– Прямое. Прежде всего, я не знаю, что это за братство. В чём его цели? Чего они желают достичь? Я вообще о нём ничего не знаю. Вы можете сказать, что, служа здесь, вы не можете посоветовать мне чего-то, что может пойти во вред моей родине. Но вся беда в том, что вы находитесь здесь, а они – где-то там. И вполне могут не сообщить вам о своих делах.

– Ты беспокоишься о возможной войне, – понимающе кивнул мастер.

– И о ней тоже.

– Я понимаю ход твоих мыслей и должен признать, что это нравится. Ты не кричишь о патриотизме. Ты и есть патриот. Я не стану убеждать тебя, что моё братство не интересуют мирские дела и политика. Мы недаром называемся монастырём. Наши искания пролегают в иной плоскости. Это духовные практики. Ты что-нибудь знаешь о буддизме?

– Немного, – смущённо признался Гриша.

– Пожалуй, мне стоило начать этот разговор раньше, – задумчиво протянул мастер.

– Это не важно. В любом случае я не буддист и веру менять не собираюсь, – решительно заявил Гриша.

– Этого и не нужно. Не важно, во что человек верит. Важно, как он соблюдает заветы этой веры.

– Не понимаю, – растерянно признался парень.

– Чего именно ты не понимаешь?

– Что значит – не важно, во что человек верит?

– Это долгий разговор и предмет многовековых споров разных теологов, но я и мои браться твёрдо верим, что названия богам давали люди. А на самом деле он один. Тот, кто создал землю и всё на ней существующее. Мы называем его Буддой и считаем, что рядом с ним есть другие боги, вы верите в Христа и Троицу. Мусульмане почитают Аллаха. Иудеи – Яхве. Но на самом деле есть только один создатель.

– Как-то это всё слишком заумно для меня, – подумав, признался Григорий.

– Просто ты никогда раньше не задавался такими вопросами. Ты просто жил и верил, как верили твои родители, а до них – их родители.

– Не знаю, – тряхнул Гриша чубом, – меня учили, что казак бьётся за отчизну и веру православную, а всё остальное не важно.

– А как же семья? – не понял мастер.

– Так отчизна – это и есть семья. Отчие земли.

– Странно. Ведь в армии принят клич «за веру, царя и отечество». А ты говоришь: за отчизну и веру. Куда ж тогда царь делся?

– Цари приходят и уходят, а отчизна и вера были, есть и будут. А армия – люди подневольные. Им что прикажут, то и кричат. А казаки себе клич сами придумали.

– И что, у всех казаков такой клич?

– За других не знаю, а на Кавказе изначально так было.

– Сложный у нас разговор получился, – вдруг улыбнулся мастер. – Значит, ты не хочешь становиться мастером?

– Признаться, я не понимаю, что значит быть мастером. Дед говорил, что учиться всю жизнь надо. Только тогда будешь хоть что-то уметь. А вы говорите, выдержи испытание, и станешь мастером. Ну выдержал, и что дальше?

– Твой дед был очень мудрым человеком. Конечно, сдав испытание, ты всё равно будешь должен продолжать тренироваться. Но после него тебе станет проще.

– Чем проще? Я знаю, что такое испытание. Это сложно. Очень сложно. Но что изменится после него?

– Прежде всего, ты сам.

– И правда странный разговор, – растерянно усмехнулся Гриша. – Вот скажите, мастер. Раз вы предлагаете мне ехать в монастырь, значит, вы уверены, что я смогу выдержать то испытание, верно?

– Можно сказать и так.

– А раз так, то что мне мешает просто продолжать учиться?

– Просто так, без испытаний?

– Да. Например, бросая ножи, менять углы и порядок бросков, увеличивать расстояние, действовать в обратном порядке. Да много чего придумать можно.

– Можно. И никто тебе не станет мешать. Но я не понимаю, почему ты не хочешь пройти испытание? С чего ты вдруг так заупрямился?

– Я не упрямлюсь, мастер. Просто я казак и уже выдержал главные для себя испытания. А всё остальное – это скорее для собственного интереса.

– Она была права, а я – старый дурак, – грустно усмехнулся мастер.

– Кто она? – не понял Гриша.

– Яна. Она с самого начала знала, что ты откажешься, и сразу сказала мне об этом. Я не поверил. И оказался в дураках.

– Вы не дурак, мастер. Это просто я другой. Не такой, как остальные, кого вам приходилось учить.

– Вот потому я и сделал глупость, не заметив этого сразу.

– Простите, мастер. Я не хотел вас обидеть, – растерянно повинился Гриша.

– Здесь нет твоей вины. Ты такой, какой есть. И я не в обиде.

– Так вы продолжите меня учить?

– Мальчик, как ты думаешь, почему я вдруг заговорил с тобой про испытание именно теперь?

– Не знаю.

– Да потому, что я передал тебе всё, что знаю сам. Теперь тебе осталось только отточить полученные знания.

– Но ведь наши тренировки не закончатся? – с надеждой спросил парень.

– Если ты сам того не захочешь, – улыбнулся мастер, хлопнув его по плечу.

– Спаси Христос, мастер. Тогда утолите моё любопытство, – с облегчением улыбнулся Гриша.

– Ну что ещё? – сварливо отозвался Лю.

– Откуда вы так хорошо наш язык знаете?

– Я ещё мальчишкой был, когда в наш монастырь пришёл человек. Казак. Он был ранен и нуждался в помощи. Братья вылечили его, и это был первый человек, от которого я узнал, что мир очень велик. С ним я и начал говорить по-русски. Потом, став послушником, я часто выходил за территорию монастыря, чтобы узнать о жизни вокруг как можно больше. Это тоже было испытание. Подростков отправляли в большой мир, не давая им ничего, кроме посоха и чаши для подаяния.

Они должны пройти по тайге, дойти до какого-нибудь поселения и прожить в нём ровно год. Кто-то выполнял всё за год, а кому-то и пяти было мало. А некоторые вообще не возвращались. Всё в руках Будды. Были даже такие, кто оставался жить в тех деревнях и создавал свою семью. И когда об этом узнавали, их не трогали. Каждый выбирает свой путь сам. Но самое главное, дети таких послушников однажды тоже могли прийти в монастырь и стать учениками. Это не возбранялось.

Мастер умолк, задумчиво разглядывая небо на горизонте, словно видел перед собой те далёкие дни.

– Интересно. А что было дальше? – не удержался Гриша, которого захватил этот рассказ.

– А дальше была длинная жизнь, в которой молодой и упрямый как осёл монах бродил по земле и везде чему-то учился, – грустно усмехнулся мастер. – Но рано или поздно всему приходит конец. Вот и моим исканиям тоже пришёл. Однажды случилось нечто, после чего я понял, что больше не хочу так жить, и отправился обратно. В монастырь. Но не дошёл. Было всякое в пути, и однажды я столкнулся с генералом. Имён я называть не стану, скажу только, что сейчас он является главой всей службы. Так я стал учить всех, кого ко мне приводили.

– И стали легендой службы, – улыбнулся парень.

– Громкое слово, не более, – отмахнулся мастер и, потянувшись, предложил: – Пошли лучше чай пить. А то от долгих разговоров в горле пересохло.

* * *

– Здрав будь, брате! – раздался медвежий рёв, и Гришины рёбра захрустели в могучих объятьях.

– Сёмка! Бугай бешеный, раздавишь! – глухо прохрипел парень, делая слабые попытки вырваться.

– Как же, раздавишь тебя, – продолжал реветь Семён, отпуская Гришу.

– Что сила, что голос, – усмехаясь, проворчал тот, демонстративно ковыряя в ухе.

– Полгода не виделись. Как дела? – улыбаясь от уха до уха, спросил Семён, хлопнув приятеля по плечу так, что тот невольно присел.

– Слава богу, жив. А ты как? Далеко ездили?

– А ты не знаешь? – вдруг удивился Семён.

– Чего не знаю? – насторожился Гриша.

– Так женили меня, – смущённо развёл гигант руками. – Потому и уезжали.

– И как? Толк-то есть?

– Так на сносях моя. Батя от радости аж помолодел. Думал, отстанет теперь, а он ещё больше на меня наседать начал.

– Ничего. Терпи. Вот получит внука в руки, так разом про тебя забудет.

– Скорее бы уже. А ты чего опять такой смурной? Случилось чего?

– Вроде и нет, а если подумать, то вроде как чего-то и намечается, – пространно ответил Гриша.

– Не темни, брате. Рассказывай, что за беда? – потребовал гигант.

– Так нет беды, – почесав в затылке, признался Гриша. – Просто вдруг снова та история старая всплыла.

– Это которая с ножнами?

– Она самая.

– И чего?

– Понимаешь, Сёма, когда за несколько дней мне предлагают ехать сразу в два разных места, я сторожиться начинаю.

– С чего?

– А это значит, что снова беда рядом. Ну не нравится мне такая суета. Вроде и дела эти между собой не связаны, а вот чует сердце, что спокойные деньки закончились.

– Так ты зови, ежели чего. Вместе разберёмся.

– Куда тебе теперь воевать? Сына растить надо.

– Обидеть хочешь, Гриш? – вдруг насупился гигант. – Род продолжил, и слава богу. А со службы меня никто не снимал.

– Да ты не злись, – примирительно улыбнулся Григорий. – Я пока и сам толком ничего понять не могу. Знаешь ведь, как оно бывает. Вроде и всё хорошо вокруг, а внутри всё ноет чего-то.

– Это да. Это бывает, – подумав, решительно кивнул Семён.

– Вот у меня сейчас так. И не случилось ничего, и дела хорошо идут, и с учёбой нормально, а оно всё ноет и ноет. А чего ноет, непонятно.

– Ну, если уж у тебя заныло, значит, точно чего-то будет, – неожиданно выдал Семён. – Недаром батя говорит, что на тебя как моряку на компас смотреть надо.

– Это дядька Елизар так про меня? – не понял Гриша.

– А кто ж ещё?

– Что, и не злится больше?

– Ты про ту пулю?

– Ага.

– Так он и не злился, – рассмеялся Семён. – Испугался он тогда за меня. А то, что рычал на тебя, так то от расстройства. В той перестрелке по-другому и нельзя было. Детей ведь спасали. А потом сам знаешь, нас по всей губернии бросали. Да и ты в учёбу с головой ушёл. На полигоне только для тренировок появлялся. Вот оно и не срослось, чтобы вам поговорить спокойно. Он из-за того даже расстраивался. И что на свадьбе тебя не было, тоже.

– О! Свадьба! – вдруг спохватился Гриша. – Я ж тебе подарок должен.

– Чего это должен? Ничего ты мне не должен, – возмутился Семён. – Это я тебе за науку по гроб обязан.

– Вот ты ещё мне тут считаться начни, – рыкнул Гриша. – Сказал должен, значит, так тому и быть.

– Не дури, Гриш, – чуть не взмолился гигант.

– Молчи лучше, бугай дурной, – отмахнулся парень. – У меня друзей – по пальцам пересчитать. А тут свадьба, и без моего дара. Так не будет. Говори, чего хочешь?

– Так есть у меня всё, Гриш, – смущенно пожал Семён плечами. – Я уж про карабин твой и не вспоминаю. За такое оружие наша полусотня души продать готова. Может, сделаешь им?

– Да я бы и рад, но начальство не разрешит, – скривился Гриша. – Не слыхал ты, как они упирались, когда капитан пытался разрешение на перевооружение получить. Только что анафему на мою голову не требовали наложить.

– От же шь… – Семён выругался так, что у друзей трава под ногами пожухла.

– Ты чего опять лаешься, бугай дурной? – послышалось за спиной, и они, оглянувшись, увидели подходящего унтер-офицера.

– Здрав будь, Елизар Михайлович, – первым поздоровался Гриша, снимая папаху и склоняя голову.

– И тебе здоровья, Гриша, – улыбнулся унтер, обнимая парня. – Слава богу, свиделись. Этот, небось, уже нажаловался на меня? – спросил он, кивая на сына.

– С чего ему жаловаться? – удивился парень. – Рассказал только, что оженили, и всё.

– Оженили, – фыркнул Елизар. – Пока не пообещал оглоблю о башку его дурную обломать, упирался. А девка-то самый мёд. И пригожа, и хозяйка. А главное, статью не обижена. Как раз такому бугаю в пару. А он: не хочу, и всё.

– Это что ж теперь, у нас вместо одного медведя два будет? – в притворном ужасе ахнул Гриша. – Точнее, медведь с медведицей?

– Сам ты волчара желтоглазый, – расхохотался Елизар. – Главное, чтобы медвежат теперь побольше.

– Это уж божьей милостью, – кивнул Гриша.