– Значит так, – сказал я Спиридовичу, когда архангел наконец успокоился и втянулся внутрь моего «Я», – я желаю – нет, я просто настаиваю – чтобы, когда все закончится, этот разговор стал достоянием газетных писак. Всех заинтересованных лиц необходимо предупредить, что убить меня по-настоящему невозможно, и что даже попытка такой глупости приведет их к тягчайшим последствиям. Вы меня поняли? Ну вот и замечательно! Все остальное – завтра утром в Царском Селе.

2 октября (19 сентября) 1914 года, 9:30. Царское село, железнодорожный вокзал, Императорский Павильон.

Артанский князь Серегин прибыл к отправлению царского поезда со всей положенной в таких случаях свитой: двумя юными адъютантами, Димой-колдуном, Коброй, Бригиттой Бергман, Анастасией, Ольгой и Татьяной, Иосифом Джугашвили-Сталиным, Великим князем Михаилом Александровичем, а также ротой первопризывных амазонок. Вся эта компания была облечена в темно-серые штурмовые комплекты из мира Елизаветы Дмитриевны, и на фоне антуража начала двадцатого века смотрелась как танки Т-34 среди ратников Дмитрия Донского на Куликовом поле. Царь и царица поначалу даже не признали своих дочерей в общей массе вооруженных до зубов девиц-амазонок, а когда разглядели, то удивились выражению собранности и суровости на их лицах. Даже вечно улыбающаяся Татьяна была на этот раз мрачна и сосредоточена, как перед экзаменом.

– Ни пуха тебе, ни пера, ПапА… И тебя, МамА, когда все закончится, я тоже рассчитываю видеть в добром здравии! – сказала она родителям, пока Ольга разговаривала с Артанским князем. – Скорее бы все уже осталось позади, и мы бы могли не волноваться и не переживать.

– Я тоже хочу, чтобы все закончилось как можно скорее, – сказал Николай. – Хоть и уверен я в благополучном исходе, ибо у Сергея Сергеевича по-иному не бывает, но все равно боязно.

Тем временем один из станционных чиновников, увидев необычную суету у императорского павильона, пулей метнулся на телеграф, но, не успев добежать до заветного окошечка, попался в руки двум сотрудникам дворцовой полиции в штатском, которые заломили ему грабли за спину и повели под светлы очи госпожи Бригитты Бергман. Человек этот оказался совестливым: на сотрудничество с людьми Гучкова пошел только в силу бедственного материального положения – жена болеет, дочери бесприданницы, сына надо в гимназию снаряжать, а денег нет, ибо жалование мелкого чиновника даже ниже, чем заработок квалифицированного рабочего.

«Муки Совести» сразу раскололи этого маленького человечка от макушки и до пупа, так что Бригитте Бергман не пришлось даже и стараться. Впрочем, и знал он совсем немного. Под ледяным взглядом госпожи полковника этот персонаж рассказал, что зовут его Петр Пименов, пожалился на тяжелое материальное положение, и что он за денежку малую должен был сообщать по телеграфу, на какое время приказано приготовить царский поезд и в каком направлении пойдет состав.

– Вот видите, Николай Александрович, – вздохнул Артанский князь, – еще даже не народ, а мелкое чиновничество, кое должно быть неколебимой опорой государства, а уже нищета кромешная… Неправильно это, категорически.

Дальше случилось то, чего никто не ожидал. Бригитта Бергман накинула на шпиона Гучкова заклинания стасиса, и Артанский князь с короткого расстояния выпустил в окаменевшую тушку всю обойму из личного «федорова».

– Вот полюбуйтесь на действие остановленного времени, – сказал он Спиридовичу, – защита абсолютная.

Тот подобрал с земли несколько сплющенных в грибок пуль, потом провел рукой по местам попаданий и сказал:

– Ну что же, господин Серегин, годится. Искренне надеюсь на то, что и государь с государыней и мои люди после проведения операции останутся целыми и невредимыми.

– А я на это не рассчитываю, а знаю точно, – ответил тот, вручая начальнику охраны царской семьи четыре амулета-медальона, предназначенные для тех телохранителей, что должны будут выйти из вагона вместе с царем и царицей.

Остальным сопровождающим поезд, включая паровозную бригаду, предназначались бронежилеты скрытого ношения производства мастерских «Неумолимого» (а это на пару голов выше, чем мир Елизаветы Дмитриевны).

2 октября (19 сентября) 1914 года, 10:00. Санкт-Петербург, Царскосельский вокзал, Императорский Павильон.

Полюбоваться на то, как на воздух взлетит величайший тиран всех времен и народов, собралась вся верхушка заговорщиков, никто не смог отказать себе в этом удовольствии. Тут и ВК Кирилл, и Александр Гучков, и любитель музыки генерал Зилоти, и генералы Рузский с Алексеевым, и полковник Джунковский (который сразу должен возглавить следствие, пустив его по «германскому» следу), и Алексей Суворин, и месье Боссе. Настроение приподнятое, можно даже сказать, праздничное. Все эти люди убеждают себя и окружающих, что они всю жизнь шли к этому дню освобождения от тирании. Ведь после того, как царь Николай будет взорван, настанет свобода и можно будет все.

Когда где-то вдалеке за Обводным каналом показались дымы паровоза, вся честная компания зашла внутрь Павильона, а на перроне остался только используемый заговорщиками втемную подчиненный Кириллу Владимировичу почетный караул из матросов Гвардейского экипажа. Вот поезд уже совсем близко, в составе всего три вагона: буфет, императорский салон-вагон и вагон для охраны и обслуги. Машинист снайперски останавливает поезд так, что дверь императорского вагона оказывается прямо напротив красной дорожки, ведущей к входу в Императорский павильон. Из открывшейся двери на перрон соскакивают два человека в офицерских мундирах, и еще двое маячат в тамбуре позади царя и царицы, стоящих прямо над фугасом. Сейчас или никогда…

Минер замыкает контакты – и грохочет взрыв, швыряя в небо клуб черного дыма и обломки вагона, разорванного почти напополам. С жалобным звоном вылетели стекла в других вагонах и здании Императорского павильона. Матросов почетного караула сбило с ног и отчасти контузило. От прямого поражения осколками их уберегло то, что взрыв произошел на путях под перроном, и взрывная волна по большей части ушла вверх, по пути почти полностью разрушив среднюю часть царского вагона. Среди разбитых в щепки досок вагонной обшивки и кожано-тканевой обивки начинает разгораться небольшой пожар, и кто не погиб при взрыве, тот должен сгореть заживо.

Заговорщики выскакивают на перрон, и понимают, что их замысел вполне удался: уцелеть в этом аду не мог никто.

– Поздравляю вас, Ваше Величество, с этого момента Вы – император Всероссийский Кирилл Первый! – торжественно, с придыханием, говорит генерал-лейтенант Зилоти, а просмотровое окно доносит эти слова до Артанского князя и его окружения, в первую очередь до цесаревны Ольги Николаевны.

А Александр Гучков ничего не говорит, и лишь молча показывает туда, где из первого и последнего вагонов появляются чины императорской охраны с пистолетами наизготовку. Вид у офицеров вполне серьезный и решительный, и заговорщики понимают, что они слишком быстро выскочили из Императорского павильона на грохот взрыва, тем самым связав себя с терактом. Ведь по чину из всей этой камарильи тут мог находиться только Великий князь Кирилл Владимирович. Впрочем, пути назад у них нет.

– Убейте этих людей, немедленно! – визгливо кричит самозваный царь Кирилл Первый матросам почетного караула. – Я вам приказываю, как ваш новый император!

А те еще не отошли от шока, жестоко сбиты с толку, да и винтовки у них не заряжены, ибо не положено в почетном карауле стоять с заряженным оружием. Некоторые тянутся к подсумкам за обоймами, другие только трясут головами и недоуменно оглядываются вокруг себя. И как раз в этот момент по обеим сторонам перрона открылись множественные порталы, и оттуда появились многочисленные до зубов вооруженные бойцы в футуристической экипировке темно-серого цвета, чем-то напоминающей средневековые рыцарские доспехи. И еще одна группа таким же образом экипированных и вооруженных людей появляется из здания Императорского павильона, откуда буквально минуту назад вышли заговорщики.

– Бросайте оружие! – срывающимся голосом кричит Ольга Николаевна. – Вы окружены армией Артанского князя Серегина. И ты, дядя Кир, в первую очередь!

Кирилл Владимирович, словно в тумане, видит, как подчиненные ему матросы роняют на землю свои винтовки (ибо не родились еще такие дураки, которые решились бы воевать с артанцами), и понимает, что его императорство закончилось, даже не начавшись. При вооруженной поддержке со стороны Артанского князя Ольга Николаевна отберет у него вожделенный престол с необычайной легкостью, так как во всех кругах общества, за исключением тех, что непосредственно причастны к заговору, авторитет этого получеловека-полуархангела непререкаем.

В последнем порыве отчаяния неудачливый претендент на престол выхватывает револьвер и, направив его на законную наследницу, несколько раз давит на спуск. Но вместо выстрелов слышатся слышит звуки: «щелк, щелк, щелк, щелк». Осечка за осечкой… ибо так пожелал бог русской священной оборонительной войны.

Заговорщики замерли в оцепенении, и лишь молча наблюдали за нелепыми потугами неудачливого убийцы. Поняв тщетность своих попыток, ВК Кирилл роняет револьвер и смотрит на происходящее выпученными глазами, в которых застыл мистический ужас.

В это же самое время из стремительно сгустившейся прямо над Императорским павильоном тучи начинают падать крупные капли холодного дождя, тут же переходящего в проливной ливень. Над горящим вагоном с шипением поднимаются клубы белого пара, и вот уже пожар потушен, а все заговорщики вымокли до нитки, и теперь напоминают мокрых крыс. Первыми в Тридесятое царство уводят сдавшихся матросов Гвардейского экипажа. Ничего особенного им не будет: обсохнут на жаре, придут в себя, немного послушают большевистских агитаторов, а потом вернутся в свои казармы. В любом случае, во время разборок в высшем эшелоне они тут лишние.

Тем временем царский вагон окончательно погас, и чины охраны, натянув на руки кожаные перчатки, лезут в нагромождение еще дымящих и парящих обломков и достают оттуда вполне себе целые и даже не закопченные окаменевшие тушки Николая Александровича, Александры Федоровны и двух остававшихся внутри телохранителей. Те двое, что успели выйти из вагона на перрон, уже поставлены на ноги, и теперь производят впечатление манекенов из магазина готового платья. И всех прочих заколдованных также выстраивают в один ряд вместе с ними. Особенно впечатляет фигура русского императора, сжимающего в правой руке обломок поручня, за который он держался в момент взрыва. Заговорщики начинают с тоской осознавать, что эту выставку перед ними организуют неспроста…

Вот выходит вьюнош (уже не мальчик, но еще не молодой человек) и по очереди прикасается ко всем «манекенам» правой рукой. И те… оживают! Что за чудо? Заговорщики смотрят на это диво, и глаза их от удивления вылезают из орбит. Каждому из них хочется поморгать, ущипнуть себя, но тем не менее с ужасающей ясностью до них доходит понимание: это все правда.

Император с интересом смотрит на свою руку, в которой зажат обломок поручня, затем бросает его на землю; делает он это так, словно отсекает от себя все лишнее. Оборачивается, несколько секунд смотрит на взорванный, еще дымящийся вагон. Затем обводит взглядом всю мизансцену, слегка кивает, и, одернув шинель и кашлянув для вескости, произносит этаким нарочито невозмутимым тоном:

– Так значит, уже все, Сергей Сергеевич?

– Да, уже все, Николай Александрович, – отвечает ему самовластный Артанский князь.

– Благодарю вас, все прошло просто великолепно, не больно, и даже почти не страшно, – говорит император и оборачивается к супруге: – Аликс, дорогая, ты в порядке?

– Благодарю тебя, дорогой Ники, я в порядке, – отвечает императрица. – По крайней мере, удовольствие наблюдать изумленные рожи твоего кузена Кира и господина Гучкова превышают наши сожаления от вида разгромленного вагона. Как я их обоих ненавижу! – Ее горящий взгляд, кажется, способен впечатать этих двоих в землю: ненависть и торжество светятся в нем, отчего те сжимаются и трепещут, чувствуя своими затылками леденящий смертный холодок.