– Мама, я хочу показать тебе свои рисунки.

– Замечательно, дорогой, какой ты у меня умница…

Шаги приближаются, твердые каблуки стучат по деревянным ступеням.

– Я хочу показать тебе сейчас! – Тон у него молящий, почти истерический. – Это важно!

– Солнышко… маме сначала нужно сделать кое-какие дела. Тобин, прекрати, я тебе не раз говорила, ты делаешь мне больно.

Они слышат, как он топает.

– Но это нечестно! Я хочу, чтобы ты говорила со мной! Не с ними!

Пауза.

– С кем, дорогой? О чем ты?

Она входит в гостиную, и выражение ее лица меняется.

– Кто вы такие, черт побери?

* * *

– Можете оставить одежду за ширмой. Детектив-констебль Эверетт потом ее соберет. На двери висит халат, и у нас есть футболки и спортивные брюки; вы сможете в них переодеться.

Эв гадает, как часто этому заведению требуется одежда размера XXL, но, в отличие от Куинна, вслух этого не говорит.

Голова Моргана опущена – он понурился, едва они вошли в кабинет. Избегая зрительного контакта, он может воображать, будто на самом деле ничего не происходит.

– Вы хотите, чтобы я разделся полностью? – спрашивает Морган, и яркий румянец заливает его щеки. – И белье снял?

– Боюсь, да, – коротко отвечает Чэннон. – На всякий случай мне нужно убедиться: вы не возражаете против того, что на период обследования детектив-констебль Эверетт будет оставаться в кабинете?

– Нет, пусть. Я хочу побыстрее со всем покончить.

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

16:56

Вид у профессора Фишер внушительный, даже в просторной комнате. Она не очень высокая, но у нее, без сомнения, величественная осанка, и она держится уверенно. В ней достаточно уверенности в себе, чтобы ходить на работу не только в мини-сарафане, но и в соломенной федоре^[23] и в гладиаторских сандалиях до икр, от которых Алекс пришла бы в полный восторг. Это резкий контраст с тем решительным профессиональным образом с фотографий на лестнице, но, очевидно, вне публики Фишер предпочитает более легкий, не застегнутый на все пуговицы стиль. Рыжие пряди разбавляют светлую массу стрижки «боб», макияж безупречен даже на такой жаре. Причем настолько, что с того места, где я сижу, ей можно дать не более двадцати пяти.

В ее голосе слышится напряжение, и я считаю, что это объяснимо. Два незнакомца – мужчины – наедине с ее восьмилетним сыном и с уборщицей, которая не говорит по-английски. И мы не в форме.

Я встаю и иду к ней, протягивая удостоверение.

– Детектив-инспектор Адам Фаули. Это детектив-констебль Асанти.

Профессор кладет руку на голову сына, инстинктивно защищая его. Мальчик прячется за ней, прижимается к ее ноге и сует в рот большой палец.

– Та женщина, что работает у вас, она могла бы приглядеть за мальчиком, пока мы поговорим? Так было бы лучше.

Фишер секунду внимательно смотрит на меня, потом кивает.

– Тобин, – наклоняется она к сыну, – иди к Беатрис и попроси, чтобы налила тебе молока.

– Я не хочу молока. Я хочу фанту.

– Хорошо, пусть будет фанта. Но только один раз.

Мы все ждем, когда детские шаги удалятся к лестнице. Затем Марина Фишер поворачивается ко мне:

– А теперь прошу объяснить, что вы тут делаете.

– У нас к вам есть несколько вопросов. По поводу вчерашнего вечера.

Она выглядит озадаченной и растерянной, на ее ярко-красных губах витает призрак улыбки. Как будто все это какая-то ошибка. Как будто потом она будет оживленно рассказывать о ней своим друзьям за стаканчиком тамариндового джина.

– Все это похоже на плохое кино для подростков.

Но мы не смеемся.

* * *

– Вы не меняли одежду и также не мылись с того момента, когда произошел инцидент, так?

По сути, надобности спрашивать нет – в маленьком помещении воняет, и дело не только в жаре.

Морган кивает:

– Я хотел, но Фрейя – моя девушка – сказала, что не надо.

Эв настораживается: Морган впервые упоминает о том, что разговаривал с кем-то еще, кроме Рейнольдса. В подобных случаях любые факты, даже самые мелкие, могут быть очень важными.

– Ваша девушка абсолютно права. Как только мы здесь закончим, можете сходить в душ – он за соседней дверью. Сразу почувствуете себя лучше. Потом можете выпить чашечку чаю, а детектив-констебль Эверетт составит ваш доказательный отчет. Довольно забавный термин для заявления…

– Мы никуда не спешим, – добавляет Эв. – Главное, чтобы вы были готовы.

В комнате снова воцаряется тишина. Чэннон спокойно делает свое дело и тихо разъясняет свои действия, собирая и упаковывая мазки с тела Моргана. С лица, шеи, рук, груди, паха. По старым шрамам можно понять, что он занимался контактным спортом, и Чэннон тщательно отмечает их, однако ищет она шрамы незажившие. Царапины на шее, царапины помельче, в верхней части грудной клетки.

– Это моя команда, – говорит Морган, видя, что Эверетт разглядывает татуировку на предплечье. Смущенно трет руку. – «Скопы».

Чэннон просит его встать, Морган поворачивается вправо, влево, поднимает руки по ее просьбе, покорный, как маленький ребенок. Он старается не падать духом, и все чрезвычайно внимательны и сдержанны, но в то же время ясно, что все это ему чертовски неприятно.

Он на мгновение ловит взгляд Эв и делает кислую мину.

– Надо же, я раньше никогда не понимал, почему женщины так редко заявляют об изнасиловании…

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

17:04

– Марина Фишер, я вынужден арестовать вас по подозрению в сексуальном нападении. Вы не обязаны ничего говорить. Но это нанесет вред вашей защите, если при допросе вы утаите что-то, что потом поможет вам в суде. Все сказанное вами может рассматриваться как улика против вас.

Она мотает головой, пятится от меня.

– Сексуальное нападение? О чем вы говорите? – Ее голос дрожит, она натыкается на диван и тяжело садится. Когда снова заговаривает, ее дыхание становится прерывистым. – Кто… кто сказал…

– Насколько мне известно, вы знакомы со студентом по имени Калеб Морган?

Она хмурится:

– Калеб? Калеб сказал, что я изнасиловала его?

– Профессор Фишер, было бы полезно, если б этот разговор состоялся в Сент-Олдейте. Где его можно записать.

– В Сент-Олдейте… вы имеет в виду полицейский участок? – Глаза женщины расширяются, и впервые за все время ее охватывает страх.

Я киваю:

– Так будет лучше. Не для нас – для вас.

Она свешивает голову, стараясь овладеть собой, затем кивает:

– Мне нужно позвонить адвокату.

– Конечно. Вы сможете позвонить ему, когда мы приедем туда. Беатрис останется с ребенком или вы хотите, чтобы мы кому-нибудь позвонили?

Она молчит так долго, что я сомневаюсь, что был услышан.

– Профессор Фишер?

Марина поднимает голову, вид у нее испуганный.

– Что? А… да, я попрошу ее.

Асанти делает шаг к ней:

– И нам понадобится одежда, в которой вы были вчера. Полагаю, сегодня утром вы уже приняли душ?

Профессор пристально смотрит на него:

– Естественно, приняла…

Наверное, она сожалеет о резком ответе – ибо принимается кусать нижнюю губу.

– Извините, я не хотела… просто все это… – тяжело вздыхает. – Да, я приняла душ.

– Нам понадобится ваша одежда. Все, что было на вас вчера. В том числе и нижнее белье.

У нее расширяются глаза.

– Ну, боюсь, все это уже постирано… А мое платье в химчистке.

Я кошусь на Асанти. Тот изгибает бровь, но Марина опережает нас:

– Послушайте, я понимаю, что все это выглядит подозрительно, но я пролила вино на платье, ясно? Вот и все. И заехала в химчистку по пути в колледж. Так было удобнее. Если б я не сделала этого сразу, то забыла бы, а когда достала бы его из шкафа, чтобы надеть к следующей вечеринке, было бы уже поздно.

Возможно, все это так, а возможно, нет; но с этим придется ждать. Я не собираюсь вести разговор здесь.

– Итак, – говорю, – вы могли бы попросить Беатрис? И нашей команде криминалистов понадобится доступ в ваш дом, чтобы собрать данные для криминалистической экспертизы. Детектив-констебль Асанти останется здесь до их приезда.

Марина Фишер на мгновение впивается в меня взглядом и кивает:

– Ладно. Я поговорю с ней.

Кажется, она на грани истерики.

* * *

* * *

Химчистка находится на Вудсток-роуд, то есть действительно на пути от Сент-Люк-стрит до Эдит Ланселев. Однако в жаркий июльский день у богачей из Северного Оксфорда есть более интересные дела, чем грязное белье, поэтому Асанти совсем не удивлен тем, что в химчистке больше никого нет. Он даже подозревает, что паренек за прилавком надеялся слинять пораньше, если судить по агрессивному взгляду, которым он встречает визитера. Правда, тут же расцветает улыбкой, когда обнаруживает, что посетитель из полиции. Причем не просто из полиции, а из уголовного розыска. Это значительно лучше, чем грязные носки.

Асанти старается изо всех сил, чтобы возвыситься над обыденностью.

– Насколько мне известно, сегодня вы приняли в чистку вечернее платье. – Он сверяется со своим планшетом. – «Длинное красное атласное платье, лиф обшит пайетками, шифоновые рукава». Заказ был сделан на имя Марины Фишер.

Паренек пододвигает к себе регистрационную книгу и листает страницы.

– Да, – говорит он через секунду. – Похоже, вот оно.

– Могу я взглянуть? На платье?

Парень морщится и захлопывает книгу.

– Не-а, прости, старина.

Асанти хмурится; вероятно, чистят они здесь же, в воздухе витает запах химикатов.

– В каком смысле «нет»?

– Она заказала срочную обработку, вот так… а это всего два часа. Уже все почищено.

Асанти вздыхает. Все шансы на судебную экспертизу покоятся с миром. Иногда удача на твоей стороне, иногда – нет.

– И все же могу я его забрать?

Парень качает головой:

– Нет, извини, старина. Я уже все сказал.

Асанти скрежещет зубами:

– Почему, если вы закончили обработку? Послушай, если тебе нужны документы…

Парень ухмыляется:

– Нет, старина, дело не в этом. Платье почистили, да. Но оно не здесь. Машина забрала его час назад.

– Не догоняю.

– Чистим мы здесь, но мелкий ремонт – подол и все такое – делают в другом месте. Как указано в перечне работ, платье надо было починить.

Асанти прищуривается:

– О какой конкретно «починке» ты говоришь?

* * *

Адам Фаули

7 июля 2018 года

18:43

Я не присутствую, когда эксперт-криминалист берет пробы у Марины Фишер. Жду у кофе-автомата. В коридор выходит Нина Мукерджи. Она совсем не удивлена, когда видит меня.

– Ждешь новостей? – Взяв бумажный стаканчик, подставляет его под кран. – Мы взяли все обычные мазки, но единственное, что удалось разглядеть невооруженным взглядом, – это небольшой синяк на правом запястье.

Я хмурюсь – не помню, чтобы я его видел. А ведь у сарафана рукавов нет…

Но тут меня осеняет. У нее на одном запястье был тяжелый серебряный браслет. Достаточно широкий, чтобы закрыть любое повреждение. И надет он был на правую руку.

– Что она сказала на этот счет? О синяке?

– Утверждает, что, вероятно, нанес ребенок, но не может вспомнить, когда точно это случилось. Если хочешь знать мое мнение, синяк слишком велик для маленького ребенка, но доказать это мы не сможем.

– А он не мог появиться раньше вчерашнего дня?

– Невозможно сказать наверняка. Стоило бы просмотреть фотографии с ужина и проверить, есть ли там что-нибудь.

– Нашли что-нибудь для анализа ДНК?

Нина изгибает брови: