Энн перевернула подушку сухой стороной и с медленно затихающими вздохами мирно заснула. А проснулась уже утром под ярые звуки дождя. Первое, что она увидела, – это серые мокрые окна, и ей снова вспомнился сон. Была бы погода солнечной, отвлечься от тяжёлой ночи было бы в разы проще. Энн любила дождь, и даже иногда просыпаться под дождь ей нравилось, но в этот раз тучи выбрали плохое время, чтобы наведаться в гости. Она лениво потянулась в постели и, перевернувшись на другой бок, поняла, что вставать ей совсем не хотелось, снова закрыла глаза и погрузилась в полудрёму, то ли видя сны, то ли что-то себе воображая. Долго оставаться в таком положении она не смогла: обычное утреннее лежание сегодня не ощущалось негой, скорее казалось безуспешным побегом от неприятных, навеянных сном и погодой мыслей. Но, несмотря на то что всё никак не удавалось найти чего-то радостного в грядущем дне, Энн никогда не нравилось это чувство намеренно-го оттягивания плохого, и потому она решительно покинула кровать. «Лежи не лежи, с этим днём рано или поздно придётся встретиться».

– Может быть, Матильда приготовила что-то вкусное. Отто!

Энн, совсем позабыв, что день-то не должен был сулить ничего хорошего, прямо в ночной сорочке сломя голову помчалась в библиотеку. Дверь туда распахнулась, повеяло сквозняком, и окно вдруг с уханьем захлопнулось.

– О, и вам доброго утра, блуждающие призраки! Это вы здесь шалили всю ночь и оставили окно открытым?

Энн схватила приготовленную для Отто книгу, отворила дверь и услышала, как призраки недовольно ухнули ей в след. Она остановилась на секунду, довольно улыбнулась самой себе и побежала прямиком к Матильде.

– Матильда! Матильда! – девочка ворвалась в кухню словно ураган.

– О святые небеса! Ты что здесь делаешь? Да ещё неодетая…

– Книга. Эм, слушай… – она пыталась говорить ровно. – Ты уже отправила вещи Отто?

– Эммануэль, служанка, только что ушла. А что?

– О, нет-нет-нет! Я должна была отправить ему эту книгу. – И, с секунду подумав, помчалась к входной двери.

– Стой! Куда в таком виде? А обувь?

– Э-э, а у тебя что-то есть?

– Снаружи наденешь калоши, но ты в них утонешь, Энн! Стой! Накинь шаль!

– Спасибо, Матильда.

И Энн галопом понеслась за Эммануэль. Через несколько минут она догнала служанку на полпути к дому, где всегда останавливался молочник. Но семейство Миллиган его услугами не пользовалось, потому что у них всегда было своё молоко.

– Эммануэль! – издалека окликнула девушку Энн. К счастью, зов её услышали и остановились.

– Мисс, – сказала она, когда Энн уже достигла её. – Что вы здесь делаете? Что-то случилось? Вы выбежали раздетая, не пожар ли?

– Нет, нет, всё в порядке. – Она протянула девушке книгу. – Заверни, пожалуйста, это в вещи и передай всё вместе молочнику. Это для того мальчика, Отто.

– О, вы для этого бежали раздетой? – удивилась Эммануэль. – Он ваш друг? – Она искренне улыбнулась.

– Да не то чтобы. Но я обещала ему книгу. Передашь, не забудешь?

– Конечно, не беспокойтесь.

Энн шла обратно бодрым шагом, местами запинаясь и забавно хлюпая в спадающих калошах. От утренней хандры не осталось и следа, она снова улыбалась новому дню и вдруг заметила, что дождь совсем прекратился. Зайдя тем же путём в целях предосторожности, в дверях она всё же обнаружила миссис Элеонору Миллиган. Энн словно вросла в пол, от неожиданной встречи ещё и потеряв дар речи. Миссис Миллиган нависла над ней, словно очередная грозная туча, видимо, погода переместилась с улицы в дом.

– О! Мама. А… а что ты здесь делаешь? – запинаясь, наконец заговорила Энн.

– Странно слышать этот вопрос из твоих уст, ведь я одета, умыта и готова к завтраку, всё на своих местах. Но вот я спускаюсь в столовую и вижу в окне, как моя дочь в неподобающем виде бежит… бежит… не знаю, куда можно бежать в таком виде? Энн?..

Энн умоляюще глянула на Матильду, но та выглядела такой же потерянной и ошеломлённой появлением госпожи в рабочей кухне: территория, которую Элеонора Миллиган отдала в полное владение Матильде и не заявляла никаких на неё прав, даже не спускалась в это место.

– Гм, помнишь, я тебе говорила, что у меня будут такие дни, когда я буду делать что-то не так, как всегда. Так вот, сегодня снова один из таких дней. Я решила не одеваться сразу и не спускаться сначала к завтраку, а прежде прогуляться. И вокруг никого не было, в этом я удостоверилась, так что меня никто не видел.

Элеонора покачала головой:

– Я вижу, ты страдаешь от безделья…

– Нет, это не так, как раз-таки я держу себя… я при деле.

– Энн, может, тебя отправить к бабушке?

– Бабушке Бет и дедушке Гансу?! – Наказание выглядело подозрительно приятным.

– Нет, к маме твоего отца.

– Ох… – Лицо Энн недовольно скукожилось. – Мам, ты же знаешь, что она такая… слишком благородная для нас. И ты ведь знаешь, что бабушка всегда вспоминает вашу с папой историю, она не стесняется при мне не довольствоваться тем, что в матери мне досталась простая фермерская девушка.

Элеонора на секунду растерялась, словно и вовсе такого никогда не слышала.

– Да, когда мы встретились с твоим папой, я не была похожа на леди, какой будешь являться ты в этом возрасте. Даже я не смогу обучить тебя всем тонкостям, как это сделает твоя бабушка Аделаида. Ты права, она благородная, как и твой отец, и ты, но я думаю, пришло время тебе поднатаскаться. Здесь ты ведёшь себя слишком вольно.

– Мама, но мне пятнадцать, я не девушка на выданье!

– Да, но в твои годы некоторые девушки выходят замуж. Наша же семья может позволить дать тебе образование, а не поскорее выгодно отдать замуж, чтобы самим не жить впроголодь. Третьего не дано.

– Не помню, чтобы ты получала какое-то особенное образование…

– Может, ты предпочла бы вычищать стойла в конюшни, разделывать кур и стирать бельё за всем семейством, как это делала я?

Энн в ответ лишь хмыкнула:

– Думаю, мы немного отошли от главной темы. Я не намерена ехать к бабушке, для которой богатство и родовитость – синонимы благородства. Чему доброму меня может научить эта женщина?!

– Бабушка Аделаида очень практичный человек. Этой практичности и некоторым навыкам она сможет научить тебя лучше других.

– Но зачем же? Я никак не уясню…

– Уясни одно, Энн, ты девушка и тебе нужно понять, что быть девушкой – это не просто биология, это ещё и качества души, манеры, а манеры – это иногда и самоотречение или самопожертвование, в общем, этим ты упрощаешь жизнь себе и другим, в этом проявляется и твоё уважение к ближним и мужу.

– Ничего не имею против манер, но вот ты снова заговорила о браке…

– И что же на этот раз не так с браком?

– В чём смысл брака, помимо детей?

– В служении, Энн.

– В служении?

– Да.

– И-и… всё? Может, ты хочешь добавить чего-то ещё?

– Оставим этот разговор сейчас. Я думаю, ты не вполне понимаешь суть служения.

– Добавила бы хотя бы любовь…

– Служение – это и есть проявление любви. Но мы ещё успеем об этом поговорить.

– Так, значит, я не еду к бабушке Аделаиде?

– Закроем этот вопрос после разговора с твоим отцом.

Глава 9. «Я согласна стать твоей женой»

Энн была растеряна. Внутри смешались самые странные чувства, ранее не посещавшие разум в таком ярком проявлении. Она не знала, как их унять, как взять и отложить в дальний ящик, закрыв за семью замками в старом чулане, где забытыми лежат ещё множество таких разных мыслей, которые попали туда однажды просто оттого, что их хозяин так и не понял, что с ними делать. Завтрак с родителями, за которым они обязательно подняли бы тему её дальнейшего образования, казался теперь целым испытанием. Потому она сослалась на то, что не голодна, и отказалась спускаться к столу. Элеонора тут же уловила настроение дочери и решила, не теряя времени, поделиться всеми мыслями с мужем.

Джеймс Миллиган был очень вдумчивый человек, ему нравилось анализировать поведение и речь людей, составляя портрет о сильных и слабых сторонах их характера. Он вовсе не выбрал Элеонору лишь за красивое личико, он полюбил её красивое сердце. Его всегда умиляла её лёгкая неуверенность, ему нравилось, что в этом «страшном мире высшего класса», как она сама поначалу выражалась, она могла положиться на него. Он был плечом, на которое она всегда могла опереться. Джеймс удивлялся, как его жена не осознавала, какой невероятной была, каким светом и тихим оазисом являлась в жизни их семьи. Теперь её слова обнажили перед ним все прежние страхи. Только теперь Элеонора переживала не о том, как примут её в высшем обществе, а как примут Энн, сможет ли она встретить такого благородного человека, какого ей подарила судьба. Джеймс внимательно слушал жену, пытаясь подцепить вилкой кусок ветчины.

– Эли, мы давно не навещали мою маму. Я довольно занят сейчас для поездок, но, может, ты и Энн хотели бы поехать вместе? Думаю, Энн удручает мысль проводить все летние дни в Уиллоу-Вэлли, тем более когда все друзья покинули его и путешествуют к морю и в Европе.

– Честно говоря, я думала отправить только Энн… ты же знаешь отношение твоей семьи ко мне и нашему браку. Даже Энн сегодня с утра об этом упомянула. Почему Аделаида вмешивает в это её? Понижает мой авторитет в глазах моей дочери?

– Я поговорю с ней об этом при нашей встрече, не беспокойся. Но знаешь, что я думаю… кто на самом деле понижает твой авторитет?

– Кто же? – удивилась Элеонора.

– Ты, любовь моя.

– Я? Джеймс, что ты имеешь в виду?

– Ну посмотри, ты прямо сегодня утром заявила Энн, что по сравнению с моей матерью ты абсолютно не квалифицирована в вопросах воспитания маленьких леди. Ты отстранила себя от важной части жизни Энн, решив сослать к бабушке, которая не видит в ней всех тех удивительных черт характера, талантов и способностей, которые она унаследовала от нас. Если ты всерьёз решила отправить нашу дочь на перевоспитание, я должен чуть дольше подумать и взвесить все за и против. Но, Эли, разве ты не любишь Энн вот такой? Моментами непоседливой, местами неуклюжей, в другое время тихой и вдумчивой, заливающийся смехом, летающей в облаках, мечтающей о невероятном, словно весь мир у неё на ладони? Я не хочу терять эту Энн, мою Энн. Но знаю, отправь её туда, холодная леди приложит все усилия, чтобы превратить нашу девочку в такую же холодную леди. Ты же в свою очередь сможешь обучить её всем нужным навыкам, не сломав личность.

Элеонора внимательно выслушала Джеймса, взгляд её потеплел, а плечи обмякли:

– Ты прав, как всегда прав. Я люблю Энн именно такой. Но боюсь… боюсь, что не смогу дать ей нужного, чтобы заявить о себе в этом обществе. Она словно стихия, такая неподвластная! Она пошла в тебя.

– В меня?.. – Джеймс рассмеялся. – Значит, во всех её будущих неудачах мы просто обвиним меня, вот и всё. – Он посмотрел игриво на Элеонору, но серьёзность в её взгляде не переменилась. – Неужели тебя так беспокоит её характер? Она вполне очаровательна, а её вздорность можно и простить за хорошее приданное и благородную кровь. Должны же быть от этого хоть какие-то привилегии, – он снова шутил.

Элеонора вздохнула и покачала головой:

– Возможно, меня пугает не только это… Ей уже пятнадцать, и со дня на день она может влюбиться.

Джеймс подавился чаем, но быстро придя в норму, нервно рассмеялся, плавно изгибая правую бровь, и уже со всей серьёзностью в голосе произнёс:

– Вряд ли так скоро.

– Важно то, что она должна знать, за кого стоит выходить замуж, а за кого нет.

– И моя мать научит её этому? Она была против того, чтобы я женился на тебе! Чему она научит Энн? Верно же, она ловко научит её искусству подсчёта чужих денег, глупая моя голова. Энн так невинна в своих рассуждениях, и ты хочешь это забрать, Элеонора? С годами она и так станет более рациональной, но под попечением моей матушки ей грозит лишь меркантильность.

– Считать деньги – не худший навык. Мы оба хотим для неё достойной жизни, а не повторения судьбы моей юности.

– Эль, взгляни на меня. Я верю, что её ждёт прекрасное будущее, но оно не всецело в наших руках. Погоди-ка, если бы я тогда не имел наследства, был одним из сыновей небогатого фермера, ты бы на меня и не взглянула?

– Не смейте ставить под вопрос искренность моих чувств, мистер Миллиган. Вы притворялись бедняком, мечтающим сбежать с бродячим цирком или уехать миссионером в Индию, и уже тогда я подумала, что сбежала бы с этим юношей хоть на край света… Лишь бы провести эту жизнь с тобой. Бедность шла со мной рука об руку всю жизнь и другого я не знала. Но если к ничему добавить любовь, получится всё.