– Представьтесь ребята, а то нехорошо вы меня знаете, я вас нет, – спокойно ответил Вовка. Парни недоуменно переглянулись. Потом один из них мелкий веснушчатый мальчишка в надвинутой до ушей кепке заикаясь, сказал:

– П-п-парни, его же на днях молнией е-ебнуло, г-г-г-ворили, что о-он п-п-память п-по-терял.

– Ну, сейчас он ее снова потеряет, – сказал главный в этой компании, надевая на правую руку свинцовый кастет.

– Так нечестно, – пискнул Мишка из-за Вовкиной спины, – вас четверо, да еще кастет. Я завтра всем расскажу, что вы поселковых, как городских бьете.

Парни переглянулись, и кастет был убран.

Вовка, пользуясь заминкой, быстро сказал, обращаясь к старшему.

– А давай один на один стукнемся, или зассышь, кодлой бить будете?

– Не вы слышали, что он сказал? – обратился заводила к остальным, – неделю назад ныл почти на этом месте, а сейчас драться хочет.

Мальчишки дружно засмеялись. Еще бы, их предводитель был почти на полголовы выше Вовки и килограмм на десять тяжелее.

Он вышел вперед и выплюнул окурок, который во время беседы торчал из угла рта.

Неожиданно его нога, обутая в кирзовый сапог, вылетела вперед, цель была Вовкины яйца. Но тот, отскочив назад, резко разорвал дистанцию.

– О, глядите, Фома, как козел заскакал, – раздались насмешливые выкрики.

Но Вовка уже ничего не слышал, давно не испытанное чувство вновь захватывало его, а в голове крутились бесконечные драки его прежнего детства, когда он сам был их заводилой. Видимо выражение его лица настолько изменилось, что его противник тоже стал серьезен, и уже без пренебрежительной улыбки пошел в наступление. Вовка хорошо понимал, что стоит ему пропустить удар от значительно более тяжелого противника и он уже не боец. Поэтому он все делал, чтобы уйти от этого удара. А тот никак не попадая в юркого мальчишку, уже совсем забыл об обороне, и размахивал руками, как граблями. Вот на таком замахе и подловил его Вовка, четко ткнув кулаком в подбородок. Его противник, постояв долю секунды, кулем упал на землю.

После этого Вовка повернулся к растерянно смотревшим на это хулиганам и сказал.

– Кто следующий получить пиздюлей?

Заика пятился назад, повторяя без заикания:

– Вовка, не надо, мы же с тобой в одном классе учимся.

Но, когда тот шагнул вперед, вся троица бросилась в темноту, оставив своего вожака лежать на дороге.

Вслед за ними по пустынной улице разнесся победный Мишкин вопль. Он подбежал к поверженному врагу и хотел с разбегу заехать ногой ему под ребра. Но Вовка вовремя крикнул:

– Не смей, сейчас сам получишь, нельзя лежачих бить!

Он наклонился над лежащим парнем и спросил:

– Мишка, а это кто?

– Ты, что Вовка, и Графа не узнал? Это же Витька Графов, это он тебе на прошлой неделе отпинал. Тогда тебе батя еще добавил за нытье и жалобы.

Вовка потрепал Графова по щеке, тот в ответ открыл глаза и начал медленно оглядываться.

Затем он медленно сел и с удивлением спросил:

– так ты, что пацан меня отрубил, что ли?

– Выходит, что так, – ответил Вовка.

– А что кенты мои сдернули?

– Сдернули. Сдернули! – злорадно завопил Мишка, – бежали только пятки сверкали.

Графов, пошатываясь, поднялся:

– Ну Фома у тебя и колотуха, оказывается, а я тебя за пустое место держал, – сказал он, оглядываясь по сторонам, – а мои действительно сдернули, послушай, – обратился он вновь к Вовке, – давай к нам в компанию приходи, где мы собираемся, знаешь, но долго не думай, я один раз приглашаю.

После этой речи Витька, потирая челюсть, и слегка пошатываясь, исчез в темноте.

Пока шли до дома, Вовка устал от восторженного описания боя. Мишка то и дело комментировал:

– Он ногой, а ты ее рукой отбил! А он со всего размаха! а ты ему в челюсть тырс, и отрубил!

– Дома не говори, – буркнул Вовка перед дверями, Мишка послушно кивнул головой. Но когда они зашли в дом, Мишка вылетел в комнату, где за столом сидели родители и, с ходу заорал:

– А Вовка сейчас Графа вырубил! На нас у дома Кияновых его кодла наехала, а Вовка один на один Графа уделал.

Мать побледнела и ахнула. А вот эмоции Павла Александровича были не так понятны.

Он почти не изменился в лице, и с надеждой спросил:

– Вовка, это правда, точно отрубил Витьку?

– Да папа, одним ударом, – кратко прозвучал ответ.

Отец медленно встал из-за стола, и почти уперся головой в потолок.

– Мать, – сказал он, – достань-ка чекушку, которая у тебя лежит, это дело надо отметить! Я уже не верил, что такое случится. Вовка, иди ко мне, дай тебя обниму сынок, нет, все-таки заиграла в тебе моя кровь!

Недовольная мать, со стуком поставила на стол чекушку водки. А Павел Александрович, тем временем шарил по карманам.

Он вытащил из них несколько бумажек и сказал:

– Вот бери, тут на мяч должно хватить. Это тебе мой подарок, за то, что человеком стал, а не размазней. Потом обратился к матери:

– Ну, что Люда нахмурилась, радоваться надо, а то всю дорогу парень битый приходил, а теперь вишь, как дело повернулось. Хоть не стыдно соседям в глаза смотреть.

Павел Александрович налил граненый стаканчик себе, а во второй чисто символически ливнул несколько капель.

– Ну, Люда, давай за наших обормотов, чтобы все у них было хорошо.

Он единым махом опорожнил стопку и тут же налил себе следующую. Выпил ее уже без тостов, с сожалением посмотрел на пустую бутылку и принялся за свежую картошку, поджаренную на плохом подсолнечном масле. Вовка и Мишка, усевшись за стол, не отставали от него. А мама, уже поужинавшая, с удовольствием глядела своих мужчин. Но затем она устроила Вовке целый допрос, и с каждым его ответом, становилась все мрачнее и, наконец, заплакала.

– Ну, что плачешь, Людочка, – неожиданно ласково заговорил ее муж, – ну забыл парень, после молнии что-то, со временем пройдет, а может, и к лучшему, если бы помнил, как его Витька колотил, и сдачи бы не смог дать, как следует. Главное доктора сказали, что здоров, так что пусть гуляют, пока время есть. В следующем году уже так не получиться, на завод его возьму, пусть в учениках слесаря поработает. А ты смотри Вовка нынче тебе в восьмой класс идти, а ты не помнишь ничего, так, что придется вечерами учебники читать.

По окончанию нравоучений и мытья посуды, все уселись за стол и начали играть в лото под звуки классической музыки из репродуктора.

Через час, отец скомандовал спать, Мишка полез на верхнюю койку, а Вовка улегся вниз.

Свет был потушен, за окном была темнота и только от завода, слышался далекий скрежет работающих механизмов.

Вовка лежал, на кровати упершись взглядом в доски второго яруса, сна не было ни в глазу. Минут через двадцать, когда Мишка громко засопел, за ситцевой занавеской у родителей ритмично заскрипела кровать, вскоре раздался сдавленный женский стон, после чего оттуда также донесся храп отца.

Вовка все не мог заснуть, он все думал, что и как делать. Плыть по течению, оканчивать школу, поступать учиться дальше, или сразу пробиваться в футболе, показать себя, хотя, что значит, в это время быть футболистом, ничего особенного, только известность, с которой нет особого проку. Так ничего и, не придумав, он решил, что пока надо просто жить и только осмотревшись, предпринимать какие-либо шаги. Все же он через какое-то время, заснул, несмотря на шипение закончившего передачи радио.

Его, как и родителей разбудил рупор.

Отец и мать, переговариваясь, одевались у себя за занавеской, Мишка, спал как убитый, несмотря ни на что. В рупоре играл гимн Советского Союза.

Отец, выйдя в комнату, удивленно посмотрел на него.

– А ты чего вскочил, спал бы еще. Куда тебе торопится?

– Да, не батя, – сказал Вовка, – что-то не спится, сейчас на зарядку сбегаю, потом ополоснусь.

– Мать, ты слыхала, что сын говорит, – засмеялся отец, – а ты рыдала вчера, всех бы так молния ударяла, было бы здорово.

Между разговором отец ловко правил опасную бритву на широком кожаном ремне, и затем, намылив лицо помазком уверенными широкими движениями начал бриться.

– Хорошо, хоть во взрослого не попал, – мелькнула мысль у Вовки, – хер бы я побрился, скорее горло перерезал.

Пока отец умывался мать, успела собрать завтрак на столе, холодная вареная чечевица черного цвета и чай с ржаным хлебом. Родители быстро поели и стали собираться на работу. Заводской гудок уже гудел вовсю.

– Вова, – сказала мать, – когда, свою зарядку сделаешь, разбуди брата, вам сегодня задание распились два бревна на дрова, если не помнишь, где, что, Мишка покажет, и в магазин сходите, может сегодня сливочное масло будет, говорили что по пятьдесят грамм на человека дадут. В духовке луковый суп, не забудьте поесть.

Говоря все это, она полезла под кровать братьев и начала там что-то искать. И со звоном извлекла оттуда гитару.

– Пашка, ты посмотри, что у парней под кроватью! – упавшим голосом произнесла она.

Отец, уже стоявший у дверей быстрым шагом подошел к старшему сыну и схватил его одной рукой за грудки и легко поднял в воздух, Старая гимнастерка подозрительно затрещала, а у Вовки сперло дыхание.

– Сейчас задушит, – мелькнула мысль. Между тем Павел Александрович побагровел и, продолжая легко держать сына на весу, закричал:

– Ты, что воровать начал, признавайся, да я тебе сам руки выдерну, если что. У Фомина сын вором стал! Признавайся! – и тряхнул Вовку еще раз. Тот, полузадушенный, махал руками не в силах ответить, и только пронзительный вопль проснувшегося Мишки спас положение.

– Папка, ему летчик гитару в больнице подарил! Не бей его!

Отец разжал руку, и Вовка почти упал на пол, Он стоял, растирая шею, а отец со смущенным видом стоял рядом.

– Пашка, вот ты так всегда, сначала не разберешься, и дров наломаешь, – сказала ему жена, она стояла красная от волнения и тяжело дышала, – я думала ты его сейчас задушишь.

Тем временем отец, подозрительно смотря на сына, спросил:

– Так за какие такие заслуги тебе гитару подарили?

– Ну, я песни в палате спел, летчику понравилось он, и подарил мне гитару, у кого хочешь, можешь в больнице спросить, – обиженно сказал Вовка, – А вчера, просто после драки забыл про нее, хотел ведь на стену повесить.

– Так, так, – задумчиво сказал отец, – слыхал раз, как ты в компании во дворе на чьей-то гитаре тренькал и песню орал, за такое пение я бы ноги выдернул, а не инструмент немецкий дарил.

Вместо ответа сын взял гитару из рук матери, уселся на табурет и сделал пару проигрышей.

– Ах ты шкет сопливый! – в полном восторге воскликнул Павел Александрович, – когда и успел так научиться. Ну, прости, погорячился, ладно пора на работу, а придем домой, ты уж тогда нам тогда сыграешь, и споешь.

Когда родители ушли, Мишка слез со своей верхотуры и сказал:

– Слушай, я думал тебя батя задушит, ну и видуха у него была. Я чуть не обоссался от страха.

От перенесенного волнения Вовке уже не хотелось никуда бежать на зарядку.

– Ай, ладно, мать сказала пару бревен на чурки распилить, вот и зарядка будет, – подумал он.

– Ну, Миха, спасибо, что крикнул, а то я даже слова не мог вымолвить, – поблагодарил он брата, – ты знаешь, мама сказала, чтобы мы дрова напилили, и в магазин сходили, давай сразу сейчас чаю попьем и с утреца дрова распилим.

Мишка скорчил недовольную гримасу, но промолчал.

Чайник, поставленный на старую обгоревшую замызганную электроплитку с открытой спиралью, еще до ухода матерью, начал только пошумливать. Братья заправили кровати. Вовка нашел гвоздь и молоток с помощью Мишки и повесил гитару на стенку рядом с планшетами. Затем они пили чай, мирно разговаривая о том, о сем. После чая они вышли во двор, бревна были видны издалека, это были старые телеграфные столбы, сгнившие снизу. Братья вытащили из дровяника старые козлы и пилу, рассматривая, их старший брат понял, что их батя особым трудолюбием дома не отличался, козлы были ушатаны, а пила тупая и нуждалась в разводке и заточке.