Он знал, что пользоваться фонарем на берегу Илга опасно, особенно в эту ночь. Но все-таки вытащил из кармана тонкую металлическую трубку и передвинул рычажок. Там, где минуту назад стояла босая нога, извивалась черная гадина. Вик точно не знал, насколько она ядовита. Видимо, не как кобра. Иначе он бы уже не смотрел ни на гадину, ни на укус на ноге. Но, может быть, ему оставалось не так уж долго на все это смотреть. Яд замедленного действия – тоже та еще дрянь.

Вик вытащил пузырек с универсальным противоядием, зубами стянул пробку и сделал большой глоток. Горечь разлилась во рту, но это была знакомая горечь. Нужная сейчас больше всего на свете.

Легче стало через несколько секунд. Боль в ноге превратилась в тонкие подергивающие нити, которые увидеть было невозможно, а вот почувствовать – запросто. Страх тоже куда-то ушел. Вернее, Вик только сейчас почувствовал, до какой степени его скрутил этот страх еще пару минут назад, а теперь и дышать, и шевелиться было почти легко.

Гадину он убил. Мог бы не убивать, но подумал, что встретиться с ней еще раз сегодня – выше его сил. Конечно, их могло быть на берегу много, но Вик слышал, что выползают и нападают на людей только самые голодные, спятившие от долгой бескормицы, а их единицы.

После у него тряслись руки и не хотелось уже ничего: ни цветущего папоротника, ни возвращаться к кордонам. Но он посидел на какой-то коряге, предварительно обстучав ее палкой, чтоб никто не выполз втихаря, руки перестали дрожать, мысли в голове больше не плясали, и глаза привыкли к странноватому освещению пасмурного весеннего дня.

Сапог Вик вытащил и снова смог идти по-человечески. Только теперь смотрел внимательнее под ноги и наступал на сплетения стеблей осторожнее. Он прошел метров двести, когда увидел сияющий на высоте его роста белый огонь.

Не очень-то и большой шар, может, сантиметров пять в диаметре, переливался так, что заломило глаза. Вик подошел совсем близко, осмотрел листья и понял – да, это папоротник. Тот самый, цветущий в одну-единственную ночь на берегу Илга.

Вик вытащил из рюкзака металлическую коробку, надел рукавицы и тихо, но отчетливо произнес стишок-оберег:

– Илг, храни меня от бед,
Я – не завтрак, не обед
Тем, кто бродит по лугам,
По лесам и берегам.
Я – не маг и не колдун,
Не несу тебе беду,
Память Илга берегу
Я на левом берегу.
И на правом сохраню,
Верю ночи, верю дню.
Дай, прошу, чуть-чуть цветов.
Я – слуга твой, я готов.

Такие обереги продавали старушки на вокзалах и у кордона, вместе с семечками и бактерицидным пластырем. В них не очень-то верили, но других все равно не было.

Стишок сработал, потому что ветки с огоньками почти сразу наклонились к Вику, и он осторожно начал их собирать в коробку. Труднее всего было оторвать и положить первый цветок. Видимо, Вик еще не привык ни к запаху, ни к тому свету, который окутывал каждый из них, и они подействовали на него в полную силу. Во-первых, Вик будто ослеп на несколько секунд. А потом увидел не берег Илга, а комнату. Длинную узкую комнату с желто-солнечными занавесками и компьютером на черном столе. Он никогда бы ни с чем не перепутал ее. Это была норина комната, норин компьютер и норины занавески. Однажды Вик стал там самым счастливым человеком в городе, а может и на Земле. О таких историях не забывают. Он подумал, что вот сейчас занавеска шевельнется, и из-за нее со смехом выбежит Нора и начнет рассказывать что-нибудь смешное, а потом затихнет и осторожно прижмется к нему. Вся прижмется, так, что он почувствует и ее руки, и плечи, и – в общем, все. И перестанет думать. Потому что, если рядом такая девушка, думать не хочется и не получается. Хочется заниматься совсем другим. Она опять будет прикасаться пальцами то к его руке, то к губам, то к подбородку. Однажды он с досадой сказал: «Ты любишь меня только руками». А она легко рассмеялась в ответ и ничего не сказала. Может, он правильно угадал?

Но сейчас Нора не вышла. Нора не вышла, а ее комната растворилась, как растворяется изображение на экране, если его выключить. И Вик снова увидел огромный папоротник, усыпанный белыми огнями-цветками, и один цветок уже горел в его коробке.

Вик подумал, что, если каждый цветок будет уносить в такие дали, его надолго не хватит. Он или сойдет с ума, или сядет прямо в грязь и расплачется. Может, зря он пошел за этими несчастными цветками? Ну и что, что им нет цены? Вернее, есть, но столь высокая, что даже страшновато произносить вслух. Вдруг Вику тоже придется за них заплатить куда дороже, чем он в состоянии?

Ежась от страха, он все-таки сорвал второй цветок, но теперь его только накрыло волной сладко-горького аромата, а зрение не пропало, и никаких видений не возникло. С удивлением Вик почувствовал щемящую боль в сердце. Боль-сожаление, боль-тоску о несбыточном.

Остальные цветы рвались еще проще и скоро коробка наполнилась до верха. Вик подумал, что можно было бы прихватить с собой тару и побольше, и в тот же миг ощутил на плече чью-то тяжелую руку. Или лапу.

Он обернулся, не глядя закрывая коробку с цветами плотной крышкой, и подавился криком. На него смотрели желто-зеленые глаза зверя. Зверь стоял на задних лапах и напоминал то ли некрупного медведя, то ли большого волка. Вот только ни волки, ни медведи не кладут лапы на плечи и не усмехаются в лицо человеческими усмешками.

– Илг, храни меня от бед,

Я – не завтрак, не обед

Тем, кто бродит по лугам,

По лесам и берегам, – вспомнил Вик.

Он прочитал это четверостишие и собирался начать второе, но слова, как назло, застряли где-то в горле и не хотели оттуда вылетать.

Зверь выслушал начало стишка, повел носом, будто принюхиваясь к новому человеку, подождал продолжения. Но не дождался и завыл. Он выл грозно и жалобно. Начиная с самых высоких нот и опускаясь все ниже.

Вик почувствовал, что еще чуть-чуть, и барабанные перепонки порвутся.

– Замолчи, – попросил он, понимая всю глупость того, что делает. – Замолчи, пожалуйста!

Зверь замолчал, посмотрел обиженно и вдруг совершенно человеческим движением ударил Вика в лицо. Вик не ожидал удара. Скорее, он ждал прыжка. Или зубов на горле.

Он пошатнулся, проглотил солоноватую слюну. Зубы ударились о губы и потекла кровь. Сейчас зверь почувствует запах крови и окончательно осатанеет, подумал Вик. И вдруг понял, что ему не страшно.

– Серый, кто там? – раздался тоненький голос из-за кустов.

– Вау, – ответил серый.

Вик тоже хотел что-нибудь ответить, но не успел. На берег вышла девчонка лет десяти. На ней были высокие сапоги, куртка и надвинутый почти на глаза платок.

– Привет! – сказал Вик.

Он подумал, что, может, перед ним девчонка, а может – древнее чудовище. Такая ночь на берегу Илга может подарить кому хочешь какое хочешь обличье. Главное, знать нужное заклинание. Это Вик знал всего одно. И то, похоже, не слишком действенное. А девчонка, наверное, знала много. Особенно, если жила поблизости. Местные всегда все знают. Не то, что пришлые.

– Ты чего тут? – не слишком вежливо спросила девчонка в ответ.

– Я шел по берегу, а меня укусила змея, – честно рассказал Вик. – А потом я не умер, но меня поймал твой Серый.

– Серый тебя не ловил, – улыбнулась девчонка. – Если бы ловил, у тебя бы ребра треснули. Все.

– Ну я имел в виду, – начал оправдываться Вик, – что он положил мне лапу на плечо. И дальше я не смог идти.

– Конечно не смог, – кивнула девчонка. – Серый не любит, когда приходят чужаки.

– А кого-нибудь он любит? – невольно вырвалось у Вика. – Тебя, например?

– Меня? – задумалась девчонка. – Вряд ли. Ко мне он просто привык. Я его еще щенком нашла и выкормила.

– Ясно, – кивнул Вик. – Но я не щенок. И меня кормить не нужно. Можно я пойду?

Девчонка посмотрела на него пристально, и он понял, что ничего ей не десять лет. Двенадцать, а то и четырнадцать. Просто она роста маленького и фигуры никакой.

– А это как Серый решит, – сказала она. – Серый, отпустишь? Или заберем?

Глава вторая. Серый Шарик, огненный цветок

У Вика похолодела спина. Он смутно представил, зачем его может забрать Серый.

Серый мотнул головой и вдруг убрал лапу у Вика с плеча.

– Надо же, – удивилась девчонка. – Серый отпускает. Он еще никого не отпускал. Ну, иди. Я слово держу. Наверное, ты добрый. Или умный. Или просто хороший.

Вик осторожно отошел шагов на десять.

– Я не умный. И не добрый. Я просто знаю стишок-оберег.

– Научи, а? – попросила девчонка. – Мы не будем близко подходить. Ты просто научи и иди.

Вик пожал плечами:

– Ладно. Слушай.

Илг, храни меня от бед,
Я – не завтрак, не обед
Тем, кто бродит по лугам,
По лесам и берегам.
Я – не маг и не колдун,
Не несу тебе беду,
Память Илга берегу
Я на левом берегу.
И на правом сохраню,
Верю ночи, верю дню.
Дай, прошу, чуть-чуть цветов.
Я – слуга твой, я готов.

Запомнила? Или еще прочитать?

– Серый запомнил, – объяснила девчонка. – Он все с первого раза запоминает. Хороший стишок. Спасибо тебе.

– Я думал, вам не нужно такое, – заметил Вик.

– Нам всякое нужно, – возразила девчонка. – Ладно, иди. А то привыкнем к тебе. А это незачем. Кстати, Серого зовут Шарик. Запомни. Если еще сюда придешь, назови его по имени. Он будет рад.

Вик кивнул, крепче вцепился в лямку рюкзака одной рукой и в коробку с цветками папоротника другой и пошел вдоль берега туда, откуда пришел. То ли полчаса назад, то ли в прошлом месяце. Время в мирах за кордонами шло в каждом по-своему и трудно было определить, как в этом.

Вик шел и спиной чувствовал, что его провожают. Хотелось прибавить шаг, но он знал, что это опасно. Опасно показывать, что боишься. Опасно носиться по неровной дороге, где и дороги как таковой нет, а между стеблями могут дремать ядовитые змеи и ящерицы. Или еще кто-нибудь, о чьем существовании Вик и не подозревал.

* * *

Дома он так и не привык к одиночеству.

Пришел, сбросил плащ на пол в прихожей, переобулся. И первым делом отправился везде включать свет. Пусть хоть свет горит. Так легче. Можно представить, что родители, как раньше, сидят в большой комнате и смотрят телевизор. Зайдешь – начнут ворчать, почему не спишь. Времени – полвторого ночи.

Времени было на самом деле половина второго ночи. Только до этого, как и до того, что Вик не спит, никому не было дела. Потому что никого не было.

Он залез в душ, смыл с себя все, что смог, сначала горячей водой, потом еле теплой. Подумал, что уже третью (вроде бы) неделю не ревет просто так, когда видит родительские вещи. Повзрослел. Или привык. Или просто смирился с тем, что бесполезно.

Это в детстве можно было реветь, в детстве слезы могли избавить от многого. От скандала. От наказания, которое заслужил. От нелюбимой еды.

Хотя нет. От наказания слезы особо не спасали. Просто так легче было терпеть.

Вик ненавидел себя плачущего, но иногда ничего не мог поделать. Слезы текли сами, прорываясь из самой глубины.

Чтобы не слишком долго рассуждать о слезах и не разреветься не ровен час, Вик включил ноутбук. Махровый халат с широкими рукавами слегка мешал привычным движениям, зато в нем было тепло и мягко, почти как под одеялом.

Программа загрузилась быстро, Вик зашел в свой аккаунт и привычно начал набирать ночной пост. Он часто писал ночью о том, что с ним случилось днем. Ночью люди становятся куда более впечатлительными. И легче верят. И проще решаются на странные шаги. Например, отправиться за кордон с проводником. Вик уже знал, что среди проводников он лучший. И его подписчики знали. И еще много кто. Сперва это приятно щекотало самолюбие, потом стало все равно. Лишь бы платили. Лишь бы платили, читали, подписывались, ходили с ним через кордоны или заказывали что-нибудь с той стороны и снова платили. Иначе ему было не выжить.