– Товарищ лейтенант, да скажите вы бойцу, вдруг он знает, – пробормотал младший сержант. – А то еще долго искать будем.

– Нам к самоходкам нужно пройти, – небрежно сказал лейтенант. – Назначен командиром взвода.

– О, так они в Шерпенах стоят. Тут километра полтора будет, прямо по дороге, – указал направление Тимофей.

– Да были мы в этих твоих Шерпенах. А там говорят: «Прошли, возвращайтесь, проскочили», – с досадой процедил нервный лейтенант.

– Вы, наверное, до полкового капэ прошли, нужно было вернуться – и сразу в сады справа. Сейчас немец с минами угомонится, покажу.

Обстрел слегка поулегся, и Тимофей, прихватив котелок и бутылку, пошел провожать гостей. Те на пустые посудины смотрели слегка дико, и на то, как дверь «опечатывал», тоже.

До Шерпен дошли довольно спокойно, ложиться пришлось только трижды. Тимофей сдал нового офицера самоходчикам, попросил знакомого мехвода поделиться соляркой, если она есть. Сами-то самоходки с неприличным собачьим прозвищем ходили на бензине, который применять для осветительных целей в особо ценных складах не рекомендовалось: мигом пожар устроится.

Закупоривая бутылку, Тимофей кивнул в сторону непрерывной стрельбы на севере у Пугачен:

– Надо думать, серьезно?

– А то. Навалились фрицы. Готовься, Тимоха, будет дело.

Мехводу следовало верить – опытный человек, первый раз еще прошлым летом горел, под Курском.

На обратном пути, не таком уж длинном, Тимофей дважды угодил под минометный налет. Пришлось сворачивать к ходу сообщения. Дополз, с облегчением скатился в траншею. Так оно втрое длиннее, но надежнее. Что-то совсем уж немцы остервенели.

Бутылка пованивала. Вытирая руки и бормоча неодобрительное, Лавренко двигался через позиции третьей роты. Траншеи и блиндажи здесь были надежные, вырытые еще родным Тимкиным батальоном. Сейчас их занимала рота новая-молодая, еще не обстрелянная.

– Да вы бы поправили! – заорал Тимофей, перекрикивая разрывы на дороге и тыча рукой в осыпавшийся задний бруствер. – Самих же посечет!

Бойцы в пиджаках и рубахах жались ко дну укрытия и смотрели так, будто к ним на японском самурайском языке обращаются. Вторая линия обороны, а страху-то… Между прочим, все вооружены новенькими карабинами с хитро складывающимися штыками-иглами. А кое-кто здесь с одной саперкой бегал.

Сердитый боец Лавренко двинулся к своему надоевшему хуже пшенки складу, выглянул из траншеи и увидел горящие на дороге машины.

Огнеопасную бутылку Тимофей разумно оставил в траншее. Перекидывая за спину автомат, добежал до дороги. Мины сейчас шлепались ближе к первой линии траншей, можно было не опасаться. Сначала казалось, что машины подбиты, потом боец Лавренко осознал, что грузовики столкнулись, а подбита только одна. Вот не повезло шоферам. Тент направлявшейся к переправе полуторки уже порядком полыхал, встречный грузовик – сероватый, трофейный – парил пробитым радиатором, в кабине слабо ворочался окровавленный водитель.

Тимофей распахнул дверь:

– Жив?! Вылезай, не сиди.

– Нога… Ногу мне…

Да, человеку повезло меньше, чем его тупоносому грузовику. Тимофей помог водителю сползти на землю, уложил в кювет. Бедро у шофера порядком кровило.

– Пережми, я щас.

– Пакета нет, – стонал раненый.

Тимофей, не оглядываясь, кинулся к горящей полуторке – в кабине, навалившись на баранку, сидел водила. Стоило распахнуть дверцу, как боец сам безвольно и охотно повалился на руки. Боец Лавренко закряхтел: тяжелый. С трудом оттащил в сторону, еще и кобура нагана за бурьян цеплялась, якорем тормозила.

– Полежи-ка, – прохрипел Тимофей бесчувственному раненому и метнулся к грузовику. Если там снаряды или что-то вроде того, долбанет так, что… А склад-то КНН в двух десятках шагов.

Полуторка горела чадно, но это пока только промасленный тент пылал. Тимофей принялся сдирать-срезать со стоек брезент, благо штык висел под рукой. Для начала полыхнуло в лицо так, что боец Лавренко завопил матом. Но клинок штыка был наточен в бритву, горящие клочья поддавались, удавалось вышвыривать их из кузова сапогом.

– Партизан, там чего? – заорали снаружи.

– Не ссыте, пустая машина. С той стороны тент дерните!

Горящий тент с треском пополз на сторону, его оттащили подальше от машины.

– Ну и где вы… ходите?! – задыхаясь, спросил Тимофей у артразведчиков.

– Так а если машина груженая – и того?.. – справедливо заметил Толич.

Тимофей, не отвечая на глупые вопросы, свалился с дымящего кузова, принялся неловко расстегивать штаны: левое обожженное запястье жгло немилосердно, следовало срочно обработать старым народным способом. Боец Лавренко напрягся, замычал от боли, но продолжил, ибо должно стать легче.

– Что тут? Шоферы живы? – вопросил подбежавший офицер.

– Ранены. Один тяжко, – откликнулись оказывающие помощь раненым артиллеристы.

– Иван, за руль сядешь, раненых в санбат, а машину – обратно. Понял? – распорядился старший лейтенант-корректировщик. – Партизан, ты как?

– Виноват, товарищ старший лейтенант. – Тимофей пытался застегнуть шаровары.

– Да ладно, лечи, что я, не понимаю. Молодец, видели, как ты на машину запрыгнул. Спас транспортное средство, проявил личную сознательность. Я скажу, чтобы на тебя наградной написали. Сейчас езжай с Ванькой в санбат, там тебе руку посовременней обработают, а потом сюда вернетесь. И чтоб не заблудились, нам машина позарез нужна. И живее, живее, бойцы!

– Понял. – Тимофей, кусая губы, укачивал зверски пекущую руку.

Раненых загрузили в еще дымящий кузов. Лавренко забрался на сиденье – крови тут хватало, но шаровары, наверное, все равно уже никак не отстираются.

Иван – щуплый, но ловкий ефрейтор – сразу газанул.

– Тимка, где санбат, знаешь?

– Чего там не знать? По дороге, а у двух столбов – направо к роще.

– Ну, покажешь. А ты, брат, отчаянный: мы только глядь – а ты уже в кузове, тент рвешь. Вообще страху нет, а?

– Ума нет. Был бы умный, с рукавицами бы ходил, – пробурчал Тимофей, баюкая руку. – Не гони так, раненые все ж в машине.

– Так пусть потерпят, а то догонит нас снарядом, враз все отмучаемся. – Но водитель все же сбавил скорость. – А мне еще вернуться нужно, сам слышал.

– А что за срочность?

– Так приказ. Отходим на левый берег.

– Вот тебе раз. И чего вдруг? – Тимофею стало неуютно.

– Немец поднапер, уже слишком близко. Батареям работать несподручно, мы все же дальнобойные. Не боись, с того берега поддержим, нашу работу еще услышишь. Твою ж…

Машина выкатила ближе к берегу, и с высоты стало видно переправу. Сначала показалось, что там вообще все сплошь горит. Нет, конечно, не все. Черные клубы дыма поднимались от двух бензовозов, разбитых прямо на понтонном мосту. И на левом берегу что-то горело, сквозь дым сверкали вспышки разрывов. В толкучке и дымах пытались разъехаться машины и повозки, мелькали пригнувшиеся крошечные фигурки людей.

Снова замигало, донесся стук зениток – орудия, уже не особо замаскированные среди скопища воронок и развороченных обрывков масксети, открыли огонь.

– Летят, Ваня, не стой, – призвал Тимофей.

Машина покатила дальше. Лавренко показал, где сворачивать.

– И где тут столбы? – удивился, крутя баранку, водитель.

– Раньше были столбы. Вон воронка, а вон щепки. Но для меня все равно примета.

– Верно, ты же местный.

Благополучно скатились под защиту деревьев. Раненых в санбате было много, трудились медики изо всех сил. Бойцы сдали своих, а сам Тимофей догадался, что со своим пустяковым ожогом будет ждать до морковкина заговенья. Но удалось поймать сведущего легкораненого, тот вынес целую склянку с мазью и два бинта.

– Большой у тебя план на награды, – отметил Иван, кивая на банку. – Не иначе целый автопарк намереваешься затушить.

– Раз дают, нужно брать, – ответил опытный боец Лавренко. – А что до награды, я же не ваш солдат, позабудет старлей.

– Этот не позабудет. Каждую цифру помнит! Знаешь, как корректирует: враз в уме считает и на таблицы едва смотрит. Мгновенный он, понял?

– Я пехота, в таком не разбираюсь. Да я и не за медаль тушить лез.

– Это понятно. Но геройство проявил. Если что, я начальству насчет твоей медали напомню, – великодушно пообещал Иван.

Тут вновь показалась переправа, и бойцы враз забыли о наградах. На мосту лучше не стало. Горевшие бензовозы удалось столкнуть в воду, но теперь сами понтоны оказались разбиты, их растаскивало течением по Днестру. Было видно, как лодки саперов пытаются свести края разбитого моста.

– Этак мы тут и останемся, на этих высотах, – озабоченно сказал Иван. – Точно бомбит, ты смотри, как взялся, паразит фашистский!

– Стянут вам мост, саперы у нас упертые, – заверил Лавренко.

Руку смазал и замотал сам, уже неспешно. Вновь бомбили где-то рядом, катушки кабеля постукивали от сотрясения. После мази стало легче, и Тимофей подумал, что завтрак точно проскочил мимо, а с ужином и вообще неизвестно как сложится.

До ужина дело не дошло. На склад КНН случайные люди приходили снова и снова, по большей части искали санбат: часть водителей и ездовых были на плацдарме первые дни, а налеты и непрекращающийся обстрел нормальной ориентировке не способствовали. Тимофей подозревал, что ходоков к нему направляют артразведчики, но что ж поделать, нужно помогать.

В сумерках боец Лавренко оказался у поворота к санбату, махал подпаленной рукой, белая повязка указывала направление. Раненых везли в рощу, после первой помощи – на переправу. Все путались, одуревший Тимофей орал, куда ехать, столь же одуревшим водителям, вновь пережидал обстрелы, в перерывах, для успокоения нервов, копал ровик надежной сержантской лопаткой.

Бой на южном фланге гремел вовсю. Потом там так взвыло, что Тимофей бухнулся в малость недорытый окопчик. Рядом залег водитель, тщетно пытавшийся оживить свою заглохшую колымагу. Дальше по берегу, у дороги Шерпены – Пугачены, мгновенно вспыхнул и ревел небывалый бой. В сумеречном воздухе сияли оранжевые хвосты, мчались над самой землей, вспыхивали клубами разрывов.

– «Катюши». Кажется, прямой наводкой по дороге лупят. Не видал такого? – прокричал водитель.

– Не. А если по дороге, то значит…

– Значит, фрицы прорываются. Ох, попали мы!

Стемнело. Водителя с его рухлядью утащил на буксире «студебекер». На дороге у Пугачен стало потише, зато в селе и западнее стоял сплошной гром разрывов. Тимофей догадался, что это работает наша артиллерия. Видимо, из-за реки, со стороны Григориополя лупят. В темноте и без бомбежки стало легче, начали активно перебрасываться части. К мосту непрерывно шла тяжелая артиллерия, от реки, наоборот – пехота и противотанкисты.

Пост внезапного регулировщика бойца Лавренко облюбовала батарея 76-миллиметровых орудий. В темноте застучали лопаты и ломы – артиллеристы спешно окапывались. Тимофей поговорил с бойцами, обрисовал обстановку, предупредил насчет санбата и блудливых санитаров. Бойцы поделились хлебом и селедкой.

Канонада потихоньку стихала, еще доносились трескотня пулеметов и разрывы мин, но это было уже не то. Тимофей ехал на попутной санитарной бричке и доедал селедку.

– Кажись, отбились на сегодня, – молвил пожилой ездовой. – Танков у немцев видимо-невидимо. Говорят, прямо сотнями прутся. И самоходок тьма. Все эти… «фирдинаты».

Про «фирдинаты» Тимофей ничего не знал, потому спросил о волнующем:

– А что Пугачены? Держат наши?

– Это у реки-то? Уцепились, да. А то село, что повыше, отдали. Днем, говорят, просто спасу не было, как жал фриц. Да еще налет за налетом, прям даже не помню, когда такое было.

Боец Лавренко тоже ничего подобного не помнил. И вообще, силы кончились. Если бы не селедка противотанковая, так бы и рухнул. Опять спасла артиллерия, хорошие люди.