За находку конверта была объявлена награда в десять тысяч долларов. Должно быть, это немалые деньги в мире оригиналов, потому что лаборанты, услышав эту цифру, начали вовсю стараться вытрясти из нас заветную утрату директора Миррор. Нас отвели на подвальный этаж и здесь начали пытать. По-настоящему. Уже две недели, как я (и ещё пятьдесят один клон) сплю стоя, с завязанными жесткими ремнями запястьями, поднятыми над головой, и просыпаюсь из-за потока холодной воды, который проливается на наши головы каждое утро за час перед рассветом. Ремни привязаны к высокому потолку таким образом, чтобы каждый из нас касался пола только пальцами и не имел опоры для пяток. После восьми часов, проведенных в подвешенном состоянии, тело немеет полностью – от кончиков пальцев ног до самой макушки. Сначала это казалось ужасным, но позже (конкретно мне) стало казаться едва ли не полезным для воспитания бойцовского духа: сразу после нашего пробуждения, для которого используется по меньшей мере десять литров холодной воды на каждого клона, крупные лаборанты, в основном мужчины, “снимают” нас с ремней и укладывают животами на деревянные столы, после чего бьют нас палками по стопам. Дальше начинается разнообразие: кого-то продолжают подвергать водным пыткам (притапливание в бочке или обливание водой со льдом), кого-то избивают (бьют подручными средствами и только спину – не бьют по лицу, чтобы не портить “товарный вид”), кого-то заставляют отжиматься от пола до полуобморочного состояния, и как только клон становится неспособным отжаться ещё хоть раз, начинают топтать его ногами.

На своей шкуре я испытала каждую пытку по четырнадцать раз – регулярно один раз в день, однако продолжительность всегда разная. Худшее – притапливание в бочке: двое мужчин удерживают твою голову под водой на протяжении ровно одной минуты, от пяти до пятнадцати раз подряд (пять – мой минимум, пятнадцать – мой максимум). Один раз я потеряла сознание, а когда очнулась, уже была привязанной ремнями к потолку – меня привели в чувство мощной пощечиной, которая рассекла мою нижнюю губу у правого уголка (бивший был левшой).

В конце первой пыточной недели один клон признался в том, чего не делал, и после того как не смог предоставить искомый конверт своим палачам, был избит до такого состояния, что его пришлось в срочном порядке оперировать – у парня вытек глаз. Первый случай, не считая выписанной мне после обморока пощечины, когда клона били по лицу и били с крайней безжалостностью. После операции этого клона не вернули в пыточную. Один из пыточников сказал, будто с этого парня сняли подозрения, но глаз ему не спасли, и будто бы его оригинал не должен будет этого узнать, а если вдруг по какой-то нелепой случайности узнает, ему скормят версию, согласно которой парень якобы случайно потерял глаз во время игры в футбол.

Нас всё ещё продолжают кормить привычной едой, не урезая нашего рациона. Скорее всего, пекутся об исправном функционировании наших основных органов. И всё же за прошедшие две недели я похудела. Килограмма на три, не больше, но, подозреваю, если в ближайшие пару недель это всё не закончится, я рискую потерять вдвое больше веса.

Я держусь. Может и сломалась бы, если бы в число подозреваемых попал 11112 и я видела бы, как мучиют его, но ему повезло: в час, когда Мариса Мортон лишилась своего заветного конверта, сам Эбенезер Роудриг оповещал 11112 о том, что в ближайшие дни тому предстоит изъятие левой почки. 11112 был вне подозрений и готовился – уже должен был пройти – к своему второму по счету изъятию…

Я не видела солнца четырнадцать дней. Упражнение “боли нет” не спасало так, как спасало онемение тела после сна. Некоторые клоны начали кашлять – подозрение на простуду. Может быть, простуженных, как того парня с вытекшим глазом, в итоге прекратят мучить, ведь лёгкие – важные органы. Впрочем, кашель после “холодных ванн” меня всё ещё не схватил, так что у меня нет ни единого весомого повода рассчитывать на облегчение мук.

Запирание в Миррор считается худшим из двух вариантов взысканий – гречиха уступает пьедестал первенства. Его суть заключается в запирании наказуемого на ключ в пустом стенном шкафе. Встроенные в стену шкафы относительно просторные – в них можно сидеть, упершись коленями в дверцу или в стену.

Модернизированный вариант этого взыскания не идёт ни в какое сравнение со своим прототипом.

В утро пятнадцатого дня нашего пребывания в пыточной мы услышали громкое эхо, порождаемое работой множества молотков, доносящееся до нашего слуха из коридора. Вечером этого же дня мы узнали, что́ несла собой эта звуковая волна.

Нас вывели в коридор, к встроенным в деревянную стену шкафам, в которых лаборанты обычно хранили свои белоснежные халаты, постоянно пачкающиеся в красный цвет. Каких-то клонов им в итоге пришлось насильно запихивать в шкафы. Я шагнула в шкаф самостоятельно, потому что не видела смысла в трате энергии на толкание с громилой-лаборантом, взявшимся за меня. Как только я зашла в шкаф спиной, перед моим лицом захлопнулась дверца, густо утыканная десятками острых гвоздей, длинной и толщиной с женский указательный палец. Повернуться, присесть или изменить своё положение хотя бы на несколько дюймов, совершенно невозможно… От лица до острых концов гвоздей от силы пять сантиметров…

Я думала, что нас оставят в этих шкафах на час. Но нас оставили на целую ночь. А затем ещё на одну ночь и ещё на одну. Две ночи стоя лицом к гвоздям и одна ночь спиной к ним же. Одна девушка – девушек среди нас было немного, всего пятеро, считая со мной – к концу третьей ночи не выдержала и, потеряв сознание, насадилась спиной на гвозди. Её унесли на стол к Роудригу. Вроде бы спасли от кровопотери, но в пыточную больше не вернули.

После дневных пыток водой и побоями все надеялись, что из-за случившегося с 13342 нас оставят ночевать в подвешенном состоянии, но нас опять вывели в коридор к шкафам. Парень, идущий за мной, неожиданно набросился на ведущего его лаборанта и вонзил в него что-то… Это был гвоздь. Он вошел оригиналу в плечо. Ещё бы чуть-чуть, и пострадало бы сердце – жизненно важный орган… Пострадавшего лаборанта сразу же увели, клона повалили на пол и начали избивать ногами. Всех клонов вернули назад в пыточную, с криками о том, что сегодня мы будем спать подвешенными, и только меня одну, стоявшую с самого края, поспешно заперли в шкафу. В четвёртый раз.

Я не ожидала, что будет так сложно переживать четвертый раз. Может быть, сказался бунт клона с гвоздём, может быть, лицезрение настигшей его страшной расплаты за его сопротивление… Скорее всего, я просто устрашилась предположения, будто меня навсегда забудут в этом шкафу: всех увели в пыточную, меня заперли – меня забудут! Мне придется провести здесь всю ночь и весь следующий день, и ещё ночь, и ещё, и ещё!.. Пока мой скелет не насадится на гвозди и не сломает своим весом их или себя…

В эту страшную ночь у меня случилась первая в моей жизни паническая атака. Я не могла дышать, начала задыхаться и в итоге потеряла сознание…

…Мне повезло, что в бессознательном состоянии я пробыла недолго и завалилась не вперед, прямиком на торчащие из двери гвозди, а на левый бок, таким образом уперевшись плечом в стену.

Когда я очнулась, в коридоре горел тусклый свет, как будто исходящий не от электрической лампы, а от открытого огня. Темнота же вокруг меня настолько сгустилась, что единственная щель, пропускающая в мою темницу этот тусклый, мерцающий огонёк, выглядела не спасительно, а жутко, потому как луч освещал угрожающе острые концы гвоздей, торчащие прямо перед моим лицом.

В коридоре, не очень далеко от моей пыточной камеры, но и не слишком близко к ней, звучали голоса. Я сразу узнала их и удивилась им. Мариса Мортон не появлялась в пыточной собственной персоной, как не захаживал сюда и Джером Баркер, и другие наставники. Но именно голоса Мортон и Баркера сейчас звучали где-то совсем рядом. Первые слова, которые я смогла различить, принадлежали Баркеру:

– Что будет, если оригиналы узнают о таком обращении с их клонами?

– Это Миррор, мистер Баркер. Сплетни умирают в стенах этого заведения.

– Речь не о сплетнях. Речь о реальных повреждениях на телах клонов, которые, согласно законам нашей прогрессивной страны, должны сохраняться, а значит оставаться невредимыми для своих оригиналов.

– Можете не переживать: никто за этих бездушных существ не заступится, даже их оригиналы.

– Разве? – вопрос, вызвавший продолжительное молчание, за которым последовало совсем неожиданное. – Что произойдёт с Миррор и конкретно с Вами, миссис Мортон, если вдруг хотя бы один оригинал одного из этих пострадавших пятидесяти двух клонов случайно узнает о повреждённом состоянии принадлежащей ему собственности?

– Осторожнее, мистер Баркер, ведь я могу решить, будто Вы угрожаете мне.

– Вы сами прекрасно справляетесь с тем, чтобы угрожать себе. – Молчание. – Поддержание целостности и физического здоровья клонов для их оригиналов – основа политики данного учреждения. Ведь так? Что же будет, если я вдруг невзначай взболтну, предположим оригиналу клона 11111, о том, что именно в этих стенах происходит с его клонированным телом?

– Вы не сможете взболтнуть. Вы не знаете, кто является оригиналом клона 11111. Эта информация является конфиденциальной и строго охраняемой…

– Миссис Мортон, не думаете же Вы, что работающие в этом заведении наравне с Вами люди так же слепы, как Вы в своём желании найти пропавший у Вас конверт? Клоны – копии своих оригиналов, разве Вы могли это забыть? Многие из них весьма примечательны. К примеру, у клона 11111 очень знакомая мордашка. Не считаете же Вы, что я не предполагаю, какая именно особа является её оригиналом? Представьте себе, что скажет владелец этого клона, когда узнает, что именно сейчас происходит с телом, которое, по сути своей и согласно законодательству нашей страны, принадлежит ему?

– Вы играете с огнём.

– Как и Вы.

– Я прекращу пытки. Но только на рассвете. Если Вас интересует клон 11111, можете забрать её уже сейчас. Считайте этот презент знаком моего великодушия. Таким образом зароем топор войны прежде чем она грянет, и тем самым предотвратим её начало?

– Как Вы того пожелаете, миссис Мортон.

Он искал меня слишком долго. Прошел по коридору, ушел в пыточную, снова прошел по коридору… Я слышала его шаги, боялась, что не найдёт, но не могла выдавить из себя ни звука, как будто взаправду онемела… И вдруг… Дверь с гвоздями передо мной резко распахнулась, свет лампы, имитирующей живой огонь, которую наставник держал в своей правой руке, ударил мне в лицо…

Я буквально вывалилась наружу…

Он подхватил меня и помог устоять на подкашивающихся ногах, забросил мою левую руку за свою шею и заставил тащиться за ним в неизвестном направлении, сквозь чёрный, пахнущий сыростью коридор…

Подъём по бетонным ступеням босыми ногами едва окончательно не доконал меня… Колючая газонная трава впивалась в стопы… В тёмном небе обострённо-ярко сияла полная луна… Прохладный ночной воздух действовал на моё сознание отрезвляюще… Но меня вдруг затошнило…

Глава 11

Меня рвало в ведро, на дне которого лежала линялая половая тряпка, притопленная литром грязной воды. Я боялась запачкать свою и без того беспросветно грязную пижаму, в которой провела последние две недели, и потому не отрывала подбородка от шершавого пластика ведра. Баркер копался в своём платяном шкафу и что-то бурчал себе под нос, пока я, продолжая извергаться, сидела на полу, всего в паре шагов от его ног. В голове пульсировало излюбленное словосочетание Марисы Мортон “расходный материал”, в глазах то темнело, то развевалось, кровавые синяки на запястьях отчего-то болели как будто бы даже сильнее, чем побои на спине…

– Ну как, полегчало? – вытащив из шкафа раскладушку с жестяным каркасом, Баркер пронес ее прямо у меня над головой.

– Угу… – отставив ведро к стене, я взяла бутылку с водой, ранее предложенную мне наставником, прополоскала рот, сплюнула в то же ведро, сделала пять глотков, затем ещё пять…

Через пять минут я, сильно горбясь и с задранной рубашкой пижамы, сидела на лавке за столом, а мистер Баркер, при помощи перекиси водорода и ватных дисков, обрабатывал мою спину. Морщась от боли, я густо заклеивала лейкопластырем свои окровавленные и посиневшие от гематом пальцы – ни один не остался невредимым.

– Придется все бинты на твоё правое предплечье израсходовать. Что с ним делали?

– Били ногами… Я группировалась и ставила блоки руками, как Вы учили… Помогало, но не рукам.

– Упражнение “боли нет”? – он без предупреждения приложил перекись к открытому ушибу, и я непроизвольно вздрогнула. – Ясно, не работает. Не так-то просто натренироваться этой технике, знаешь ли, так что не расстраивайся…

Я не поверила услышанному. Неужели этот человек, с булыжником в области сердца, только что попытался приободрить меня?..

– Вы сказали, что догадываетесь о том, кто может являться моим оригиналом.

– Это блеф.

– Что это значит?