– Отправьте дополнительных поисковых собак и прочешите все кусты и соседние участки по всей округе. У него может быть шок, он может лежать где-то раненый.

Йон кивает с холодной предупредительностью.

– И еще, кто разносит утренние газеты в этом районе, вы с ним или с ней разговаривали?

– Да, он ничего не видел и не слышал.

– Вы знаете, когда в последний раз кто-то видел мужа?

– Нет.

– Выясните. И немедленно отследите его мобильный.

– Хорошо.

– Перчатки?

Она нетерпеливо протягивает руку и оборачивается, чтобы посмотреть на людей в саду, встав при этом прямо перед ним. Из-за этого он может разглядеть, на что она смотрит, только вытянув шею, при этом он еще и должен вручить ей две пары латексных перчаток.

– Я спросила у одного из ребят, успели ли они записать имена и телефоны всех, кто стоит здесь и глазеет на происходящее, но ни у кого даже блокнота при себе не оказалось, –  произносит она.

– Хорошо. Я об этом позабочусь.

– И вызови сюда врачей как можно скорее.

Он бормочет, что постарается. Она разворачивается и идет к дому, чувствуя, что спиртовой запах его лосьона после бритья глубоко засел у нее в горле. Она делает глубокий вдох и прокашливается, но это не помогает.

Прихожая в доме выкрашена в теплый голубовато-серый цвет. На одной из стен висят картины в рамах, написанные маслом. На другой –  большой барельеф из керамики. Почти у самой двери стоит изящная напольная ваза, которая служит подставкой для зонтиков, а рядом с ней пара измазанных глиной резиновых сапог.

Блестящий мраморный пол отражает все эти предметы искусства. После воя сирен на улице здесь непривычно тихо.

У стены на столике выставлена серебряная чаша. Из нее выглядывает деревянная ручка, на конце которой закреплен испещренный мелкими отверстиями серебряный шар. Кропило. Санна удивляется, зачем держать дома такую странную церковную утварь, видимо, это тоже предмет из их коллекции. Почти сразу она замечает конверт, который лежит прямо под кропилом. Он набит купюрами. Она различает медного цвета оттиски с портретом Дага Хаммаршёльда ^[6] –  там, наверное, несколько тысяч крон. Она натягивает перчатки и аккуратно приподнимает конверт, чтобы посмотреть, не написано ли на нем что-нибудь, но он абсолютно чистый. Под конвертом, на дне серебряной чаши, лежит несколько сложенных вдвое сотенных банкнот, на которые наклеен желтый стикер с выведенной на нем буквой «В» и нарисованным цветком.

Она так же аккуратно кладет конверт на место и пишет эсэмэску Суддену с просьбой, чтобы он или еще кто-то из криминалистов изучил все это.

Стоит только переступить порог гостиной, как в нос ударяет спертый тяжелый запах крови. Санна протягивает Эйр вторую пару перчаток.

– Спасибо. Ты там с соседкой говорила? Я через окно видела.

– Да. Ничего особенного она не сказала. Только что муж жертвы прикован к инвалидному креслу.

– Я так и поняла, –  говорит Эйр, поправляя бахилу на одной ноге и указывая кивком на фото супружеской четы в рамочке. Мужчина сидит в инвалидном кресле.

Санна окидывает комнату внимательным взглядом. Все предметы аккуратно разложены по местам.

Никто здесь не рыскал, не рылся в ящиках комода, не искал спрятанных за картинами сейфов. Йон прав, это не обычная кража со взломом. Да и был ли вообще взлом?

Беспорядок в комнате сосредоточен в том месте, где стоит диван. На нем лежит тело, а под телом расползлась огромная темно-красная лужа. По всей комнате расставлены прозрачные пластиковые панели, которыми пользуются криминалисты, чтобы не наследить на месте преступления. Но между панелями отчетливо видны отпечатки ног, оставленные в крови рядом с телом жертвы, их цепочки ведут то в один, то в другой угол комнаты, от двери к дивану и обратно. Мелкие следы, беспорядочные, торопливые.

– Йон Клинга упоминал, что соседка ходила тут до вашего прибытия, –  говорит Санна, обращаясь к молодому криминалисту в белом комбинезоне, который собирает оборудование. –  Вы полностью уверены, что все следы принадлежат одному и тому же человеку?

Криминалист кивает в ответ, он почти не смотрит на нее.

– Она запаниковала и носилась по всей комнате. Бедняжка… –  продолжает Санна. –  Что вы еще нашли?

– Много чего. Но, скорее всего, ничего пригодного к работе. Все испачкано или переставлено.

– Ясно, –  вздыхает Санна. – Я потом еще пообщаюсь с Судденом.

Криминалист забирает свои вещи и выходит из комнаты. Фотограф из бригады криминалистов роняет штатив. Это девушка невысокого роста, она тоже собирается уходить. Санна ее, кажется, раньше не встречала, но сил знакомиться у нее сейчас нет. Девушка робко улыбается, прежде чем забрать аппаратуру и оставить их одних в комнате.

– Можешь дать короткую версию того, что нам известно на этот момент? –  спрашивает Эйр.

– Ее зовут Мари-Луиз Рооз, пенсионерка, в прошлом владела известным в городе букинистическим магазином, скупала по всему миру старинные дорогие книги. Много тратила на разные проекты, например пару лет назад на строительство хосписа рядом с городом. Много делала для детей, как я слышала. Из того, что я о ней читала: она сама родилась на острове, но с мужем своим, Франком Роозом, познакомилась на материке. Детей нет. Муж сейчас пропал, и мы его разыскиваем. Как я сказала, он инвалид-колясочник и диабетик. По профессии геолог, до выхода на пенсию работал с разрешениями на добычу известняка здесь на острове, но в основном в качестве консультанта на Форнсален ^[7].

– Форнсален?

– Культурно-исторический музей.

Эйр задумывается.

– Каменный век, викинги и прочее дерьмо? –  уточняет она.

– Да.

– Значит, старые камни и старые книжки. Вряд ли их часто звали на вечеринки.

– Мари-Луиз Рооз наверняка приглашали не на одну вечеринку. Она была миллионершей. Не один миллион сколотила.

– На старых книжках?

– Да, на старых книжках.

– То есть она была богата. И ее деньги могут быть мотивом?

– Возможно. Собрание книг хранится где-то в доме. Но Йон утверждает, что ничего, похоже, не пропало.

– На двери не было никаких следов взлома. Я проверила, когда входила, –  произносит Эйр сквозь стиснутые зубы.

– Дверь могла быть не заперта. Не такая редкость в этом районе.

– Или она впустила в дом кого-то, кого знала.

Эйр вполне может быть права. Тот факт, что ничего не украдено и дверь не повреждена, указывает на одно –  преступника надо искать среди близких знакомых жертвы. Есть надежда, что выяснить, кто же здесь побывал, удастся сравнительно быстро.

– С другой стороны, все ведь случилось поздней ночью? –  продолжает Эйр свои рассуждения. –  Кому, блин, придет в голову навещать старушку-пенсионерку посреди ночи?

– Дама, живущая по соседству, сказала, что часто видела по ночам синий отсвет у них в окнах. Мари-Луиз подолгу не ложилась и смотрела телевизор сильно за полночь. Может, это был тот, кто знал, что она не спит в такое время?

– Хорошо. Но эта ее соседка ничего не видела и не слышала сегодня ночью?

– Не больше того, что сейчас видим мы. И никаких других свидетельских показаний у нас пока нет.

Санна медленно подходит к дивану. Перед ее глазами чудовищная картина произошедшего. Мари-Луиз Рооз, тщедушная семидесятичетырехлетняя старушка, лежит, свесив одну руку с дивана, другая ее рука вытянута вдоль тела. На ней синее кимоно, которому, похоже, много лет. Шелковая ткань с вышивкой нарядным покрывалом укутывает тело. Лишь на груди кимоно грубо порвано: некий острый предмет насквозь продрал ткань и человеческую оболочку. Кимоно стало сосудом, наполненным темной жижей.

На горле зияют две раны. Одной, глубокой и протяженной, жертве перерезали горло. Другая, покороче, пересекает первую под углом. Крестом.

Серо-сизые волосы Мари-Луиз обрамляют лицо. Кожа бледная и бескровная. Лоб высокий, изборожденный мелкими морщинами. Щеки ввалились, словно из нее выкачали весь воздух. Волевой подбородок отбрасывает острую тень на израненное горло. Глаза плотно сомкнуты.

Санна бросает взгляд на телевизор, стоящий напротив дивана. Рядом с ним лежит раскрытая коробка от диска. Документальный фильм о певице Алис Бабс «Алис и я».

– Я не стала осматривать ее без тебя, –  поясняет Эйр и направляет свет фонарика на лежащее тело. –  Приступим?

Санна кивает. Эйр осторожно подходит к дивану, переставляет одну из пластиковых панелей и встает на колено перед свисающей с дивана рукой Мари-Луиз Рооз. Склонившись над ней, она светит фонариком на кисть руки. Кожа совершенно чистая, без единой царапины. Но продолжение осмотра показывает, что выше рука покрыта порезами.

– Она даже не успела оказать сопротивление, –  произносит Эйр. –  Только попыталась защититься.

Санна кивает. Эйр поднимается на ноги и указывает на горло жертвы.

– Мы можем предположить, что сначала он сделал вот это. А потом начал ее кромсать.

Порезы на руках. Глубокие колотые и резаные раны на груди. Их слишком много. Жертва подверглась зверскому нападению. Кто-то бил, кромсал, колол Мари-Луиз Рооз в неистовом безумии, стремясь лишить ее жизни.

– Детей у нее нет, муж инвалид. Блин, кто же мог ее настолько сильно ненавидеть, чтобы такое сотворить? –  произносит Эйр.

Санна сокрушенно мотает головой и делает глубокий вдох. Единственный человек, который мог бы ответить на этот вопрос, исчез без следа.

– Мы должны найти ее мужа, –  отвечает она.

Она звонит по телефону. Когда на том конце отвечает Йон, Санна отдает ему распоряжение привлечь к поискам самую крупную добровольческую поисковую организацию. Чтобы найти Франка Рооза, им нужно задействовать любую возможную помощь.

Закончив разговор, она некоторое время стоит молча и рассматривает лицо Мари-Луиз. Посеревшие морщинистые губы. Прямой нос, который из-за проступивших с одной стороны бурых пигментных пятен кажется искривленным, как будто сломанным. Воспоминание о вчерашнем дне, о юном безжизненном лице Мии Аскар, внезапно кажется ей бесконечно далеким.

Она оборачивается, уловив небольшой сквозняк, и замечает коридор, ведущий куда-то из гостиной.

– Пойду поищу книги, –  бросает она Эйр.

Коридор узкий, там совсем нет дневного освещения. Его заменяет несколько тусклых настенных светильников. На стенах темно-зеленого цвета висят многочисленные картины. Что-то в золоченых рамах, но по большей части рамы красного дерева и довольно старые с виду. Коридор такой длинный, что, кажется, он никогда не кончится.

Когда Санна наконец доходит до конца коридора и готова ступить в следующую комнату, она вдруг замечает на стене написанную маслом картину. Она висит чуть ниже уровня глаз и легко могла бы затеряться среди остальной коллекции. На первый взгляд в ней чудится некий налет романтизма. Семеро босоногих ребятишек выстроились в ряд на летней лужайке или чем-то вроде того. Окружающий их пейзаж выглядит загадочным, почти сказочным. Но лица детей говорят о чем-то ином. Все они в масках разных животных. Здесь есть свинья, павлин, осел, собака, коза, лиса и волк.

От вида лисьей маски ее охватывает омерзение. Она до неприятного подробно прорисована и, как и некоторые другие животные на картине, мерзко ухмыляется. Глаза глубоко посажены и подведены черным. Ее поражает, что морды животных выглядят состаренными и огрубевшими, тогда как детские тела изображены нарочито пухлыми, с розовым младенческим румянцем. Разглядывая картину, она обращает внимание и на то, как на ней выписан свет. Он кажется жгучим и ярким, как если бы небо, нависшее за детскими спинами, пылало огнем.