«Это неважно», – подумал Лун. Неважно, что арборы, воины или даже Нефрита не говорили, как он должен себя вести, и многое ему прощали. Оправдания были никому не нужны. «Придется разбираться во всем самому, как и всегда».

* * *

Позднее в тот же день поднялся сильный ветер и началась гроза, отчего всем пришлось вернуться в древо. Нефрита с Елеей были заняты и затерялись где-то в колонии, так что Лун пошел спать в опочивальню Звона.

Упрямый Звон отказался заселяться на этажи воинов и остался на этаже учителей. К счастью, он занял опочивальню с балконом, который выходил в нижнюю часть центрального колодца, прямо под приемным залом. Лун терпеть не мог грозы, но толстый ствол древа заглушал раскаты грома, превращая его в далекий тихий рокот, а с балкона в опочивальню веяло свежим воздухом, который пах дождем. Кровать Звона была теплой и удобной, но у Луна никак не получалось расслабиться и уснуть.

Наконец он произнес:

– Мне нужно кое-что у тебя спросить.

– Хм-м. – Звон, полусонный, уткнулся Луну в плечо. Воин утверждал, что привык ко всем особенностям жизни воинов, которые отличали их от арборов, кроме одной. Окрыленные спали гораздо дольше. И, стоило Звону уснуть, разбудить его было почти невозможно.

– Скажи, консорты и арборы-мужчины могут подавлять свою плодовитость, как это делают королевы и женщины? – Лун надеялся, что он просто делал что-то не то или чего-то не делал, и поэтому Нефрита не могла зачать выводок. Вдруг дело было в какой-то мелочи, о которой знали все, кроме него, и о которой никто не додумался ему рассказать.

В последние месяцы Лун выяснил все, что мог, о выводках и птенцах. Он узнал, почему те так часто рождались мертвыми. Наставники объяснили ему, что малышей одного выводка можно зачать в разное время, поэтому, когда первый уже готов появиться на свет, последний может оказаться недоразвит. Кроме того, королевы развивались в утробе быстрее консортов, а консорты – быстрее воинов. А вот арборам повезло больше – окрыленные и бескрылые малыши развивались в почти одинаковом темпе. Луну казалось, что он задал все самые важные вопросы, но тогда ему и в голову не пришло, что сам процесс зачатия мог оказаться сложнее, чем он думал.

Звон приподнялся на локте и, едва разлепив глаза, уставился на него.

– Нет. Зачем нам это вообще?.. То есть им это зачем? Не нужно это никому. Женщины сами решают, когда заводить потомство. – Он недоуменно покачал головой. – А почему ты спрашиваешь?

– Да просто так. – Лун разочарованно вздохнул. Что ж, жаль. Впрочем, возможно, у консортов были свои секреты, о которых не мог знать бывший наставник. Но Лун в этом сомневался. Теперь у него осталась лишь одна теория: что он оказался не таким плодовитым, какими должны быть консорты.

Звон снова улегся и проворчал:

– Ну и вопросы у тебя.

* * *

Несколько дней миновали почти без происшествий. Платформы больше не падали, никто сильно не болел, да и на охоте все отделывались только небольшими травмами. Работа в садах шла хорошо, и охотники решили, что пора научить маленьких воинов и молодых арборов добывать себе пропитание. Лун воспользовался возможностью и попросил, чтобы ему разрешили взять с собой Стужу, Шипа и Горького.

Раксура считали, что королевы и консорты не должны охотиться. Их учили, но намного позже, когда они уже выходили из яслей. Однако Лун бы погиб еще в детстве, если бы приемная мать не научила его добывать себе пропитание, едва он начал прыгать с ветки на ветку. Лун думал, что Жемчужина не захочет, чтобы королевские птенцы учились наравне с остальными, и ее придется долго уговаривать. Однако королева лишь немного поворчала и быстро согласилась.

Из-за этого Лун сильно разволновался. Уж очень легко Жемчужина ему уступила. Словно ей почему-то стало его жаль. Лун по ошибке сказал об этом Звону, который ответил:

– Ты и правда чокнутый, да?

– Да нет же, – раздраженно прошипел Лун. – Просто странно это. Я же вижу, что она пошла мне навстречу, но с чего бы?

Звон вздохнул.

– Наверное, она считает, что обязана тебе за тот случай, когда ты спас Сливу. И ты здорово помог арборам в садах.

Лун неохотно признал, что Звон, наверное, прав.

Несмотря на терзавшие Луна подозрения, день выдался хорошим. Лун не позволил Стуже и Шипу поучаствовать в ловле зверей, – вместо этого они смотрели, как охотятся другие, – но зато потом он разрешил им помочь арборам обескровить и разделать добытые тушки. Горький не пытался летать, но прогулка ему явно понравилась. Его всюду таскали на себе Лун, Елея, Звон и воительница Флора, а еще Крестец и некоторые охотники. Больше всего с маленьким консортом возились Ежевика и Посол. Горький тоже помогал разделывать добычу и перемазался в грязи, глине и крови ничуть не меньше Стужи и Шипа.

Когда они вернулись в древо, Лун отвел птенцов в ясли, где их умыли и уложили спать. По пути наверх он прошел мимо одной из небольших мастерских. В ней он увидел двоих арборов – те сидели на полу, склонившись над сверкающей кучкой деталей, сложенных на каменной плите, и увлеченно спорили между собой, какие камни подойдут больше – полированные ониксы или аметист. Это были Смешок и Злата, два лучших ювелира двора. Луну стало любопытно, что они там делают, и он вошел в мастерскую.

На полу лежала полоска шириной в палец, разобранная на отдельные звенья. Лун не смог понять, во что она собиралась – в браслет или в ожерелье. Звенья были выполнены в виде гибких фигурок окрыленных, которые переплетались друг с другом, чуть расправив крылья, и протягивали руки, в которые мастера еще не вложили полированные камни. Лун в очередной раз восхитился сложными творениями арборов и тому, сколько труда они были готовы вложить в свои произведения.

– Как красиво.

Смешок и Злата одновременно вздрогнули и посмотрели на него.

– Лун! – выдавила Злата, арбора постарше с пышными кучерявыми волосами рыжего цвета. – Мы, э-э-э, не слышали, как ты вошел.

– Извините. – Лун сел на пятки, чтобы посмотреть на изделие поближе. – Это для Нефриты или для Жемчужины? – Наверное, теперь, когда к ним стали прилетать раксура из других дворов, арборы считали своим долгом сделать наряды королев еще более роскошными.

Лун поднял глаза и заметил облегчение, промелькнувшее на лице Златы. Однако оно исчезло так быстро, что Лун засомневался, не показалось ли ему.

– Для Жемчужины, – ответил Смешок. Приподняв брови, он прибавил: – Как думаешь, ей понравится?

Злата несильно толкнула его в плечо и одарила сердитым взглядом. Это Луну уже точно не показалось.

– Конечно, понравится, – сказал он и встал, собираясь уйти. Он не хотел никого смущать. А мастера, наверное, подумали, что раз они делают украшение Жемчужине, а не Нефрите, то он обидится.

Лишь два дня спустя Лун узнал, для кого на самом деле так старались ювелиры.

* * *

Дождь шел всю ночь и большую часть утра, не давая никому работать на платформах, поэтому почти весь двор остался в древе. Лун сидел со всеми остальными в чертоге учителей, где любили собираться как арборы, так и окрыленные.

Чертог был большим и располагался прямо под приемным залом. Его стены и купольный потолок покрывала детально проработанная резьба, на которой изображался лес перистых, спиральных, папоротниковых и многих других деревьев. Их ветви тянулись вверх и сплетались на потолке, а корни обрамляли круглые проемы, которые вели в смежные коридоры. В стены были вставлены ракушки, источавшие мягкий белый свет, а в чашах-очагах лежали горячие камни. Здесь было уютно и тепло. Зал никогда не пустовал, и если кто-то хотел поговорить или послушать разговоры других, то идти следовало именно сюда. Кто-нибудь обязательно варил здесь чай, готовил корешки со специями или пек хлебные лепешки, а арборы постарше рассказывали истории или читали вслух книги из библиотеки наставников.

Чтения как раз нравились Луну больше всего, ведь иначе он не мог узнать, что было написано в тех книгах. Он умел читать и говорить на двух других языках, которым обучился сам. Однако альтанская и кедайская письменность была простой, а письменность раксура оказалась столь же изощренной и запутанной, как и сами раксура.

Лун пытался избавиться от неграмотности и частенько заходил в ясли, когда птенцов учили читать. Он сидел со Стужей, Горьким и Шипом, пока Река, или Кора, или какая-нибудь другая учительница чертила на глиняных табличках буквы и слова, а птенцы повторяли за ними. Когда они читали простые книжки, Лун читал у них из-за плеча. Учиться так было сложно, ведь он не мог приходить на все уроки и не мог задавать вопросы, чтобы не выдать своего секрета. Однако в чем-то он все же преуспел: выучил все буквы, знал, какие звуки они означают, и уже начал узнавать некоторые слова. Похоже, никто не понимал, что он делает, кроме, как ни странно, Шипа.

Когда он пришел на урок в третий раз, Шип задумчиво покосился на него, а затем повернул свою табличку так, чтобы Луну было лучше видно. Лун в ответ покосился на него, но больше они об этом не говорили, и старший консорт был уверен, что Шип ни с кем не делился своими подозрениями, даже со Стужей и Горьким. Скорее всего, Шипу нравилось, что у него с Луном есть общий секрет, который знают лишь они двое. Луна это тоже устраивало.

Но в тот дождливый вечер никто не принес в чертог учителей книгу. Вместо этого Река попросила:

– Лун, расскажи нам о земных обитателях.

Арборы и воины постарше сели поближе, чтобы послушать, и даже молодые воины, державшиеся поодаль, с трудом скрывали свое любопытство. Весь двор знал, что жизнь Луна разительно отличалась от жизни обычных раксура, но почти никто не мог себе представить, в чем именно. Они знали, что он побывал в самых разных и самых необычных местах – но ведь и Утес много путешествовал. Лун не видел смысла рассказывать им, насколько тяжело ему жилось, и поэтому избегал некоторых подробностей. Например, он не говорил о том, как однажды ему пришлось бежать среди ночи из высеченного в скале города, как он оказался пойман в западню в одном из туннелей и как ему пришлось прятаться в узкой трещине, куда он едва помещался, пока бывшие товарищи из народа морейн охотились на него.

Поэтому он рассказал им о висячем городе Зенна, о дешарцах, которые там жили, и об их запутанных обычаях, которые сильно осложняли жизнь всякому чужаку. Конечно же, всем захотелось послушать о том, как дешарцы относились к сексу, и их нравы озадачили других раксура так же, как когда-то Луна.

– Получается, если они переспят друг с другом, не проведя эту церемонию, то переспать снова уже не смогут? – спросил Крестец, задумчиво почесывая шрам на шее. У него явно не получалось понять причудливую логику дешарцев.

Лун попытался объяснить:

– Почти. Спать можно только со своим спутником жизни, а он может быть лишь один, и менять его нельзя. Спутниками жизни становятся во время церемонии, и если ты переспишь с кем-то до нее, то потом никто не захочет с тобой связываться.

Кора нахмурилась.

– Но зачем им вообще нужен спутник жизни? Да еще и один, и навсегда? – Не считая королев и консортов, раксура себя так не ограничивали.

– Чтобы завести детей. Если у тебя появится ребенок не от твоего спутника жизни, то будет плохо. И тебе, и ребенку. – А еще раксура не могли понять, как ребенок может быть нежеланным. У королев и арборов выводки появлялись лишь тогда, когда они сами того хотели, а для того, чтобы заботиться о малышах и птенцах, существовала целая каста учителей.

– Но как они вообще узнают, спал кто-то с кем-то или нет? – недоуменно спросил Звон. – Откуда? Ведь если они переспали с кем-то без церемонии, то можно же об этом просто помалкивать, верно?

– Они меняют окраску после секса? – задумчиво спросила Елея.

– Нет. Другие просто узнают и все. Я сам так и не понял как и откуда, – признался Лун.

Крестец усмехнулся и потянулся к чайнику.

– Чудны́е создания. Впрочем, о нас они, наверное, сказали бы то же самое.