Наконец пуля вывалилась из раны и с глухим стуком упала в вязкую лужу свежей крови, смешавшейся с запекшейся, вытекшей ранее. И тогда внутри тела начали хаотично двигаться обломки кости, попутно разрывая уцелевшие мышечные волокна, словно ребенок пытался собрать сложную головоломку, но получалось у него это из рук вон плохо…

Сталкер сидел, вжимаясь спиной в сырую стену подвала, и думал, думал, думал о том, как его зубы погружаются в приклад, перемалывают его, перекусывают пополам… Это помогало отвлекаться от того лютого кошмара, что творился у него в плече. Потому что боль за ушами от непомерно сжатых челюстей, от ногтей, обломанных об пол подвала, была просто ничем по сравнению с той болью, что доставлял ему проклятый арт. И как-то защититься от нее можно было, лишь обманув мозг, насильно переключив его на что-то другое…

Наконец все закончилось.

Почти все.

Потому что, когда желание выполнено, чертов кристалл, напитавшийся кровью и энергией страдания, мог начать выполнять уже свои прихоти.

Превозмогая лютую слабость, сталкер усилием воли разжал зубы, выпустив из них приклад винтовки, дотянулся до фонаря и повернул его луч себе на плечо.

Так и есть. Кристалл уже наполовину врос в его тело. Еще немного, и он проникнет в него целиком. Потом неторопливо доползет до мозга, внедрится в него – и тогда человек станет послушной куклой. Страшной куклой. Хитрой и предельно жестокой, которая, несмотря ни на что, пойдет к одной-единственной цели, интересной для этого артефакта…

Этого нельзя было допустить. Потому сталкер, обливаясь по́том от нереальной слабости, вытянул руку – и из его ладони неторопливо выполз нож со странным клинком, цветом схожим с артефактом, довольно быстро врастающим в плечо человека. На графитово-серой поверхности клинка были видны линейные узоры, очень похожие на те, что змеились внутри артефакта. Причем эти тончайшие линии тоже двигались – хотя, может, это лишь казалось при слабом свете фонаря, у которого явно заканчивалась батарейка.

Сталкер поднес кончик ножа к артефакту и принялся вырезать его из собственного тела. Арт, почуяв неладное, попытался побыстрее погрузиться в человеческую плоть, но у него ничего не вышло – резко выдохнув, сталкер воткнул нож глубже, подцепил кристалл и выковырнул его из своего плеча.

Недовольно мерцая, арт скатился в подставленную ладонь той руки, что совсем недавно висела плетью и ничего не чувствовала. Измученный сталкер усмехнулся и еле слышно прошептал:

– Что, выкусил, сволочь? Не сегодня.

После чего засунул арт в контейнер, захлопнул крышку и тут же отрубился. Слишком много испытаний нынче выпало для этого человека, пусть даже экстремально волевого и сильного духом. Воля волей, но когда организм предельно истощен, единственный выход для него – это провалиться в спасительный сон, беспробудный, как общий наркоз во время хирургической операции.

* * *

Видно, что Шатун привык свои дела делать быстро, расчетливо и качественно – потому и в Зоне выжил, и даже командиром отряда стал. Из Припяти мы вышли путями, ведомыми одному командиру отряда. Шли меж пятиэтажек, где обычно любят прятаться аномалии – и где сейчас их не было. Миновали густо заросшую кустами баскетбольную площадку по практически невидимой тропке, где справа и слева мерцали голубыми огоньками лужи «ведьмина студня» – сделай шаг в сторону, наступи в эту безобидную с виду субстанцию – и все. Считай, нашел сталкер свою судьбу. Нога почти сразу станет как палка из мягкой резины, хоть в узел ее завязывай. А лучше, чем такими узлами развлекаться, сразу головой макнуться в ту лужицу. Говорят, смерть безболезненная. Ученые у одного такого сталкера, упокой его Зона, как-то мягкую башку разрезали – а там нет ничего. Ни костей, ни мозгов, одна сплошная однородная масса. С виду вроде нормальная голова мертвого человека, а внутри – как мяч, отлитый из резины.

Шатун предупредил, мол, идти надо за ним след в след – и ничего, нормально прошли опасную территорию, находящуюся под контролем вольных. Но зеленым на фиг не надо соваться в такие опасные места, потому мы, лавируя меж густыми кустами в полтора человеческих роста высотой, проскользнули, считай, у них под носом. И дальше шли в том же духе, пока не добрались до окраины города.

Тут уже полегче стало – хоть к вольным постоянно прибывало пополнение с Большой земли из желающих быстро разбогатеть, личного состава у них все равно не хватало на то, чтобы оцепить всю Припять. Потому из города мы вышли без проблем – и двинули дальше, в сторону Рыжего леса.

Когда проходили мимо бара «Янов», услышали доносящийся оттуда многоголосый отборный мат и смачные звуки ударов – с таким сочным шлепком обычно кулак врезается в откормленную харю. Потом треск раздался, за ним вопль – по ходу, кому-то табуретку об хребет сломали. И почти сразу – выстрел. И еще один. И следом – автоматная очередь.

– Реально проклятое место, – проворчал Шатун. – Как ни приди – новый бармен и новые рожи за столиками. Старых или всех перебили, или пинками повыгоняли те, кому не понравились хлебальники старых посетителей.

– Как в жизни, – ощерился борговец, подобравший СВД после того, как меня запаковали в наручники. – Новая метла по-новому метет.

Раздался еще один вопль, одно из стеклянных окон «Янова» взорвалось каскадом разбитых осколков, следом за которым из него вывалился незадачливый посетитель и рухнул на спину. В окровавленном лице посетителя торчала «розочка» – горлышко разбитой бутылки с острыми краями. По ходу, кто-то ловко и грамотно разбил бутылку о край стола, краем острого и длинного осколка перерезал горло своей жертве, после чего вонзил ей «розочку» в глаз и вытолкнул из окна.

– Хреновая смерть, – мимоходом бросил Шатун. – Я всегда говорил, что алкоголизм до добра не доводит.

С этим трудно было не согласиться. Не пошел бы этот персонаж, дрыгающий ногами в агонии, сегодня в бар за порцией местного самогона, глядишь, жил бы себе да поживал до глубокой старости. Хотя это и к подавляющему большинству сталкеров относится – не пошли б в Зону, остались бы живы. И в данном случае алкоголизм совершенно ни при чем.

Между тем Шатун пер прямо в Рыжий лес. Интересно, самоубийца или слово какое знает против живых ветвей и ктулху, для которых это скопище зараженных деревьев – дом родной?

Во время взрыва на ЧАЭС в восемьдесят шестом году по лесу возле Янова хлестанул мощнейший выброс радиоактивной пыли, в результате чего деревья погибли, а их листва окрасилась в кроваво-бурый цвет. Ликвидаторы последствий аварии тот зараженный лес снесли и закопали, но это не помогло – он вырос вновь, но теперь деревья в нем были живыми. В буквальном смысле – живыми и питающимися не только соками земли, но и кровью пойманных ими людей и мутантов. К слову, они не всегда активные, обычно после выбросов в Рыжий лес лучше не заходить. В остальное время смертоносные гибкие ветви медленные и не особо опасные.

Но не сегодня.

Я это видел по мере того, как мы подходили ближе. Сейчас Рыжий лес был готов порвать любого, кто рискнет в него сунуться. Ветви изгибались, тянули к нам свои щупальца, и их рыжая листва мелко тряслась, будто дендровампиры не могли сдержать предвкушения скорого пиршества.

Правда, ктулху деревья-кровопийцы почему-то не трогали, и эти самые опасные хищники Зоны жили в Рыжем лесу как у себя дома. И сейчас командир красно-черных вел свой маленький отряд прямо в это паскудное место.

Оказалось, Шатун и правда знал способ, как невредимыми пройти опасный участок Зоны. Сунув руку в обширный боковой карман штанов, он вытащил редкий трофей – кожу ктулху, целиком снятую с его головы и искусно выделанную, иначе б она просто в карман не поместилась. После чего командир боргов натянул ее себе на голову, словно балаклаву, и шагнул под сень живых ветвей Рыжего леса.

Трюк удался.

Ветви метнулись было к добыче – наверняка на тепло среагировали, – но, коснувшись гладкой кожи мертвого мутанта, резко потеряли интерес к Шатуну, отпрянув в сторону.

– Быстро за мной, – бросил Шатун через плечо – и углубился в лес.

Шел он широким шагом, ловко огибая деревья, больше похожие на гигантских осьминогов с телом-стволом и ветвями толщиной в три моих руки каждая. И что интересно, эти ветви больше на него не реагировали. И на нас – тоже. Наверняка корни Рыжего леса сплелись друг с другом в некую экосистему, наподобие нервной, что помогало обобщать опыт. Если одно дерево погладило Шатуна по башке и решило, что это ктулху, остальным было ясно, что кушать борга нельзя, как и его семейку, которая шла за ним. За время пути так, пару раз еще аккуратно коснулись кончиками листьев искусственной лысины командира отряда – чисто для контроля, – и на этом дело закончилось. Вот уж не знал, что через хищный лес можно путешествовать подобным образом. Век живи – век учись.

Похоже, Шатуну было не впервой ходить через эти места. Мы шли заметной тропинкой, протоптанной в хилой серой траве Зоны, – и шли довольно быстро. Так то, если пересекать этот опасный участок Зоны по направлению от Припяти к озеру Куписта, протяженность Рыжего леса невелика – километра полтора от силы. И поскольку шли мы проторенной тропой, то примерно через полчаса чащоба сменилась редколесьем – то есть скоро мы должны были выйти на открытую местность и вздохнуть относительно спокойно…

Но вздохнуть не получилось. Так как Шатуна вдруг приподняло в воздух и нехило так шарахнуло о сосну, скрюченную от радиации.

– Что за нах? – выдохнул у меня за спиной Гаврилюк. – Аномалия?

Однако я знал, что это была не аномалия…

– Стреляйте, мать вашу! – взревел я, падая на колени – если идущие за Гаврилюком бойцы последуют моей команде, не хотелось бы оказаться на линии огня.

– Дык куда стрелять-то?

…Они не видели. А я – видел. Но лишь потому, что знал, куда смотреть и что там должно быть.

И оно – было. Студенистый, практически прозрачный силуэт очень высокого и мускулистого человека, сквозь который были видны стволы деревьев.

Но это был не человек, а тварь, убить которую из ручного стрелкового оружия крайне сложно. Практически нереально – если, конечно, не знать, куда стрелять, и не долбить туда прицельно. Что, кстати, было непросто, так как в сложной ситуации тварь умела обесцвечивать свое тело, становясь практически невидимой.

– Руки! – заорал я. – Освободи мне руки!!!

– Не положено, – проговорил Гаврилюк. – Командир скажет, тогда…

Речь Гаврилюка я слушал, уже падая набок, так как практически прозрачный силуэт двинулся в нашу сторону.

Он не торопился. А чего спешить, когда добыча – вот она, теперь уже никуда не денется. Медлительная, бестолковая, доступная. Подходи, бери сколько нужно, ешь… А точнее – пей, так как эти монстры Зоны хоть и умеют есть мясо, но предпочитают ему свежую кровь.

То, что ктулху – а это был именно он – выпьет всех нас, я не сомневался. Двухметровый взрослый мутант запросто осушает несколько человек, после чего уходит, поддерживая лапами раздувшееся брюхо и оставив за спиной несколько обескровленных трупов. И, что самое паскудное, шансов выжить у меня не было – слишком уж основательно зафиксировал мне запястья здоровенный, но туповатый борговец, который сейчас бестолково вертел головой, пытаясь понять, что за неведомая сила так эффективно вырубила командира и куда по этому поводу надо стрелять.

А я думал…

Думал о том, что если «Бритва» в моей руке находится в состоянии полужидкой субстанции, то обязательно ли через ладонь она должна выходить наружу? Просто я привык, что нож извлекается из моей руки именно таким образом, но, может, можно его достать и как-то по-другому?