– Дьяре, – перебила его госпожа. – Ну как я могла оставить ее на улице? Там эти ужасные вещи…И, ладно бы, только туман…Ты слышал, что творится в городе?

– Слышал, Дада, слышал. Ты думаешь, это она?

– Ох, я точно знаю, что она всесильна. Только зачем ей все это?.. И не похоже это на ее колдовство, совсем не похоже. Ты бы видел, какие глаза были у Фила…Страшные глаза. Даже мне стало не по себе.

Эйверин сжала руками виски и зажмурилась сильнее. Голоса, доносящиеся снизу, отдалялись. Становилось трудно дышать. «Колдовство? Разве оно есть? Разве может оно быть?»

Но сердце девочки стучало все быстрее, от слез щипало глаза. «Колдовство». Это таинственное слово было одним из двух слов, способным объяснить исчезновение родителей. Если виной всему чары, то все еще поправимо, она в это твердо верила. О втором слове, которое перечеркнет ее старания, которое лишит смысла жизнь, Эйверин думать не хотела. «Смерть» и без того неустанно следовала за ней по пятам.

Вкрадчивый голос мистера Дьяре оторвал Эйви от размышлений:

– У него были ужасные глаза? Как у меня, Дада?

– Я не встречала глаз прекраснее твоих.

Эйви услышала шуршание платья госпожи и взволнованный вздох мистера Дьяре. Щеки девочки вспыхнули, и она подскочила на ноги. Неужели в этом городе еще осталось место для таких теплых чувств? Но полный нежности голос мистера Дьяре походил на голос отца Эйви, когда тот обращался к ее матери. А родители Эйверин крепко любили друг друга, это единственное, в чем она была уверена наверняка.

Девочка забралась на кровать и нырнула под одеяло. Она потерла закоченевшие пальцы, чуть размяла мышцы рук. Эйви так хотелось, чтобы сон ненадолго вырвал ее из череды тревожных минут, но в ушах протяжно звенели струны гитары, брошенной на мостовую, за ними пришел и пронзительный крик Гёйлама и всхлипывание Суфы. Вместо тьмы под веками Эйверин виделись зеленые огоньки и черный-черный сад, выжженный и мертвый, как напоминание о том, что могло стать с Гёйламом. Как напоминание о том, что происходит с каждым, кто дерзнет ночью выйти из дома.

Под окном загрохотали колеса большой кареты, послышались суетливые выкрикивания Эннилейн, тихие замечания мистера Дьяре. Добрая госпожа уезжала, не сказав Эйверин и слова на прощанье. Что ж, она это заслужила.

– Мистер Тваль! – приветливо поздоровалась с кем-то кухарка. – Пройдете, перекусите перед долгой дорогой?

Губы Эйверин брезгливо искривились. Ну, конечно, кто еще может везти госпожу за пределы городка… А она уж думала, что больше никогда не встретит этого проходимца.

– Нет, нет, – быстро ответил высокий мужской голос. – Дариночка, ну, где же вы?! Как видите, я только с дороги, но уже ко всему готов!

– Ох, Эрвин, это обязательно? – спросила госпожа Кватерляйн, явно чем-то рассерженная.

– Пейте, Дариночка. Вы ведь знаете: можно ехать, соблюдая мои правила, а можно не ехать. Только и всего!

– Пью, пью, – обреченно сказала Дада, и уже через пару минут хлопнули дверцы кареты.

– Счастливого пути, госпожа! – взвыла Эннилейн. – Берегите себя!

Карета запыхтела и покатила в сторону Нижнего города, увозя госпожу Кватерляйн прочь. Эйверин легла лицом в подушку, а Крикун тут же принялся зарывать орех в ее волосы. Он так сучил лапками, что девочка с трудом расслышала тяжелые шаги на лестнице. Но когда дверь с шумом распахнулась, Эйверин подскочила на кровати.

В проходе стоял господин. Об этом говорил его дорогой костюм, шитый на заказ и надменное выражение, застывшее на лице.

– Итак, – сказал он, и Эйви по голосу поняла, что господин-то, старше ее всего на несколько лет. – Ты – та мерзавка, что испортила мамин сад. Так?

– О, господин Бэрри, – Эйверин поспешно слезла с кровати и опустила глаза. Она уже и позабыла все предостережения по поводу сына госпожи. – Это случайность. Я все…

– Исправишь? Ты хотела сказать, что все исправишь?! – молодой господин шагнул вперед и навис над девочкой. Его заячьи зубы едва не коснулись ее уха, когда он воскликнул. – Мать собирала эти цветы годами! Го-да-ми! А ты решила, что все исправишь?!

Парень замахнулся и наотмашь ударил Эйви по щеке. Она дрогнула, до боли закусила губу, но выстояла.

– Не смей даже пискнуть!

Но Эйверин не привыкла стенать и просить о помощи. Она лишь подняла полный злобы взгляд на господина, и молча на него уставилась. Щека ее пылала, глаза резало от обиды, но девочка, хоть и с великим трудом, сдержалась.

– Ах, ты еще смотреть на меня вздумала!

Второй удар был сильнее первого, у Эйви хрустнула челюсть. Она до боли сжала пальцы за спиной. Казалось, не удержит она сейчас просящиеся в бой руки, и господин отведает и ее удара. Девочка плечом утерла кровь, которая проступила с прокушенной губы, и вновь с вызовом взглянула на жестокого господина.

Она только краем глаза заметила, как что-то метнулось с кровати на шкаф, а оттуда – на белобрысую макушку молодого господина. Парень взвыл, проклиная всех и вся, взвыл и Крикун, острыми коготками вцепившийся в почти бесцветные брови.

Эйверин, широко раскрыв глаза от испуга, взвизгнула:

– Крикун, перестань!

Но бельчонок, взмахнув пушистым хвостом, кинулся к распахнутой двери и скрылся на ступеньках.

Господин отер кровь, сочившуюся из небольшой ранки, взглянул на свои пальцы, и лицо его побагровело от ярости. Сосуды бесцветных глаз покраснели, широкий нос дернулся. Он схватил мясистой рукой шею Эйверин и с силой сжал.

– Убью-ю-ю-ю! – взревел он.

У Эйви потемнело в глазах, она хватала ртом воздух, твердо зная, что в любой момент может освободиться. Вот только позволено ли ей это? Если она ударит господина, то уж точно лишится жизни, и никогда не узнает, где ее родные. Девочка перестала бороться, позволяя болезненной тьме поглотить ее сознание.

А внизу звенели упавшие на каменную плитку кастрюли, и верещала Эннилейн, не щадя голоса:

– Белка! На моей кухне паршивая белка!

Темное море качало Эйви на легких волнах, свет маяка, такой близкий и далекий одновременно, означал лишь то, что скоро она окажется дома. Обнимет родных, все беды кончатся, и вспыхнут над ней звезды Кадраса. И дедушка сядет возле пляшущего огня, будет расчесывать ее волосы морщинистой, но крепкой рукой, и станет рассказывать сказки. О чудных стрекозах, что водятся только на вершинах, о псах из северного леса и птицах, летящих вниз от самого Хранителя…

– Слушай мой голос. Возвращайся.

Глаза мистера Дьяре, опять лазурно-голубые, встретили Эйви в реальном мире, и вновь стали лиловыми. Он с отцовской нежностью гладил девочку по волосам и обеспокоенно всматривался в ее лицо. Шероховатый палец его коснулся губы девочки, и она поморщилась.

– Разбил, гаденыш, – наполовину седые брови мистера Дьяре гневно сдвинулись. – Вставай, на полу холодно.

Эйверин села, пару секунд помассировала пальцами гудящую голову и поднялась на ноги, игнорируя протянутую ей руку.

– Мне не нужна ваша помощь, мистер Дьяре. Что с моей белкой?

– В шкафу, с трудом ее поймал, – мужчина усмехнулся. – А ты мне начинаешь нравиться, Крысенок. Скажи только, зачем ты всю ночь по туману бродила, а?

Эйверин дернулась и плотно сжала губы. Она что, похожа на человека, который способен разоткровенничаться с кем попало?

– Ладно, не рассказывай, но я этот запах точно чую. Может потому, что сам имел удовольствие его вдыхать? Как думаешь, Крысенок? – мистер Дьяре хитро подмигнул Эйви, но она лишь гневно одернула платье.

– Твои сапоги починили, стоят внизу. Скоро придет слуга от Полуночи с новыми цветами. Ты попроси у него еще, госпожа Полночь Дарине не откажет…

– Спасибо, мистер Дьяре, – голос девочки несколько смягчился. Она вспомнила о Додо, и на душе сразу стало спокойнее.

– И еще, – мистер Дьяре развернулся к двери, плотно закрыл ее и, подойдя близко-близко к Эйверин, прошептал: – Дада прекрасная женщина. Но сын ее – полный мешок дерма. Сбежал сейчас, когда внезапно намочил штаны от страха, – мужчина подмигнул Эйверин, но тут же вновь обеспокоенно нахмурился. – Он выползает только тогда, когда мать уезжает. Не перечь ему, молчи, не поднимай глаз. Если будет бить, не смей отвечать, иначе тебя отправят в Третий раньше, чем вернется Дада. А я сделаю все, что в моих силах.

Плечи Эйви расслабленно опустились, тревога улетучилась. Девочка благодарно кивнула мистеру Дьяре. Он улыбнулся, мягко тронул ее плечо и вышел из комнаты.

Девочка тут же кинулась к шкафу и достала сердитого Крикуна.

– Ну, и что ты устроил? – зашептала она. – Готова поспорить, меня теперь ненавидит не только господин Бэрри, но и Эннилейн. – Эйви улыбнулась и поцеловала бельчонка в холку, а тот зажмурил глазки. – Спасибо тебе… Меня еще никто так не защищал.

– Эйверин! Спускайся, пришел мальчик от госпожи Полуночи!

Эйви поднялась по перекладинам к кровати, пересадила Крикуна на подушку, подскочила к зеркалу и впервые в жизни продержалась около него дольше пары мгновений. Да уж, после безумной ночи вид у нее был потрепанный. Эйверин быстро отыскала в шкафу плотные брюки и новую рубашку, собрала волосы в короткий хвостик и поспешила вниз.

На фоне черного сада мальчишка выглядел цветной кляксой: таким чужеродно ярким и светлым он был. Эйверин даже остановилась в дверях и прищурилась, словно увидела на дорожке само солнце.

– Ой, Эйви! – мальчишка засиял и подскочил на месте, завидев подругу. – Ой, что это я улыбаюсь. У вас такая беда! Этот сад, наверное, был очень красивым!

– Это я виновата, Додо. У тебя не найдется еще цветов? – Эйверин спустилась по ступенькам и подошла к мальчику. Лицо тут же его помрачнело.

– Эйви, что с твоей губой?

– Я упала, Додо. Вот, и поцарапалась. – Эйверин поспешно отвернулась к окнам дома.

– Знаю я, как это выходит, Эйви. Моя мама тоже иногда так падает.

– Додо, мне не нужно об этом говорить, пожалуйста.

– Это сделал господин?

– Да.

Из груди Додо вырвался горький вздох. Что мог он, сам слуга, против господина? Стоило ему хоть как-то ответить, как, ни в чем не разбираясь, отправят в Третий и его, и Эйверин, и всю его семью.

– Додо, мне очень нужно вернуть к жизни сад. Ты сможешь достать еще цветов?

– Конечно, Эйверин, конечно! – мальчишка встрепенулся. – Я попрошу у госпожи! Ты начинай пока убирать эти, а я выгружу из телеги те, что привез и добуду еще!

– Спасибо тебе, Додо, – Эйви коротко улыбнулась, но признательность ее не знала предела. – Я буду тебя ждать.

Додо, улыбаясь во весь рот, кивнул и нервно подергал воротник алой куртки. Он стоял так еще несколько минут, и глазел на Эйверин сквозь толстые стекла очков, пока девочка, наконец, не сказала:

– Ну, Додо, ты идешь?

– Ой, Эйви! Конечно! Конечно, иду! – Додо подпрыгнул, врезался в свою тележку, уронил одну астру в глиняном горшке, но успел подхватить и поставить на место. Мальчишка потянул тележку к калитке, но Эйверин его окликнула:

– Подожди!

– Да? – Додо обернулся и взволнованно приоткрыл рот.

– Ты ведь обещал оставить мне эти цветы. Я высажу их, пока ты будешь ходить за другими.

– Ой, Эйви! Точно!

Додо принялся хватать цветочные горшки и расставлять их на тропинку. Эйверин поспешила ему на помощь. Наконец, когда на тележке осталась одна раскидистая глициния, Додо и Эйви одновременно потянули к горшку руки. Когда пальцы их соприкоснулись, обоих словно ударило током. Только девочка сразу отскочила, а вот Додо так и замер, улыбаясь, и прижав ладонь к пузатому глиняному боку.

– Я скоро вернусь, Эйви, – шепнул мальчишка и выкатил тележку за калитку.

А Эйверин не стала его окликать. Пусть увезет глицинию к себе, во влажную и светлую теплицу. Пусть никогда не коснется ее жадный туман.