд, он резко провел по лицу ладонью.

– Я говорю, ничего такого я не чувствую. Никакой радиации.

– Именно. Разумеется, не чувствуешь. А все потому, что у Земли есть защита. Своего рода доспехи. Во-первых, магнитное поле. Как бы попроще объяснить, что это такое…

– Попроще необязательно. Я, наоборот, люблю, когда объясняют посложнее, – сказал Семин, вызвав у собеседницы улыбку.

– Представь, что в самом центре Земли находится ядро, состоящее из расплавленного железа. Это ядро вращается. Считают, что благодаря ему и существует геомагнитное поле, которое простирается далеко за пределы планеты. Оно защищает Землю от вредных космических излучений.

Внимательно слушавший Семин кивнул.

– А еще Землю защищает атмосфера. Помнишь, я говорила о космических каменных «снарядах»? Из-за того, что атмосфера окутывает планету, словно одеяло, они не попадают на Землю. Удивительно, правда?

– Да.