Кроме того, была группа вопросов, по которым поначалу Хрущев импровизаций не допускал, поскольку в них не разбирался. К их числу, безусловно, относилась и внешняя политика. Прежде Хрущев не только не участвовал в обсуждении внешнеполитических вопросов. Шепилов вспоминает обсуждение международной тематики на Политбюро при Сталине: «Вдруг он остановился против Хрущева и, пытливо глядя на него, сказал:

– Ну-ка, пускай наш Микита что-нибудь шарахнет…

Одни заулыбались, другие хихикнули. Всем казалось невероятным и смешным предложение Хрущеву высказаться по международному вопросу».

Внешняя политика была прерогативой Молотова. Как глава правительства, нарком и министр иностранных дел он имел отношение ко всем важнейшим международным вопросам на протяжении десятилетий. Других членов Президиума ЦК в тот момент за пределами нашей страны не смогли бы различить ни по именам, ни по лицам. «В течение сравнительно долгого времени Хрущев не вмешивался в вопросы внешней политики и не высказывался по ним. Он признавал абсолютный приоритет в этой сфере В. М. Молотова и испытывал даже чувство своеобразного почтительного страха перед сложностью международных проблем…»^[80].

Внешнеполитический дебют

Администрация Эйзенхауэра, в которой госсекретарем стал Джон Фостер Даллес, старший брат главы ЦРУ Аллена Даллеса, была жестким оппонентом. США по-прежнему оставались на гребне экономического могущества и рассчитывали переделать весь мир по собственному образцу, остановив распространение коммунистических идей по планете.

В своей инаугурационной речи президент заявил, что видит свое предназначение в борьбе за освобождение и безопасность «всего мира… рисовода Бирмы и производителя пшеницы в Айове, пастуха в Южной Италии и жителя Андских гор»^[81].

Своего апогея достигает «маккартизм». В общей сложности 10 млн. человек прошли проверку по различным программам «лояльности», и только из государственных органов к середине 1954 года были уволены около 7 тысяч служащих. Компартию США законом объявили «агентом иностранной враждебной державы» и лишили прав политической организации.

Госсекретарь Даллес, писал американский историк Дэниел Макинерни, «будучи строгим моралистом и глубоко религиозным человеком, трактовал окружающий мир как арену борьбы двух начал – добра и зла. И он намеревался не просто сдерживать врагов (понимай: силы зла), а нанести им сокрушительное поражение. Идея простого сдерживания коммунизма не удовлетворяла Даллеса, он мечтал полностью “низложить” коммунизм и “освободить” порабощенные народы»^[82].

На смену стратегии сдерживания коммунизма приходила доктрина «освобождения», подкрепляемая расширением американского военного присутствия, массированным экономическим и культурным натиском. Республиканская администрация добавила методы пропагандистского, психологического воздействия – усилиями радиостанции «Свободная Европа», эмигрантских организаций и т. д.

Приверженность идеям «глобальной ответственности» США в полной мере отразилась в теории «вакуума сил». Согласно ей, в тех районах мира, откуда в результате национально-освободительной борьбы были изгнаны «старые» колониальные империи, образуются пустоты, которые призваны заполнить США. Эта теория легла в основу «доктрины Эйзенхауэра».

Аллен Даллес объяснял логику американской политики: «Ставя в международных отношениях силу выше права, коммунисты вынуждают нас принимать меры к отражению их агрессивных акций, где затрагиваются наши жизненные интересы. Обращения к их разуму и заклинания соблюдать принципы международного права на коммунистов не действуют. А мы не можем чувствовать себя в безопасности, если позволим Советам и их сателлитам использовать тактику “салями”, широко разрекламированную Ракоши в Венгрии, когда у свободного мира отбирают одну небольшую часть территории за другой, словно аккуратно нарезав колбасу на тонкие кусочки. Более того, мы не можем согласиться с мыслью о том, что в случае “освобождения” коммунистами по советскому рецепту какой-либо территории она навечно останется за пределами свободного мира и потеряет возможность когда-нибудь вырваться из коммунистической империи»^[83].

Против СССР и его союзников действовали все более жесткие экономические санкции. И не исключалось применение против СССР ядерного оружия.

«Моим чувством всегда было и остается сейчас, – писал Эйзенхауэр в мемуарах, – что для Соединенных Штатов было бы невозможным выполнять военные обязательства, которые мы на себя приняли по всему миру (не рискуя превратиться в государство гарнизонного типа), если бы мы не владели атомным оружием и не применяли его, когда это необходимо»^[84].

На инструктаже, проведенном командованием стратегической авиации (КСА) в марте 1953 года, предполагалась возможность задействования для одновременного нападения на СССР 150 бомбардировщиков Б-36 и 585 бомбардировщиков Б-47 с европейских, азиатских и американских баз, которые могли бы пустить в ход 600–750 бомб для подавления станций раннего предупреждения. Советский Союз должен был стать «грудой дымящихся и зараженных радиацией руин»^[85].

Уверенность в преимуществе в ядерном вооружении и авиационных средствах его доставки лежала в основе принятия доктрины «массированного возмездия», которую Даллес впервые изложил 12 января 1954 года: «Основным является решение полагаться главным образом на большую способность к мгновенному ответному удару средствами и в местах по нашему собственному выбору»^[86].

То есть речь шла о том, чтобы в случае любого конфликта с Советским Союзом или Китаем в любой точке земного шара немедленно прибегать к массированному ядерному удару по СССР или КНР. «В климате, который царил в администрации Эйзенхауэра, было сложно выдвинуть предложения об ограниченной войне, чтобы это удовлетворило людей, принимающих решения. Ограниченная война предполагала Корею, идея, которая отвергалась и официальными лицами, и общественностью»^[87], – замечал генерал Максвелл Тейлор, возглавлявший тогда штаб сухопутных сил США.

Доктрина «массированного возмездия» имела для СССР тот плюс, что сильно пугала европейцев, на что обращал внимание подававший большие надежды молодой политолог Генри Киссинджер: «Поскольку наша военная доктрина угрожает превратить любую войну во всеобщую ядерную, она неизбежно глубоко тревожит наших союзников, затрагивая либо их права, либо их жизненные интересы, и они делают все возможное, чтобы помешать нам предпринять какие бы то ни было действия, чреватые втягиванием их в конфликт»^[88].

Тем не менее доктрина «массированного возмездия» была включена в стратегическую концепцию НАТО (МС 14/2, принятую Североатлантическим советом в мае 1957 года), которая призывала к полномасштабному ядерному ответу на любую советскую атаку, независимо от того, собиралась ли Москва применять ядерное оружие или нет^[89].

В 1956 году Джон Фостер Даллес охарактеризует американскую стратегию в 1950-е годы как «балансирование на грани войны».

Резко возросла активность спецслужб. Принятый в декабре 1954 года документ СНБ-5412 разъяснял полномочия ЦРУ при проведении операций по «шпионажу и контрразведке за рубежом»: «создание и использование в своих целях трудноразрешимых проблем для международного коммунизма… дискредитация идеологии и престижа международного коммунизма и уменьшение силы его партий и других элементов… сокращение международного коммунистического контроля над любыми районами мира… создание подпольного сопротивления и содействие тайным и партизанским операциям, обеспечение активности этих сил в случае войны». Все «тайные операции» рекомендовалось проводить с таким расчетом, чтобы «ответственность за них правительства США не была явной… и в случае обнаружения правительство Соединенных Штатов могло с правдоподобностью отрицать какую-либо ответственность за них». В качестве методов подобных операций СНБ-5412 предлагал использовать «пропаганду; политические действия; экономическую войну; превентивные прямые действия, включая саботаж и контрсаботаж, меры по разрушению и поощрению к эмиграции; подрывную деятельность против враждебных государств или групп, включая помощь подпольному сопротивлению, партизанским и эмигрантским группам; поддержку националистических и антикоммунистических элементов… планы и операции клеветы»^[90].

Директивы СНБ претворялись в жизнь, во многом предвосхищая те операции, которые Соединенные Штаты будут осуществлять на Кубе после победы там революции во главе с Фиделем Кастро. Биограф Эйзенхауэра Стивен Амброз писал: «Под непосредственным управлением Аллена Даллеса и при поддержке Эйзенхауэра ЦРУ осуществляло тайные операции по всему миру. Наиболее успешными и яркими были операции в Иране в 1953 году и в Гватемале в 1954 году, а некоторые, как, например, в Венгрии в 1956 году, закончились полным провалом. Тем не менее тайные операции оставались чуть ли не главным оружием Эйзенхауэра в “холодной войне”»^[91].

Аллен Даллес авторитетно подтверждал свое участие: «Мосаддык в Иране и Арбенс в Гватемале пришли к власти нормальным путем, а не в результате государственного переворота… Поначалу и тот и другой скрывали намерение открыть доступ коммунистам в свои страны. Когда же такие цели стали очевидными, мы оказали поддержку антикоммунистическим элементам в обеих странах. В первом случае – лицам, поддерживавшим шаха, в другом – группе гватемальских патриотов. Все сошло удачно, и коммунистическая опасность была устранена. Правда, правительства, находившиеся у власти в Иране и Гватемале, формально не просили нас о помощи»^[92].

Соединенные Штаты также заметно расширяли сеть своих военно-политических союзов, ничуть не скрывая их антисоветскую направленность.

Известный историк Пол Кеннеди справедливо замечал: «С расширением членства в НАТО в 1950-е годы США фактически пообещали “защищать почти всю Европу и даже некоторые части Ближнего Востока – от Шпицбергена до Берлинской стены и до восточных границ Турции”».

Однако это было лишь началом американского перенапряжения сил. Пакт Рио и особое отношение с Канадой означали, что США взяли на себя ответственность по обороне всего западного полушария. Тихоокеанский пакт безопасности (АНЗЮС) добавил обязательства в юго-западной части Тихого океана. Конфронтация с Восточной Азией в начале 1950-х годов привела к подписанию нескольких двусторонних соглашений, по которым США обязались помогать странам тихоокеанского региона – Японии, Южной Корее, Тайваню и Филиппинам. В 1954 году они были подкреплены учреждением СЕАТО (Организация договора Юго-Восточной Азии), по которому США вместе с Великобританией, Францией, Австралией, Новой Зеландией, Филиппинами, Пакистаном и Таиландом пообещали взаимную поддержку для отражения агрессии в этом регионе.

На Ближнем Востоке США выступили главным инициатором еще одной региональной организации – Багдадского пакта 1955 года (позже превратившегося в Организацию центрального договора), в рамках которого Великобритания, Турция, Ирак, Иран и Пакистан объединились против подрывной деятельности и нападения. В других частях Ближнего Востока США заключали или готовили особые соглашения с Израилем, Саудовской Аравией и Иорданией – либо из-за прочных иудео-американских связей, либо в соответствии с «доктриной Эйзенхауэра» (1957), предполагавшей помощь арабским государствам^[93].