Последний раз я видел дочку Ивана, еще когда она мелкая была. Я тогда как раз из армии вернулся, а она дома в куклы играла. Лицо в веснушках, на голове косички. Я ночь у них переночевал и укатил в столицу поступать. Мы с матерью бывало гостили у Беловых. Иван очень помогал нам в свое время, когда отца не стало, а мать ушла в себя, с трудом переживая утрату. Помню, еще перед армией, как я после уроков ходил кирпичи укладывать на стройку, чтобы не загнуться от голода, потому что шитье у матери отошло на десятый план. Она как будто закрылась в себе, забыв о том, что мне, семнадцатилетнему пацану, нужно как-то дальше жить. Да и ей тоже. А Иван, видя все это, приносил со своего огорода овощи, мясо покупал где-то, яйца. Они с отцом были очень близки, и когда его не стало, Белов почти заменил его мне, помогая потом и при поступлении, и во время учебы.

Много ли у студента, приехавшего из небольшого города в столицу, денег? Только на макароны дешевые, буханку хлеба и пачку сигарет. Но даже после отъезда Иван находил время и чудом откуда-то бравшиеся возможности на то, чтобы к праздникам или на каникулы привезти мне их семейные соленья. Я ценил. Ценил, потому что понимал, что у него своя семья, которую нужно содержать, а он, несмотря на это, выкраивал что-то и для меня. Чужого человека, которого с ним связывает только многолетняя дружба с погибшим отцом.

Потом мы надолго потеряли связь. Я по городам мотался по службе, пока окончательно не осел в столице пару лет назад.

Выбираюсь из ванны и, нащупав на змеевике полотенце, начинаю вытираться.

– Может быть, я поставлю свечку на стиральной машине? Вам же не видно ничего там, – снова доносится из-за двери, заставляя меня покачать головой.

Я думал, она ушла уже.

Быстро обернув полотенце вокруг бедер, щелкаю щеколдой. Не натягивать же мокрые джинсы.

Выхожу в узкий коридор, освещенный оранжевым светом от свечи.

Взгляд Маши ненамеренно утыкается в мою грудь, медленно стекает чуть ниже, а потом быстро взметается вверх. Влажные губы приоткрываются и тут же смыкаются. Сколько это ей сейчас? Двадцать? По росту и не скажешь. Как была мелкой, так и осталась.

– Вот, возьмите, – говорит, протягивая мне стакан со свечой, – с лёгким паром.

Глаз больше не отводит. Смотрит с интересом прямо на меня.

Тень от длинных ресниц падает на щеки, а свет свечи играет на чистом, нетронутом косметикой лице. Красивая. Даже очень. В повседневной жизни я привык к более матерым женщинам. Обычно это или те, кто сидит по ту сторону решётки, или те, с кем время от времени коротаю ночи. Но ни одни, ни другие не имеют ничего общего с этой девочкой. От нее чистотой веет и какой-то воздушностью. Дунешь, и испарится.

– Спасибо, – забираю из тонких пальцев самодельный подсвечник.

– Только придётся подождать где-то полчаса, пока я ужин приготовлю, – виноватая улыбка растягивает девичьи губы. – Воду на макароны поставила, пока закипит, потом пока сварятся.

– Ты время видела?

Пора ужина прошла как минимум часов шесть назад.

– Я знаю, что поздно, но Вы с дороги, – тушуется младшая Белова.

– А тебе завтра в университет. Поэтому выключай давай свою воду и ложись спать.

От голода я до утра не завернусь. На заправке перекусил, этого вполне достаточно.

– Но Вы же голодны.

– Кто сказал?

– Ну… я так думаю.

Маленькая хозяйка заставляет меня подобревшего после горячего душа снова усмехнуться.

– А я думаю, что нет. И кто прав?

– Вы, наверное, – улыбается Маша.

– Не наверное, а точно.

– Отец убьет меня, если узнает, что я мало того, что не встретила Вас, так еще и оставила голодным.

– Мы ему не скажем, – обещаю, заговорщицки подмигнув.

Малиновые губы растягивает еще более широкая улыбка, от которой у меня в грудине неожиданное тепло разносится.

– Ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Маша.

Вынув из заднего кармана джинсов мобильный, девчонка включает фонарь и, придерживаясь рукой за поручень, спускается по ступеням.

Стою ещё пару секунд, смотря зачем-то ей вслед, и захожу в комнату.

Ночь пролетает мгновенно. В сон я проваливаюсь сразу, как только касаюсь головой подушки.

Просыпаюсь бодрый и набравшийся сил для того, чтобы ехать доставать семейство Беловых из глуши, в которой они застряли по вине размытых дорог. Вообще в город я приехал для того, чтобы продать квартиру матери. Но так как предупредил квартиросъемщиков поздно, они пока не успели выехать. Это время, а именно несколько дней, Иван мне предложил провести у них. Соблазнил рыбалкой, походом за грибами и баней. Давно я уже так не отдыхал. Последнее время все моря-моря, а так чтобы с душой, на природе уже и не помню, когда последний раз. Наверное, года три назад, когда подполковнику звезду дали и он всех собрал у себя в загородном доме.

Надеваю спортивные штаны, майку и спускаюсь вниз. Думал, проснусь первым, но нет. На кухне меня ждёт сюрприз. Сюрприз, одетый в короткие шорты и футболку. Сюрприз, имя которому Маша.

Опираюсь на дверной косяк плечом, наблюдая за ее манипуляциями. Обычно завтрак готовлю себе сам, если не считать тех редких дней, когда у меня остается на ночь Вита. Но за ней я не наблюдаю. Не интересно. И так знаю, что увижу. Она любит выставлять мне напоказ свои "прелести", цепляющие чисто физически, но уже не так, как когда-то.

Сейчас же что-то в легкости движений Маши завораживает настолько, что я подвисаю. Она делает все так ловко. Выключает чайник, приподнимается на носках к верхнему ящику за чашкой, и я невольно обращаю внимание на оголившийся участок кожи спины с двумя ямочками. Белые шорты сидят низко, очерчивая привлекательные формы.

Ставит чашку на стол, движение рукой, и в ней оказывается кофе, потом сахар. Босыми ногами делает два шага к плите и, помешав что-то на сковороде, вдруг наклоняется, чтобы заглянуть в духовку. Всего секунда, а у меня в паху ожидаемо отзывается на это её простое движение. Да так, что я даже напрягаюсь. Приехали, брат. Нашёл на кого реагировать.

Но причина реакции тела вполне объяснима. Сейчас, при бьющем из окна солнечном свете, я могу более детально рассмотреть дочку Ивана. Хрупкая миниатюрная фигура, светлые волосы, собранные в небрежный пучок, но мелкой я вчера назвал её зря. У девчонки все при ней и сзади, и спереди. Она давно сформирована как женщина, и за эту мысль я снова отвешиваю себе ментального леща.

Оттолкнувшись от косяка, вхожу на кухню и тут же сажусь к столу, дабы не выдать своего несвоевременного "утреннего коллапса".

– Вы уже проснулись, – заметив меня, констатирует с улыбкой Маша.

– Да, не думал, что ты окажешься здесь раньше меня.

– А я исправляюсь. Вот кофе, – передо мной опускается чашка с ароматным напитком, – яичница с колбасой, и буквально вот-вот будут готовы булочки.

Маша снова разворачивается ко мне спиной и заглядывает в духовку… Булочки, говоришь?

В памяти яркой вспышкой выстреливает момент, когда после последней сессии Иван приехал ко мне в общагу и выгрузил на стол целую сумку с домашней выпечкой Илоны, фрукты, колбасу и шесть банок пива в честь окончания университета. Совесть задирает голову и тычет пальцем в дочку человека, сделавшего для меня столько, сколько сделал бы для родного сына… А я пялюсь на нее, как на кусок той самой булки… Становится тошно от самого себя же.

Хватаю чашку, чтобы сделать несколько глотков обжигающе-горячего кофе, и принимаюсь за завтрак, который оказывается довольно неплохим. Со специями, как я люблю. Маша садится напротив, держа в ладонях большую белую чашку, наполненную кофе с молоком.

– Надеюсь, у Вас получилось выспаться? – спрашивает, заставляя меня поднять на неё взгляд.

– Да. Я всегда сплю как убитый.

– Везёт Вам.

– Тебе, Маш.

– Что?

– Не Вам, а тебе. Я вроде еще не настолько старый, чтобы ты меня на Вы и по имени отчеству звала.

Пара секунд уходит на то, чтобы она согласно кивнула.

– Тебе, – повторяет не торопясь, захлестывая меня синевой своих больших глаз.

– Доброе утро, – детский голос привлекает наше обоюдное внимание.

Потирая глаза, мальчуган лет пяти входит на кухню, но заметив меня, тут же спешит к сестре.

– Доброе утро, Степ. Это Дамир Маратович, друг нашего папы, – поясняет Маша.

Опять Маратович…

– Здоров, парень, – киваю ему, но он только сильнее хмурится.

– А где папа и мама?

– Скоро приедут, – успокаивает младшего брата Маша, – ты пока иди зубки почисть и приходи. Я твои любимые кукурузные хлопья тебе сделаю.

На ангельском девичьем лице расцветает улыбка. Искренняя такая, обезоруживающая. Прямо как вчера в коридоре.

И в кого только такие утонченные черты лица у нее? В ней вроде бы и есть что-то от Илоны с Беловым, но совсем немного. Все остальное как будто вылепили с кого-то другого. Аккуратный нос, большие, слегка раскосые глаза, благородное лицо и аккуратные губы, по которым гуляет её большой палец, пока она взглядом провожает брата. Девчонка так сильно контрастирует со всей обстановкой вокруг. Такие как она в столице находят себе богатеньких мажоров и всю жизнь катаются в шоколаде, меняя одного на другого уже даже в ее возрасте. А она… булки печет.

Глава 3

Маша

Дамир Маратович уезжает, я же кормлю Степу и отвожу его в детский сад. Ежедневный ритуал, неизменный уже несколько лет. Разница только в том, что сегодня он омрачается зудящими мыслями, которые безостановочно копошатся в моей голове. По мере приближения автобуса к университету, сердце стучит все более хаотично. Сидеть на месте получается с трудом. Несколько раз посещала мысль о том, чтобы встать на первой попавшейся остановке и уехать назад. Сказаться больной и попросить Арину прикрыть меня на парах. Только понимание, что это ничего не изменит, заставляет ехать до нужной мне остановки. Просто оттяну момент унижения и все. Те, кто захочет меня подковырнуть, сделают это если не сегодня, то в следующий раз. Лучше уж принять сейчас все, как есть, и переступить через создавшуюся Панфиловым ситуацию.

Ноги слушаются плохо, когда я спускаюсь с автобуса. Обхожу несколько внушительных луж, но подняв голову, уверенно иду вперед. От остановки до здания университета две минуты, за которые, я уверена, на моем лице не осталось ни капли краски, но даже это меня не останавливает.

– Машка, – на моем локте внезапно виснет Арина, звонко чмокнув при этом в щеку, – ну ты как?

Кузнецова живет в другой стороне, поэтому обычно подхватывает меня уже около входа. Сейчас поймала раньше.

– Сегодня лучше, – ей я всегда говорю правду.

– Гаденыш такой этот Валера! Я вчера ему столько ласковых слов написала, когда увидела твои фотки, – сокрушается подруга. – Сначала, конечно, подумала, что ты сама их выложила, даже обалдела, решила, что ты наконец рискнула показать себя миру, но, когда прочитала подписи… – серые глаза многозначительно расширяются, напоминая мне о красочных описаниях того, как я якобы жажду мужского внимания, и чтобы меня хорошенько отодрали. – Это же надо было до такого додуматься, мудак, блин! Знает же тебя и как это все на тебя подействует!

– Угу, – все, что нахожусь ответить.

Голова машинально вжимается в плечи, стоит наткнуться на похабный взгляд пятикурсника, который, когда мы проходим мимо, нахально присвистывает мне вслед, успев при этом скользнуть по телу липким взглядом. Раньше на меня так не смотрели.

Хочется надеть шапку невидимку или зарыться головой в песок.

Ладони потеют, пока я крепко сжимаю кулаки в карманах ветровки. Так, Маша, возьми себя в руки! Расклеивание не поможет.

Буквально силой заставляю себя выпрямиться и не горбиться. Подбородок выше и маску безразличия на лицо.

– Себе посвисти, придурок, – выплевывает Аринка и, как я догадываюсь, тычет парню средний палец у меня за спиной. – Машк, ты только не обращай внимания, – шипит мне на ухо. – Знаешь, сколько тут девок, которые и похлеще посты выкладывают?